Он взвешивал варианты перед камином. Живой и здоровый. В тепле и уюте. Он взвешивал варианты и ту жестокость, которую собирался совершить. Двадцать минут спустя они стояли в длинном коридоре у выхода из академии. Амелия Шоке, теперь не в форме, подошла к ним, по обе стороны от нее шли сотрудники академии. На ее плече висел большой рюкзак, набитый не одеждой, как решил Гамаш, судя по острым кромкам, выпиравшим из-под материи, а единственным, что, по мнению Амелии, следовало хранить. Книгами. Он смотрел, как она идет. Кадет прошла мимо. Никто из них не сказал ни слова. Она, конечно, вернется на улицу. В грязь. К наркотикам и проституции, необходимой для оплаты следующей дозы. И следующей. Пройдя мимо него, Амелия, сделав несколько шагов, остановилась. Она засунула руку в сумку, потом одним кошачьим движением вытащила что-то и бросила в него. Предмет с такой скоростью пролетел по воздуху, что коммандер рядом с ним едва успел отвернуться. Но инстинкты Гамаша действовали иначе. Он не стал уворачиваться. Его правая рука взметнулась вверх и ухватила вещицу, прежде чем та ударила ему в лицо. Арман в последний раз бросил взгляд на Амелию Шоке и увидел ухмылку на ее лице, когда она снова повернулась к нему, чтобы выставить вверх средний палец, перед тем как уйти в свою новую жизнь. Старую жизнь. Гамаш стоял, созерцая пустой прямоугольник света; наконец дверь закрылась, и коридор погрузился в полутьму. Только тогда посмотрел он на маленькую книгу в руке. Та самая, которую он предложил ей в ее первый день в академии. Целую жизнь назад. Его собственный экземпляр. Марк Аврелий. «Размышления». Она отвергла подарок с ухмылкой. Но теперь он посмотрел на тоненькую книжицу. Амелия купила собственный экземпляр. Чтобы швырнуть ему в лицо. – Excusez-moi, – сказал он коммандеру, который смотрел на него чуть ли не с ненавистью. – Могу я воспользоваться вашим кабинетом? Приватно? – Конечно. Гамаш позвонил, хотя дверь и не была закрыта полностью и коммандер мог слышать. Потому что он слушал. – Она ушла. Следите за ней. И тут коммандер понял, что сделал Гамаш. Что он делает. И что явно отвечало составленному им еще раньше плану. Старший суперинтендант выпускал молодую женщину в дикий мир. И куда она пойдет? Наверняка назад, в грязь улицы. И там, среди подонков, она начнет искать новую дозу. Шоке выведет их на торговца. И возможно, на всю партию опиоидов, которую глава Surete du Quebec впустил в страну. Старший суперинтендант Гамаш найдет наркотики и спасет множество жизней. Но для этого ему придется перешагнуть через тело Амелии Шоке. Коммандер, провожая взглядом Гамаша, не знал, восхищается ли он теперь главой Surete еще больше. Или меньше. Кроме того, он играл с одной недостойной мыслью. И сколько бы ни пытался отделаться от нее, она отказывалась уходить. Коммандер спрашивал себя, не подложили ли ей наркотик по команде старшего суперинтенданта, который знал, чем это кончится. Знал, что случится дальше. Арман в машине, прежде чем отправиться на встречу с Мирной и другими, снял перчатки, надел очки для чтения, взял книгу в свои большие руки. Потом открыл, вернулся на знакомые страницы. Старый друг. Просматривая потрепанные страницы, он нашел подчеркнутые ею строки. «Человек должен страшиться не смерти, а того, что он никогда не начнет жить». И он подумал о щелк-щелк-щелканье, которое слышал, когда Амелия проходила мимо. Ее подсказке. Спасите наши души. Глава тринадцатая – Арман, вы должны это услышать. Гамаш не успел войти в дом старшего сына Берты Баумгартнер, как Мирна потащила его в гостиную, где уже собрались все. Он снял куртку, шапочку, перчатки, ботинки и теперь стоял в носках, оглядывая комнату. Вдоль дальней стены он видел стеллаж с книгами, фотографиями в рамочках и всякими сувенирами, скапливающимися в каждом доме. На другой стене висели картины. Никакого