— Где убийца взял младенца? — Володя явно был озадачен словами Тани. — Разве это проблема, да еще на Привозе? — горько усмехнулась Таня — Многие торговки рожают прямо под прилавком, а младенцев выбрасывают на мусорную кучу. Ты только посмотри, сколько женщин валяется на мусорной свалке за Привозом! Пьяные, жалкие, потерянные — да у любой из них можно украсть младенца, она и не заметит. Это ведь не матери, не женщины. — Может, именно это и хотел сказать убийца? — спросил Володя. — Может, и хотел, — снова задумалась Таня, — подчеркнуть сущность этих жалких королев Привоза, составляющих свой, особенный мир. Но тогда возникает важный вопрос — почему убийца убивает здесь, на Привозе, и выбирает свои жертвы из числа тех, кто намертво связан с этим рынком? — А вдруг судьба его тоже была тесно связана с Привозом, и он здесь как-то ужасно пострадал, — предположил Володя, — теперь мстит женщинам, которые работают на рынке. Как ты сказала, королевам Привоза. — Мне это не нравится. Совсем не нравится, — сказала Таня, — его надо остановить. Может, большевики остановят? Они ведь должны заняться расследованием… — Что мы будем делать с деньгами? — полюбопытствовал Володя. — Заберу их себе, — сказала Таня, — уплачу взнос Марушиной за наш магазин. А заодно и посмотрю, кто будет их искать. — Это неправильно, — насупился Володя. — Очень правильно, — успокоила его Таня, — в конце концов, ты забыл, кто я такая. Я воровка и налетчица с Молдаванки. Ведь именно так ты меня всегда называл. Будем считать, что это мой налет. Володя был возмущен до глубины души, но Таня не сомневалась ни секунды. Сняв с шеи платок, она быстро завернула деньги и спрятала их под пояс пышной юбки. Если на ее пути случайно встретились деньги, глупо было их терять. Тем более, что здесь было больше, чем она выручила бы за налет на ювелирную лавку Ракитина. Хватало и на процент Японцу. Словом, Таня чувствовала себя бесконечно правой. Но Володе не собиралась ничего говорить. Из дома Дуньки они вышли так же незаметно, как в него проникли. Переулок по-прежнему был пустым. Только вместо рыжего кота под водосточной трубой сидела черная собака с ободранным хвостом. Насторожившись, она проводила их цепкими слезящимися глазами, и легонько рычала, от чего вздыбилась шерсть на загривке. Похоже, собака чувствовала в них угрозу. — Пойдем, покажу тебе мою лавку, — сказала Таня перед входом в Фруктовый пассаж — ей страшно не хотелось расставаться с Володей, но она боялась себе в этом признаться. Похоже, он испытывал то же самое, потому что с радостью согласился пойти с ней. Но едва они прошли первые ряды Фруктового пассажа и повернули направо, чтобы выйти на площадь, как впереди показались очертания большой толпы, послышался страшный шум. — Что это такое? — Таня вдруг побледнела. С момента еврейского погрома она страшно боялась толпы и особенно криков в ней. Скопления людей вызывали в ней ужас — тем более, что в последнее время они происходили исключительно по плохому поводу. Похоже, так было и на этот раз. Таня с Володей приближались стремительно. Толпа росла на глазах. Непонятно откуда появлялись люди — выходили из окрестных переулков, домов, и так стекались к Привозной площади. Они вели себя шумно. Гул нарастал. Тане вдруг подумалось, что толпа похожа на штормовое море — так же всесильна в своей власти и так же опасна. И, как море в шторм, толпу нельзя удержать. Думать об этом было страшно. После еврейского погрома Таня видела своими глазами, на что способна толпа. Но сейчас в ней было что-то другое — может, то, что людей собрали по принуждению. Из-за этого они и начали роптать. — Там солдаты, — Володя зашел немного вперед, — стоят рядами… Нет, не рядами, в оцеплении. Сдерживают толпу. Видно, как блестят штыки. Солдат много. Зачем это? Непонятно. Действуя локтями напролом, Таня и Володя стали пробираться вперед. Это оказалось легче, чем они думали. Из-за солдат никто не хотел стоять в первых рядах. Сбоку мелькнули знакомые лица торговок — растерянные, бледные, и Таня еще раз подумала о том, что толпа явно собралась по принуждению, а не по своей воле. — Не лезь туда! — одна из торговок вдруг зацепила Таню за плечо, остановила на ходу. — Почему? Что происходит? — спросила Таня. — Солдаты ходили по лавкам, — знакомая понизила голос, — сгоняли всех на площадь. Сказали, комендант Привоза будет говорить. — Марушина… — выдохнула Таня. — Хмыря эта… чертова, шоб ее… — выругалась торговка, — сказали, будет говорить за убийство. Так солдаты сказали. Страшно. — Ну что страшного? — Таня пожала плечами. — Наверное, объявит, что свидетелей ищут, и все такое. — Шуткуешь? — Торговка окинула Таню странным взглядом с головы до ног. — Еврейский погром помнишь? Какие у них свидетели? — Я все-таки посмотрю, — Таня вновь стала протискиваться вперед, догоняя Володю, который ушел на большое расстояние. Гул толпы раздался сильней, в ней словно появились какие-то необъяснимые, внутренние волны, и Таню с Володей буквально вытолкнуло вперед, почти на штыки солдат. Володя был прав. Солдаты стояли в оцеплении. Снова подъехал черный автомобиль — Таня уже узнавала его без труда. Он двигался так медленно, что казалось — стоит на месте. На сверкающей черной краске отражалась хромированная сталь штыков. Из автомобиля вышла Марушина. Опираясь на руку солдата, поднялась