Это вызвало смех, потом наступила тишина: они, как ученые, несколько веков пытавшиеся понять, что это означает, пытались осмыслить услышанное. – А как насчет Говарда Хьюза?[15] – спросила Мирна. – Ведь он умер, не оставив завещания. – Да что говорить, он и в самом деле был чокнутый, – усмехнулась Рут. – Моя любимая цитата из Хьюза: «Я не слабоумный миллионер, впавший в паранойю. Я миллиардер, черт побери», – сказала Рейн-Мари. – Это мне знакомо, – кивнула Рут. – Его завещание в конце концов было урегулировано, – добавил Люсьен. – Да, – сказала Рут. – Спустя почти тридцать лет. – Черт побери, – произнес Бенедикт, обращаясь к Арману, – надеюсь, нам потребуется меньше времени. – Ну, я надеюсь, что мне потребуется меньше времени, – ответил Арман, произведя в уме подсчеты. В комнате похолодало, и они стали жаться поближе к огню, слушая Люсьена Мерсье. Тот рассказывал о человеке, завещавшем по пенсу каждому ребенку, который придет на его похороны, и о мужьях, которые наказывали жен и детей из могилы. – «От матери с отцом затрах, / Как и от их любви избытка», – процитировала Рут. – Я знаю это стихотворение, – сказал Бенедикт, и все глаза обратились к нему. – Но оно о другом[16]. – Неужели? – сказала Рут. – Ты разбираешься в поэзии? – Не то чтобы разбираюсь. Но эти стихи я знаю, – сказал Бенедикт. Он или не почувствовал сарказма, или, по крайней мере, оказался непроницаемым для него. «Полезная черта», – подумал Арман. – И как же, по-твоему, дальше? – спросила Рейн-Мари. – «Родительских забот предмет, – без запинки, легко проговорил молодой человек, – ты рос и зрел под их крылом». У всех сидевших вокруг печки глаза полезли на лоб. – «Всю дрянь, что держат в голове, – сказала Рут, как дуэлянт надвигаясь на Бенедикта, – тебе в мозги вливают – пытка». – «От них не знал ты слова „нет“, – ответил он. – От них узнал ты слово „дом“». Рут сердито уставилась на него. Остальные смотрели, не скрывая удивления. – Продолжайте, – сказала Рейн-Мари. И Рут продолжила: Зла непрестанна череда, Кругами всем пришлось ходить. Беги отсюда навсегда, Чтобы детей не наплодить. Теперь глаза всех обратились к Бенедикту. Добра бессменна череда, Ты место в ней себе найди, Люби родителей всегда И сам потомство наплоди. – Он это взаправду? – спросила Рут, возвращаясь к своему виски. Огонь лепетал в печке, а снаружи завывал ветер; метель захватила власть, заперла всех в домах. И Арман подумал, что вопрос Рут задан очень к месту. Взаправду ли это Бенедикт? Они решили, что Люсьен, Мирна и Бенедикт останутся на ночь. Как и Рут. Ее с Розой поместили на матрасе ближе всех к печке в кухне. В ранний утренний час, подложив поленьев в печку, Арман наклонился и подоткнул одеяло Рейн-Мари. Зла непрестанна череда, Кругами всем пришлось ходить. Как это ни странно, Бенедиктова версия знаменитого стихотворения отодвинула оригинал в голове Армана на задний план. Потом он услышал движение на соседнем матрасе. И из темноты до него донесся голос: – Кажется, я знаю, кто такая Берта Баумгартнер. Глава девятая Рейн-Мари немного приоткрыла глаза в полусне, вытянула руку по простыне к Арману, но нащупала швы надувного матраса. Вторая сторона была холодна. Не охлаждалась, а уже остыла. Она открыла глаза и увидела в окне мягкий свет раннего утра. В печке бушевало пламя. Значит, поленья были недавно подложены. Рейн-Мари поднялась на локте. В кухне – никого. Даже Рут и Розы нет. Даже Анри и Грейси. Она надела халат и тапочки, щелкнула выключателем. Света еще не было. Потом она увидела записку на сосновом кухонном столе. Ma Chere, Рут, Роза, Анри, Грейси и я пошли в бистро поговорить с Оливье и Габри. Присоединяйся к нам, если можешь. Целую, Арман (6:50) Рейн-Мари посмотрела на часы, они показывали 7:12. Она подошла к окну. Снег доходил до его середины, блокируя бо?льшую часть света и почти целиком – видимость. Но Рейн-Мари видела, что метель исчерпала себя и, уйдя, оставила позади, как и большинство серьезных снежных бурь, солнечный день. Хотя, как знал любой добрый квебекец, это была иллюзия. Солнце сияло вполсилы. – Господи боже! – вырвалось у Рейн-Мари, когда она оказалась в тепле бистро. – И почему только мы здесь живем?