«Эдельвейс». Их тяжелые веки смыкались. «Эдельвейс». – Мы можем продолжить? – спросил Люсьен. Он раздал копии завещания Берты Баумгартнер ее детям, а душеприказчики достали собственные экземпляры. – Пожалуйста, перейдите к пятнадцатой странице, – сказал Люсьен. – Я подчеркну главное. Она оставляет каждому из своих детей по пять миллионов долларов, а также дома в Женеве и Вене. Ее титул переходит к старшему сыну, – сказал Люсьен серьезным голосом, словно титул существовал на самом деле. Он посмотрел на Энтони. – Вам. – Merci, – сказал сын. Это могло бы прозвучать саркастически, но прозвучало печально. И не только он испытывал это чувство. Арман посмотрел на остальных. Их печаль была ощутима. Баронесса, вероятно, оторвалась от этого мира. Возможно, даже была ожесточена. Но она любила своих детей, а они любили ее. Люсьен прочел все завещание, а закончив, обвел их взглядом: – Есть вопросы? Бенедикт поднял руку. – От семьи, – сказал Люсьен. – И как это действует? – спросила Кэролайн. – Если иметь в виду, что ничего из прочитанного не существует? – А как насчет того, что существует? – спросил Энтони. – У нее были какие-то небольшие вложения, немного в банке. Дом? Мы не стали его продавать, пока она жила. Из уважения. Она до конца надеялась, что вернется. – Я рад, что вы упомянули дом, – сказал Гамаш. – Мы были там вчера. Он в ужасном состоянии, вероятно, его следует снести. – Нет, – сказал Гуго. – Уверен, его можно спасти. Арман отрицательно покачал головой: – Слишком опасно. Особенно под грузом снега. Боюсь, мне придется вызвать комиссию, чтобы его обследовали и, возможно, приговорили. – Я не возражаю, – сказала Кэролайн. – Можно и землю продать. Маман два года там не жила. У меня нет никаких сантиментов насчет дома. – Вы там выросли? – спросила Мирна. Редко такое случалось, чтобы дети – не важно, на сколько лет они успели постареть, – не сохраняли никакой привязанности к дому, в котором выросли. Если только это место не связано для них с несчастливыми воспоминаниями. – Ваш отец… – начала она. – Что – отец? – спросил Энтони. – В завещании сказано, что ваша мать овдовела. – Да, он умер тридцать лет назад. – Тридцать шесть, – поправил его Гуго. – Несчастный случай на ферме, – сказала Кэролайн. – Во время сенокоса его переехал комбайн. Мирна поморщилась. И хотя на лице Армана благодаря профессиональной выдержке ничего не отразилось, картинку эту он себе представил. – Его Тони нашел, – сказал Гуго. – Отправился его искать, когда отец не пришел на ланч. Он умер мгновенно. Может, и не почувствовал ничего. – Не думаю, – сказал Арман, надеясь, что тон голоса не выдал его истинных чувств. – После этого баронесса и стала работать, – сказала Кэролайн. – Ей нужно было растить нас. – А я пошел работать в упаковочный цех «ИГА»[29], – сказал Энтони. – А ты, Кэролайн, стала подрабатывать бебиситтингом. – Помнишь, какая-то пара наняла тебя присматривать за их козами? – спросил, усмехнувшись, Гуго. – Господи Исусе, помню, конечно, – сказал Энтони тоже со смехом; рассмеялась и Кэролайн. – Ты вывесила объявление в церкви, в котором написала, что любишь детей и хотела бы присматривать за ними. – Слушай, козлиные дети вели себя в тысячу раз лучше, чем человеческие, – сказала Кэролайн. Она сидела, свободно откинувшись на спинку и широко улыбаясь. Ее глаза сверкали. – Вот только они лягались, – сказал Гуго. – Помнится, я ходил с тобой несколько раз – помогал. Он потер свои голени. – Ты им не нравился. Арман слушал, как братья и сестра перевели разговор на хорошо знакомую им тему. Часть семейной литургии. Одни и те же истории, многократно повторяемые. На минуту они стали похожи на детей с фотографии. А Арман не сводил глаз с Энтони Баумгартнера. Ему, вероятно, в тот день, когда он нашел отца в поле, было едва ли шестнадцать. Забыть такое было невозможно. Воспоминание, которое наверняка занимало немало места в общем доме Энтони, заталкивая в углы другие воспоминания о детстве – счастливые. Родители Армана погибли в автокатастрофе, когда он был ребенком. И он до сего дня помнил каждую минуту того, что было после приезда в дом полиции. Тот день, то мгновение повлияли на все мгновения его последующей жизни. А Гамаш не находил родителей. Не видел их тел. Он запомнил запах печенья на арахисовом масле – он сам его пек в тот момент. И по сей день этот запах вызывает у него тошноту. А этот человек запомнил искалеченное, окровавленное тело отца. – Я думаю, мы должны попытаться сохранить этот дом, – повторил Гуго. – Знаешь, тебе нужно остаться, когда все уйдут, – сказал Энтони. – Поговорим об этом. – Что касается остального ее имущества, – сказал Люсьен, – то мы сделаем опись, а вы можете отказаться. – У вас есть фотографии матери? – спросил Арман. Он последовал за Энтони к камину, на полке которого стояла фотография в рамочке. – Вы позволите? – спросил он и, когда Энтони кивнул, взял фото. – Это снято на последнее Рождество, – сказала подошедшая к ним Кэролайн. Арман узнал камин, перед которым стоял сейчас. На фотографии он был украшен сосновыми ветками и ярко-красными лентами, поодаль стояла елка, увешанная шарами, ниточками с нанизанными на них попкорном и карамельками в виде тросточек. Под елкой виднелись подарки в яркой упаковке. В центре фотографии находилась пожилая женщина, сидевшая в большом кресле. Над ней и вокруг нее расположились детишки, а три ее собственных ребенка стояли сзади. Все улыбались. Кто-то смеялся. На баронессе была бумажная корона из рождественской хлопушки, ее лицо расплылось в улыбке, и в ней просматривалось сходство с Маргарет Резерфорд[30]. Белые волосы. Отвислые щеки. Яркие голубые глаза, нависшие веки, как у бладхаунда. Огромная грудь и туловище, чтобы отирать о них руки в муке и прижимать к ним внуков. Глядя на фото, Гамаш чуть ли не вживую ощущал запах ванильного экстракта. Он поймал себя на том, что улыбается, и протянул фотографию Мирне. – Великая герцогиня Глориана[31], – предложил он; она кивнула, и ее улыбка стала еще шире. – «Мышь на Луне»[32]. – По мере того как Мирна разглядывала фотографию, занимавшую почетное место в доме сына баронессы, на ее лице появлялось все более задумчивое выражение. – Или Харви[33]. – Вы их возьмете, хорошо, – сказал Люсьен несколько минут спустя, когда они собирались уходить. Это был не вопрос, а утверждение. Под «они» он имел в виду Мирну и Бенедикта. Словно те были мешками с картошкой. Только менее полезными. – Мне нужно обговорить еще несколько вопросов с Энтони Баумгартнером, – сказал нотариус. – Oui, – ответил Гамаш. Кэролайн уходила вместе с ними, а Гуго оставался поговорить с Энтони о будущем дома на ферме. Немного спустя Мирна, Бенедикт и Арман сидели с Рейн-Мари у камина в бистро. К ним присоединились Клара, Рут и Габри, заказали выпивку. Электричество подали, телефоны заработали. – Они смогут приехать только завтра днем, – сообщил Бенедикт после разговора по телефону в баре бистро. – Кто? – спросила Клара.