– Монреальская полиция выделила двух агентов под прикрытием, чтобы они следили за ней и докладывали мне, – сказал Гамаш. – Вы пожертвовали ею? – Я бы пожертвовал собой, если бы мог, – сказал Гамаш. – Но я не тот, не единственный тот, кто может вывести нас на эту партию наркотиков. Жан Ги пытался сохранить невозмутимое лицо, но все же подозревал, что его чувства проявляются. Старший суперинтендант Гамаш и раньше требовал от своих подчиненных больших жертв. Он много раз подвергал себя опасности. Но всегда это делалось со знанием и с согласия. Они знали, ради чего они рискуют собой. На сей раз все было не так. Совсем не так. Человек перед Бовуаром использовал неуравновешенного молодого кадета без ее согласия. Подвергал ее опасности. Без ее согласия. Бовуару это говорило о двух вещах. Как отчаянно необходимо шефу предотвратить попадание этих наркотиков на улицу. И как далеко он был готов пойти для этого. Но Жан Ги видел и кое-что еще. Какой груз возложил на свои плечи этот достойный человек! Бовуар спрашивал себя, смог ли бы он пойти на что-нибудь такое, столь же бесчеловечное. – Давид? – сказал дилер. – Нет, я не Давид. Амелия не отставала. Она даже не знала, француз этот Давид или англичанин. Кого она искала – Дэвида или Давида? Различие казалось незначительным, но в подбрюшье этого мира малые различия имели значения. Как маленький клочок кожи, который прокалывает игла. Да, здесь была вселенная малых различий. И больших негодяев. Она не сомневалась: этот Дэвид пометил ее, потому что она задавала вопросы о новой чуме. Это было предупреждение. О том, что он может подобраться к ней так близко. Но Амелия не собиралась пугаться. На самом деле это возымело противоположный эффект. Она знала, что совершила ошибку. Обнаружила себя. И теперь сосредоточилась на поиске. Найти Дэвида. Найти наркотик. И тогда ее тревоги закончатся. И тогда она покажет Гамашу, на что способна. Ее ноги в кроссовках промокли, на них появилась грязная корка. Почему она не взяла ботинки, когда уходила из академии? Схватила только свои книги. Она не возвращалась в свои меблирашки со вчерашнего дня, но ей придется вернуться туда сегодня попозже. Марку требовалась его комната. Для дела. И у нее тоже были свои дела. – Я ищу Дэвида, – сказала она какой-то проститутке. – Если ты ищешь не пусси, то я тебе ничем не могу помочь, мужичок. Амелия ощетинилась, но тут же поняла, что в куртке, шапочке и джинсах она и в самом деле была немного похожа на мужичка. Она шествовала по рю Сент-Катрин, улице, названной в честь святой патронессы больных. Заглядывала в темные проулки, видела там подонков общества, отбросы, больных, наркоманов, шлюх, почти мертвых и умирающих. Молодежь. Большинство моложе ее. Что произошло за те два года, что она отсутствовала? Но она знала ответ. Случились опиоиды. Случился фентанил. А будущее сулило кое-что похуже. Амелия заглянула в темный проулок, и ей показалось, что она увидела там ребенка. В ярко-красной шапочке. Но она не сомневалась: это галлюцинация. Эхо наркотиков, которые она принимала вчера. Арман выключил свет в доме, но спать не лег, хотя ему и хотелось после кошмарного дня поскорее забраться под теплое одеяло и прижаться к Рейн-Мари. Кривизной своего тела. Вместо этого он уселся в кресло в гостиной с подушкой и одеялами. Дальше по коридору находились спальни, в которых спали Билли и Бенедикт. Он надеялся, что спали они мирно. Но если кто-то проснется от кошмара, Арман должен быть поблизости. Клара выключила свет на чердаке над книжным магазином. Она убедилась, что Мирна крепко спит, и уже собиралась уйти, но остановилась на верхней ступеньке лестницы и оглянулась. Вспомнила, сколько раз Мирна оставалась с нею. После Питера. Чтобы быть рядом, если начнется кошмар. Клара поставила чайник, заварила себе крепкого чая «Красная роза» и устроилась в большом кресле у огня. Арман вздрогнул и сел прямо. Какой-то звук разбудил его, но он прислушался – в доме стояла тишина. А потом опять. Плач. Он сбросил с себя одеяло и быстро пошел по коридору. – Бенедикт? – прошептал Гамаш, постучал в дверь спальни, прислушался. И снова звук. Теперь что-то вроде завывания. Арман вошел, пододвинул стул к кровати, нашел руку Бенедикта. Взял ее. Повторял медленно снова и снова, что парню ничто не грозит. Когда это не помогло, начал тихо напевать. Первую песню, которая пришла в его голову. – «Эдельвейс, эдельвейс…» Наконец парень перестал плакать, дыхание его пришло в норму. И он уснул. В соседней комнате лежал без сна Билли Уильямс, смотрел в потолок. В темноте ему казалось, что потолок падает, опускается на него. Он ухватился за края кровати и стал повторять себе, что это только галлюцинация. «Я в безопасности, я в безопасности». Но он едва мог дышать: обломки дома давили ему на грудь, а потолок продолжал падать. Билли услышал крик, ощутил резкий приток адреналина. Тот самый звук он слышал в скрежещущем доме. Нечеловеческий. А потом раздался шепот. Бормотание. А потом что-то еще. Неразборчивое, но знакомое. То, что давило ему на грудь, отпустило его, веки Билли сомкнулись, и он уснул под чью-то тихую песню. Амелия постучала в дверь домохозяйки. Дверь открылась ровно настолько, чтобы глаза, похожие на глаза хорька, увидели, кто там стучит. – Какого хрена тебе надо? – спросила старуха. Ее грязный халат распахнулся, обнажив больше, чем хотела видеть Амелия. – Мне нужна моя комната. А в ней кто-то другой. – Да, кто-то, кто платит. – Удовлетворение вытеснило гнев старухи. – Ты получила комнату в обмен на уборку. Но убирать не стала, так? Ты перевернула ведро. Мне пришлось самой мыть коридор. Амелия знала: бабка лжет. Она видела перевернутое ведро и швабру – они так и лежали в коридоре у ее комнаты. Крохотные глазки впились в Амелию через щелку между косяком и приоткрытой дверью. – Убирайся, пока я не позвала полицейских, – сказала она и уже собралась закрыть дверь. Но Амелия налегла и не позволила ей сделать это. – Мои вещи, отдай мне мои вещи, грязная старая сука. – У меня их нет. – Где они? – Ты чувствуешь тепло? – Старуха замолчала. Потом улыбнулась. – Это твои вещички. Когда слова старухи дошли до Амелии, когда она осознала их смысл, ее давление на дверь ослабло. В это мгновение старуха захлопнула дверь, послышался лязг задвижки. – Тварь! – вскрикнула Амелия и ударила плечом в дверь. Она с криком налегала на дверь снова и снова, пока голос ее не охрип, а плечо не заболело так, что ей пришлось прекратить. Она в изнеможении сползла на пол.