Наступило молчание, Гамаш вглядывался в ее расширившиеся зрачки. Видя выражение на лице Армана, она отвернулась от него и заговорила с коммандером: – Если вы считаете, что я стала бы торговать этой чумой, то вы гораздо хуже понимаете людей, чем я думала. – Наркотики меняют людей, – сказал коммандер. – Наркомания меняет людей. И я думаю, вам это известно. – Я много лет ничего не принимала, – сказала она. – Я не под кайфом. Ради бога, зачем бы я стала поступать в полицию, если бы оставалась наркоманкой? Гамаш начал смеяться: – Вы шутите, да? У вас есть пистолет и доступ к любому количеству наркотиков. Большинству грязных агентов, по крайней мере, хватает здравого смысла сначала окончить академию, прежде чем стать оборотнями. Правда, большинство не приходит сюда наркоманами. – Я никогда не была наркоманкой, и вы это знаете! – Она почти визжала. – Да, я пользовалась наркотиками. Но никогда не была наркоманкой. Я бросила. Вовремя. Ее собственные слова, казалось, оглушили ее, потому что она вспомнила, как и почему она бросила. Вовремя. Благодаря этому человеку. Который дал ей здесь дом. Смысл и цель. Шанс. – Я не торгую наркотиками, – сказала она. Голос ее звучал спокойнее. – Я не пользуюсь. Гамаш посмотрел на нее проницательным взглядом. От этого зависело многое. Принимая ее в академию, он знал: если она победит себя, то у нее будут все основания стать выдающимся офицером Surete. Уличная девчонка, наркоманка, ставшая копом. Это давало ей огромное преимущество. Она знала вещи, которые никогда не откроются другим агентам. Знала не своим разумом, но изнутри. У нее имелись контакты, доверие, она знала язык улицы, который впитался ей под кожу. Она могла добраться до таких мест и людей, которые были недоступны для других. И она знала отчаяние улиц. Холодные одинокие смерти наркоманов. Гамаш надеялся, Амелия Шоке разделяла его глубокое желание остановить эту чуму. Но теперь он не знал, насколько велико было его заблуждение. И насколько серьезную ошибку он может совершить сейчас. Живя среди отбросов общества, Амелия Шоке читала поэтов, философов. Она была самоучкой, сама освоила латинский и греческий. Литературу. Поэзию. Да, если она победит себя, она пойдет далеко. В полиции. В жизни. Но еще он знал: если она не победит, то случится нечто не менее впечатляющее. И Амелия Шоке, казалось, не дотянула до финишной ленточки совсем немного. Впечатляюще. Она знала, конечно, когда вошла в кабинет, что они нашли наркотики. Принести наркотик в академию – это было актом самоуничтожения. Гамаш закрыл глаза. Ему предстояло принять решение. «Нет, – понял он, – неверно». Нужно было провести в жизнь то решение, которое он принял. Каким бы неприятным оно ни было. Сидя в кабинете коммандера, он чувствовал запах влажной шерсти и слышал звук падающего снега. Он открыл глаза и сказал коммандеру: – Нам нужно сделать анализ крови, чтобы иметь основания для возбуждения дела против кадета Шоке. – Дайте мне еще один шанс, – сказала она. – Я совершила ошибку. – Ошибку? – сказал Гамаш. – Вы это так называете? Штраф за парковку – вот это ошибка. То, что совершили вы… – Он не мог найти подходящего слова. – Разрушительно. Вы разрушили собственную жизнь, и больше у вас не будет никаких шансов. Вас арестуют, и вам будет предъявлено обвинение. Как и любому другому человеку на вашем месте. – Я прошу вас, – сказала она. Гамаш посмотрел на коммандера, который сделал незаметное движение: принимать решение предстояло Гамашу. – Где вы взяли наркотик? – Этого я не могу вам сказать. – Нет-нет, я думаю, можете. И скажете. Скажите нам, и мы подумаем, как облегчить вашу судьбу. Последовала пауза. Все, казалось, неустойчиво повисло в воздухе. Потом Амелия Шоке нащупала опору: – У вас. Гамаш уставился на нее, зрачки его расширились. Предупреждали ее. Дальше ни шагу. Запах свежих круассанов. Держать Рейн-Мари в объятиях в кровати дождливым утром. Ехать по мосту Шамплена и видеть небесную линию Монреаля. – Что вы… – начал было коммандер. – Вы даже не знаете, да? – сказала она Гамашу, обрывая коммандера. – Вы даже не знаете, та ли это чума, которую впустили вы. Вы потеряли ее след, верно? – Теперь она подалась к Гамашу, ее зрачки расширились. – Какая фигня была у вас в голове, когда вы приняли такое решение? Вы поэтому так злитесь? Потому хотите меня наказать? За вашу собственную ошибку? – Это не наказание, кадет, это последствия. Хочу ли я найти наркотики? Безусловно. Но я никогда не думал, что ниточка у вас. – Бросьте. Вы знали, кем я была, когда вы меня приняли. – Полагаю, мы должны считать, что нам повезло: вы не сожгли дотла академию. – Откуда вы знаете, что не сожгла? Ее слова заставили его замолчать на мгновение. – Где вы взяли наркотик? Кто вам его продал? – спросил он теперь с угрозой в голосе. – Какой долбаный балаган вы устроили из своего старшего суперинтендантства? – Кадет! – предостерегающе сказал коммандер. – И почему вы вообще консультируетесь с ним? – спросила она коммандера, снова признавая его присутствие и показывая пальцем на Гамаша. – Он отстранен. Вы теперь никто, шеф. Последнее слово она выплюнула. И в тишине снова начались пощелкивания. На сей раз метроном работал медленно. Считал уходящие мгновения. Арман сидел совершенно неподвижно. – Если я упаду, то следом за вами, – сказала Амелия, еще больше подаваясь вперед. – Вы развалина, старик. «Она, вероятно, сошла с ума», – подумал коммандер. Накачалась наркотиком. Ведет себя самоубийственно. Безумно. – Стало получше? – спросил Гамаш ровным голосом. – Выпустили желчь? Хотите еще кого-нибудь облевать? – По крайней мере, я выбрала кого-то моих размеров, – сказала Амелия. – Хорошо. И теперь мы можем говорить как разумные люди. Голос Гамаша звучал спокойно, и коммандер чувствовал силу его личности. Гораздо более мощной, чем молодой кадет. Коммандер знал, что Гамаш, если захочет, может ее раздавить. Но то, что, по его представлениям, исходило от старшего суперинтенданта, не отвечало его ожиданиям. Он предполагал услышать злость, ярость. Озабоченность. Гораздо более сильная, чем того требовал гнев Гамаша. «Господи боже, – подумал коммандер. – Он хочет попытаться вразумить наркоманку». Но коммандер ошибался. – Мы сделаем вам анализ крови, – сказал Гамаш. – Я не даю своего разрешения, – сказала Амелия. – И если вы меня не свяжете, никакой крови вы от меня не получите. А я вас засужу в жопу. Гамаш кивнул: – Понятно. – Он обратился к коммандеру: – Я предлагаю кадету Шоке выйти и подождать под наблюдением в коридоре, пока мы будем говорить. Зазвонил телефон, и Мирна положила сэндвич с хамоном на круассан. Из глубины кресла в ее книжном магазине она оглядела его. Потом, кряхтя, подняла себя на ноги и подошла к столу: – Oui, allo. – Я говорил со старшим сыном – Энтони Баумгартнером. Он созвонился со своими братом и сестрой – они приедут к нему сегодня в три часа.