– Я им только что сказал, – ответил Жан Ги. – Его зовут Энтони Баумгартнер. Рот Мирны распахнулся от потрясения. – Сын баронессы? Мы его только вчера видели! В его доме. Бенедикт только что произнес такие же слова. Арман знал: их произносят многие. Словно если ты видел кого-то недавно, это может защитить его от неожиданной смерти. – Вы говорили нам, – обратился он к Бенедикту, – что, когда входили в дверь, она была не заперта. Но никаких следов месье Баумгартнера вы не увидели? – Никаких. Я крикнул, думая, что там может кто-нибудь находиться, но мне никто не ответил. Я начал искать с помощью фонарика на моем айфоне. Вообще-то, я просто время убивал – ждал, когда согреется моя машина. Но потом я решил проверить, можно ли восстановить этот дом, зашел в него поглубже, чтобы осмотреть внимательнее. Вот тут-то он и рухнул. Молодой человек замолчал. Арман и Жан Ги, оба имевшие личный опыт травматизации, видели знакомые признаки. – И как это произошло? – осторожно спросил Гамаш. Психотерапевт научил его кое-чему, и он пытался передать свои знания всем агентам Sûreté. Потребность говорить о том, что случилось. Не только о физических, но и об эмоциональных травмах. И теперь он предлагал выговориться Бенедикту. Человеку с крепким черепом и большим сердцем. Анри, лежавший между Арманом и Бенедиктом, перекатился на спину. Его громадные уши плоско легли на пол, словно два маленьких коврика. Бенедикт наклонился и погладил Анри живот. Стараясь ни с кем не встречаться глазами. – Я услышал треск, – сказал он, обращаясь к Анри, который внимательно слушал. – Я подумал, это мороз коробит дерево. Такое случается со старыми домами. Я не испугался. Сначала. Думал, я понимаю, что происходит. Но потом раздался другой, гораздо более громкий звук. Я находился в кухне. И услышал что-то, будто поезд приближался, и дом стал сотрясаться. Голос Бенедикта становился громче, и Мирна взяла его за руку. Не для того, чтобы его остановить, а чтобы успокоить. Бенедикт посмотрел на Мирну, потом – на Армана. Своими слезящимися глазами Арман отчетливо видел ужас парня. – Я бросился к двери, – продолжил Бенедикт. – Но тут упала балка, прямо передо мной. Я сумел вовремя остановиться. А потом… – Он замолчал на полуслове. – Продолжайте, – мягко сказал Арман. – А потом словно всюду начались взрывы. Я испугался и замер. Он огляделся, его зрачки расширились, взгляд остановился на Жане Ги, который смотрел на молодого человека не с жалостью, а с сочувствием. Даже не с пониманием, хотя Жан Ги и понимал. В выражении его лица отчетливо виделось одно. Утешение. То, что Бенедикт чувствовал тогда, как реагировал, его действия и бездействие – все это представлялось естественным и нормальным. Замереть. Бежать. Кричать. Визжать. Жан Ги сам прошел через все это. И ведь он имел специальную подготовку. А парень был всего лишь плотником. Строителем. – Я знаю, – сказала Мирна. – Я тоже замерла. Когда все начало падать. Это как… – Я был один. Рот Мирны, открытый для произнесения следующих заготовленных слов, таким и остался. И не произнес ни слова. – Я был один, – повторил Бенедикт. Теперь шепотом. Это-то и определяло разницу. Пропасть. Между их ужасом и его. Они тоже смотрели смерти в глаза. Но вместе. Он был один. Нижняя губа Бенедикта дрожала, его подбородок собрался в складки – он изо всех сил старался сдержать дрожь. – Мне было так страшно, – прошептал он. – Когда я наконец шевельнулся, то увидел дверной проем, – слава богу, он находился под опорной балкой. Я прыгнул туда и лег. – Он говорил, а плечи его сутулились. – Потом обрушение прекратилось, но я оказался в ловушке. Я кричал и кричал, но безрезультатно. А