Арман поблагодарил водителя, вернулся на прежнее место, посмотрел в окно и выдохнул. Он оглядел улицу в поисках маленькой девочки. Ребенка. В красной шапочке. Но он не сомневался: его новый друг Анита Фасьял найдет ребенка. И позвонит ему. А он приедет и заберет ее. Гамаш знал, что, приезжая сюда сегодня, он рисковал пустить все коту под хвост. Рисковал быть замеченным. Но у всего были свои пределы, свои границы. А Арман Гамаш устал их пересекать. Переходить грань. Он устал от тирании большего добра. Видение маленькой девочки стало для него чертой, которую он не мог не пересечь. «Шхуна „Гесперус“ шла, – прошептал он, видя, как от его дыхания на окне образуется маленький кружок, – по штормовому морю». Он понимал: все подозревают, что дальше первых строк он ничего не знает. Часть шутки в этом и состояла. Но на самом деле Арман знал всю балладу. Каждое слово. Каждую строку. Включая, конечно, и концовку. «Спаси нас боже от смерти такой», – тихонько процитировал он, глядя в окно. Бовуар на скорую руку перехватил сэндвич у себя в кабинете, прочел доклад по убийству Баумгартнера. Дополнения по допросам. Проверки биографий. Предварительные улики с места преступления. Фотографии. Он провел утренний брифинг с ведущими инспекторами по другим убийствам, которые они расследовали. Потом вызвал к себе агента Клутье, чтобы выслушать доклад о ее находках. Она держала бумаги у себя на коленке, потом уронила их, потом уронила очки, когда нагнулась, чтобы поднять бумаги. Бовуар обогнул стол, чтобы помочь ей. – Давайте присядем здесь, – сказал он, положив стопку бумаг на стол у окна. Бовуар сотни раз сидел за этим столом, обсуждал дела с Гамашем. – Расскажите мне, что вам известно, – предложил он ей. И она рассказала. – Это, – она положила руку на документы, найденные в кабинете Энтони Баумгартнера, незаконные бумаги, – неправомерные документы. Суммы не совпадают. Транзакции кажутся законными, пока не сделаешь проверку и не понимаешь, что цифры покупок и продаж не совпадают. – И что же это? – Игра. – Что? – Это как театральный спектакль. Иллюзия. Нечто, чему придана видимость реальности, но никакой реальности нет. Месье Баумгартнер, вероятно, знал, что клиенты не просматривают бумаги внимательно. Большинство этого не делает. А факт в том, что вы должны быть специалистом, чтобы понять это. Да и специалисту требуется какое-то время. – Он крал у них? Ясность, простота вопроса, казалось, удивили ее. Она подумала, кивнула: – Безусловно. – Вы нашли фонды? – На это нужно больше времени. И судебный ордер. Бовуар подошел к своему столу, принес бумагу. Судебный ордер, разрешающий им полный доступ к финансам Баумгартнера. Другой ордер позволял допуск к списку клиентов «Тейлора энд Огилви». Он сунул эти бумаги в сумку, туда же положил копии отчетов, которые дала ему Клутье. – Неплохо было бы получить доступ к его компьютеру, – сказал он. – Я работаю над этим, шеф. Такси довезло Армана до того места, где он в него сел, – к зданию «Горовитц инвестмент». Оно располагалось на рю Шербрук за Музеем изящных искусств и зданием компании «Холт Ренфрю». На Монреальской золотой миле, где стеклянные башни соседствовали со старыми особняками в стиле тюдоровского возрождения. Поездка на такси и целая жизнь отделяли его от места, где он только что был. Гамаш знал: их разделял не труд до седьмого пота, а счастливый случай и слепая удача, которые выбирали тех, а не иных. Которые одних знакомили с опиоидами, а других – нет. Пять лет назад, два года назад, даже год назад будущее призрачных фигур на улице казалось другим. А потом кто-то познакомил их с болеутоляющим. С опиоидом. И все обещания, все счастливые случаи рождения в хорошей семье и достатка (любящих родителей, образования) не могли противостоять тому, что пришло потом. Любимый. Избитый. Ухоженный. Забытый. Выпускники