авангарда – вполне пристойные акварели, несколько картин, писанных маслом, несколько нумерованных графических копий. Окна выходили на задний двор, где на площадке, усыпанной глубоким, ярким снегом, стояли взрослые деревья. В камине потрескивали поленья. Комната была выдержана в приглушенных, пожалуй, брутальных оттенках бежевого и голубого. Эта комната, этот дом нашептывали о комфорте и успехе. – Арман Гамаш, – сказал он, по очереди пожимая руки трем наследникам Баумгартнер. – Примите мои соболезнования в связи с вашей утратой. Они смотрели на него, и в их взгляде возникала некоторая неуверенность. Тот теперь уже привычный удивленный вид оттого, что человек, которого они видели по телевизору, неожиданно появился в их гостиной собственной персоной. В трех измерениях. Он ходит и говорит. Пожимает им руки. Энтони, Кэролайн и Гуго. Высокие. С аристократическими чертами. Здоровой комплекцией людей, которые любят поесть, но следят за собой. Кроме Гуго. Он, казалось, пошел в мать. Коротышка с животиком и румяной физиономией. Утенок среди лебедей. Хотя он скорее походил на жабу. Энтони Баумгартнер в пятьдесят два был старшим, за ним следовала Кэролайн, а за нею – Гуго, последний. Хотя Гуго выглядел гораздо старше других, его лицо словно состарилось под воздействием стихий. Статуя из песчаника, слишком долго простоявшая под открытым небом. Волосы у него были серо-стального цвета. Не благородная седина на висках, как у Энтони, не мягкие светлые волосы, как у крашеной блондинки Кэролайн. Энтони держался легко и даже с известным изяществом. Но первой вперед вышла Кэролайн, протянула руку. – Добро пожаловать, старший суперинтендант, – сказала она, обращаясь к нему по званию, хотя он и не представился официально. Говорила теплым, чуть ли не музыкальным голосом. – Мы и не догадывались, что мать знает вас. Она никогда нам про вас не говорила. – И это на нее не похоже, – сказал Гуго. Голос его неожиданно звучал низко и мягко. Если бы земная расщелина могла говорить, то делала бы это голосом Гуго. – На самом деле мы никогда не встречались, – сказал Арман. – Никто из нас не знал вашей матери. – Правда? – сказал Энтони, переводя взгляд с одного гостя на другого. – Тогда почему вы стали душеприказчиками? – Мы надеялись, что вы нам это объясните, – сказала Мирна. Дети Берты взволнованно посовещались. – Откровенно говоря, – сказал Энтони, – мы думали, что обойдемся без душеприказчиков, и удивились, когда позвонил мэтр Мерсье. – Мадам Ландерс и я живем в деревне, которая называется Три Сосны, – сказал Гамаш. – Насколько я знаю, ваша мать подрабатывала там. – Верно, – сказал Гуго. – Она говорила, что это забавная деревенька в небольшой ямке в земле. Он сложил руки чашечкой, иллюстрируя. Если слово «ямка» не добавляло привлекательности деревне, сделала это его иллюстрация. Сильная рука Гуго наводила на мысль не о пустоте, а об удержании чего-то драгоценного. Вода в засуху. Вино на празднестве. Или какое-то животное из Красной книги, нуждающееся в защите. Арман поразился тому, каким выразительным был этот грубоватый с виду человек. Лаконичным знакомым жестом он сумел передать целый мир смысла. Мирна, как и Арман, внимательно разглядывала Баумгартнеров. Не с подозрением, а скорее с профессиональным интересом к поведению. Группы. Семьи. И к тому, что происходит, когда в их обществе появляются посторонние. Этим троим, казалось, вполне комфортно друг с другом, хотя среди них и существовала иерархия – явно с Энтони наверху. – Хотите что-нибудь выпить? – спросила Кэролайн у гостей. – Кофе, чай? Может, что-нибудь покрепче. – Я думаю, нам следует начать, – сказал Люсьен. – Я бы не отказался от пива, – сказал Гуго и отправился в кухню. – Чай меня устроит, – сказала Мирна, а Арман с ней согласился. – Я бы тоже не отказался от пива, если вы предлагаете, – сказал Бенедикт.