потом стало ужасно, ужасно холодно. И темно. Я уронил свой айфон, так что ни позвонить, ни эсэмэснуть не мог. И света у меня не было. И тут настала настоящая тишина. Он сидел, обхватив себя руками и глядя в окно. – Но у вас были спички, – сказал Арман. Бенедикт кивнул. – Я про них забыл. Потом уже я сложил маленький костерок. Дерево было такое старое и сырое – загорелось оно легко. Время от времени дом еще проседал, но я типа привык к этому, а когда у меня появился костер, мне стало лучше. Я разговаривал сам с собой. Говорил себе, как здорово у меня все получается. Как все прекрасно. Как я умен. Какой я везучий. Убеждал себя, что кто-то меня найдет. – Он посмотрел на Билли. На Мирну. На Армана. – И вы меня нашли. – И вы ни разу не слышали других звуков? – спросил Жан Ги. – Человеческих звуков? – Не слышал. Пока не появились вы. Они кивали, думали. Воображали. Вспоминали. И по крайней мере в одном случае размышляли. – Почему вы там оказались? – спросил Арман у Бенедикта. – Чтобы взять мою машину. – Да. Но вы обещали не ездить без зимних покрышек. Дали мне слово. Так почему вы туда поехали? Бенедикт опустил глаза, чтобы не встречаться взглядом с Арманом. – Извините. – Он тяжело вздохнул. – Теперь это кажется таким глупым, но после двух порций пива казалось, что у меня родилась хорошая идея. Нелепо, я знаю, но есть две вещи, которые меня по-настоящему волнуют. Моя подружка и моя машина. Я тоскую по моей девушке. И я волновался из-за машины. Когда Билли предложил меня подвезти, я воспользовался его предложением. – Молодой человек поднял глаза на Армана. – Я собирался позвонить вам утром. Сказать, где я. Мне жаль. Правда. Бенедикт вел себя бесшабашно – это было ясно любому копу и отцу. Арману не составляло труда поверить, что у этого молодого человека, вероятно, трудности с логическим мышлением. Свидетельством тому его стрижка, свитер, визитка. И безбашенность. Его попытка ездить в жестокую квебекскую зиму на летних покрышках. Однако ему трудно было поверить, что Бенедикт нарушает обещания. В особенности обещание, которое – он это видел – давалось со всей серьезностью. И все же Гамаш поверил. А еще ему было ясно: это означало, что он ошибался в оценке молодого человека. В данном случае. Но и в других тоже. Солнце опускалось к горизонту, и Анни тихо встала, чтобы включить свет. – Кто-нибудь еще хочет выпить? – спросила она. – Да, пожалуйста, – сказала Мирна, поднимаясь. – Я помогу, – сказала Клара. – Мы можем поговорить? – спросил Жан Ги у Армана. – В твоем кабинете? Они вошли в кабинет, и Жан Ги закрыл дверь. – Я сказал не все, шеф. Есть кое-что, о чем другие пока не должны знать. Судмедэксперт считает, что Энтони Баумгартнер погиб не от обрушения дома. – А от чего? – У него проломлен череп. На ране обнаружена пыль от бетона и штукатурки, но внутрь ничего не попало. – Внутреннее кровотечение? – Нет. – Легкие? – Чистые. Гамаш коротко кивнул, показал Жану Ги на стул, сел сам. – Он был мертв еще до обрушения дома, – сказал Гамаш, сразу же осознав подоплеку. – Не мог причиной смерти быть инфаркт или инсульт? – Доктор Харрис рассматривала оба варианта, она считает, что ни инфаркта, ни инсульта не было. Она готова назвать рану на голове причиной смерти – рану, полученную до обрушения дома. – Ты ей звонил? – Oui. Я классифицировал это как убийство и назначил инспектора Дюфресна вести дело. Я буду руководить следствием. – Хорошо, – сказал Гамаш. – Что ты можешь рассказать о вашей встрече с Баумгартнерами вчера? Гамаш задумался. Он уже рассказывал Жану Ги о встрече и завещании, но без подробностей. Встреча была отдельным событием. Он не видел в ней триггера убийства.