университетов или отбросы общества. Все они кончали жизнь в выгребной яме. И все благодаря великому выравнивателю, который звался фентанил. Гамаш знал: в том, что сейчас творилось на улицах, нет его вины. Виноваты опиоиды. Убийцы. Прорежавшие поколение. И пока карфентанил, впущенный им в город, еще не попал на улицы. Но он знал: попадет. Вскоре. И если сегодняшняя ситуация плоха, то завтрашняя будет многократно хуже. Арман недавно читал один отчет, в котором говорилось, что американское государство, в котором применяется смертная казнь, намеревается использовать этот наркотик для казни приговоренных преступников. Смерть наступала быстро и неотвратимо, наркотик гарантировал исполнение приговора. Он чувствовал, как кровь отливает от его лица. Ничего нового он не прочел. Но документ лишний раз давал ему понять всю тяжесть того, что он совершил. Того, что он собой представляет. Палач. – Арман. Стивен Горовитц вышел из своего кабинета, протянул ему руку. В голосе его слышался небольшой акцент – последствия европейского воспитания. В свои девяносто три он оставался живчиком. И богатым, как Крёз. – Хорошо выглядите, – сказал Арман, пожимая твердую руку. – Как и ты. Проницательный взгляд прошелся по Гамашу, прежде чем остановился на его лице. – Ты плакал? Арман рассмеялся: – Когда я вас вижу, у меня всегда разыгрываются эмоции. Вы же знаете. Но нет. Просто глазное раздражение. – Вот это больше похоже на правду. У большинства людей я вызываю раздражение. Гамаш не стал возражать. – Я заказал столик в «Рице». Довольно претенциозно, но я хочу знать, кто из моих клиентов может себе позволить захаживать туда. Они прошли два квартала до отеля, Горовитц время от времени брал Армана под руку, ничуть не стесняясь показаться слабым. Он был финансовым советником родителей Армана. И отец Армана даже помог Горовитцу наладить бизнес, когда тот, еще молодым, после войны оказался беженцем в Канаде. Одно из перемещенных лиц – он никогда не забывал, каково это. И даже семьдесят лет спустя Стивен Горовитц не забыл доброты. В «Горовитц инвестментс» сегодня на имя Анни и Даниеля был открыт счет, приносивший потрясающе высокие проценты. О существовании счета не знал даже Гамаш. Горовитц в своем завещании предусмотрел пункт, согласно которому Арман должен был узнать о существовании счета только после смерти завещателя. – Слышал, что ты все еще отстранен, – сказал Стивен, а официант в ливрее тем временем развернул льняную салфетку и положил ее на колени Горовитца. – Merci. – Отстранен, – ответил Гамаш. На столе их ждала искрящаяся вода с лаймом, две порции виски и две тарелки с устрицами. – Merci, – сказал Арман, когда салфетка легла и на его колени. – Глупо с их стороны. – Старик покачал головой. – Хочешь, я позвоню? – Кому? – спросил Арман. – Или я не хочу этого знать? – Вероятно, не хочешь. – Я знаю, вы уже сделали один звонок, спасибо вам. – Ты мой крестник, – сказал Стивен. – Я делаю то, что могу. Арман наблюдал, как Горовитц готовит себе устриц. С выверенной аккуратностью, точно зная, как получить наибольшее удовольствие. Стивен Горовитц стал для Армана почти что отцом. Инвестиционный банкир испытал разочарование, когда молодой человек финансам предпочел служение закону, впрочем, и трое детей Стивена тоже не пошли по стопам отца. Деньги были исключены из отношений Армана со Стивеном. Их отношения строились на других формах поддержки. – Видишь того человека? – Стивен занялся своим любимым делом – вынесением суждений. – Возглавляет сталелитейную компанию. Полный тупица. Мои люди недавно обнаружили, что он планирует за этот фискальный год выписать себе бонус на сто миллионов долларов. Извини. К беспокойству Армана, хотя и не к удивлению, Стивен встал и подошел к стальному магнату: тот, выслушав Стивена, побагровел, а старик вернулся к столику, улыбаясь на ходу.