на своеобразное возвышение, ради которого перевернули один стол-прилавок и покрыли его досками. Получилось довольно высоко. — Граждане революционного Привоза! — рявкнула Марушина, и Таня поразилась тому, насколько зычный у нее был голос, что так запросто мог накрыть всю толпу. — Граждане революционного Привоза! Вы все знаете, что произошло на рынке. Хочу сразу сообщить: революционные власти не допустят больше подобного безобразия, подрывающего сознательность наших граждан. Мы будем преследовать тех, кто сеет беспорядки и саботаж в наших рядах. Убийство женщины — это саботаж, за который понесут ответственность те, кто повинен в дестабилизации обстановки на Привозе. Хочу серьезно обратиться к тем, кто сейчас меня слышит. За каждое нарушение общественного правопорядка мы будет наказывать всех без разбору. Мы будем брать заложников из числа работников рынка и поступать с ними по законам военного времени за каждый подрыв дисциплины и проявления саботажа. Вы должны помнить о том, что покрывая виновных в саботаже, вы вредите самим себе. Жесткие меры будут применяться до тех пор, пока убийства не прекратятся либо пока виновный не будет выдан. В случае еще одного убийства количество заложников будет увеличено. Граждане! Проявляйте сознательность! И если вам известны какие-то факты, проливающие свет на происшедшие события, вы обязаны сообщить о них лично мне как коменданту Привоза. Помните о том, что законы сейчас устанавливает окружающая нас война. А потому сейчас, на ваших глазах, я выношу приговор революционного трибунала! Революционный военный трибунал будет судить за каждый факт нарушений общественного порядка не только на Привозе, но и на всех рынках города! Марушина сошла с импровизированной трибуны. Ее сопровождало гробовое молчание. Тут только Таня разглядела, что возле автомобиля в группе солдат стояло несколько человек. Солдаты вытолкнули их вперед. С ужасом Таня узнала того самого хозяина бакалейного магазина, который обнаружил части тела в мешке с мукой. Рядом был его продавец и еще двое неизвестных Тане мужчин. Всего четверо. Арестованных поставили к дощатой стене одной из закрытых лавок. Руки завязали за спиной. На глаза нацепили повязки. Марушина взмахнула рукой. По ее знаку солдаты прицелились. Раздался оглушительный залп. Четверо упали вниз, на груди расплывались кровавые пятна. Хозяину бакалейной лавки пуля попала в горло, он упал, захлебываясь кровью. В толпе раздался истошный крик. Страшно кричала какая-то женщина, закрывая лицо руками. Окровавленные тела погрузили на телегу, стоящую поблизости. Накрыли рогожей. Поскрипывая, телега тронулась с места. Тощая лошаденка с трудом тащила тяжелый груз. Ее сопровождали несколько солдат. Марушина уселась в автомобиль. Он развил скорость, и умчался прочь в облаке выхлопных газов. Несколько солдат стали тыкать штыками в толпу. — Расходиться! Нечего стоять! А ну не толпиться! Расходиться всем! Толпа стала редеть. Дрожа, Таня уцепилась за руку Володи. — Она расстреляла их! Ни в чем не повинных людей! — Успокойся, — голос Володи дрогнул, — вот так они расследуют убийства. Методы расследования большевиков. — Если этот убийца убьет еще раз… — Будет еще одна публичная казнь. Она же сказала, что будет расстреливать заложников. Я уже понял — она не человек. — Ее надо остановить, — Таня была близка к истерике, — я не знаю, как, но ее надо остановить! — Пожалуйста, успокойся! — Володя обнял ее, притянул к себе, обхватил крепко руками и зарылся лицом в ее волосы. Но Таня этого даже не заметила… Глава 14 Личность первой жертвы — кто она? Любовник Дуньки. Сводня Ираида Стеклярова Володя сидел в гостиной новой квартиры Тани и пил чай, старательно демонстрируя, что совсем не смотрит на нее, хотя на самом деле бросал множество взглядов украдкой. Циля тактично удалилась в свою комнату, а Ида вообще не показывалась, увидев на пороге гостя. Она занималась только своей дочкой и была на этом просто помешана. Володя был усажен на мягкий плюшевый диван в гостиной. Большой уютный абажур из ситца отбрасывал на стол мягкий свет. Сосновский отметил, что эта квартира была обставлена гораздо лучше, чем все предыдущие. Электричество давали с перебоями, поэтому на столе стояли подсвечники со свечами, что еще больше добавляло романтики в окружающую атмосферу. Но ни Таня, ни Володя не замечали романтики. Лица их были печальны и серьезны. — В комитете партии расстрел заложников на Привозе восприняли на ура, — вздохнув, начал Володя, — Соколовская на общем собрании очень хвалила Марушину и даже вынесла ей благодарность за поддержание общественного порядка на таком тяжелом объекте, как Привоз. Нам было велено тиснуть об этом в газете статейку на первую полосу. Редактор написал. Причем убийство женщины назвали пьяными разборками местных грузчиков. А Марушина якобы показала всем, какую революционную дисциплину надо соблюдать. — Бред какой-то, — поморщилась Таня. — Это еще не всё, — усмехнулся Володя. — Методу расстрела заложников на Привозе Марушину научил Домбровский. Они вообще очень спелись в последнее время. Ходят слухи, что с Привоза Домбровский с помощью Марушиной выкачивает большие деньги. И ей, разумеется, отстегивает часть. Никто вообще не знает, откуда она взялась такая, но город уже сыт ею по горло. Как и Домбровским. — Все понятно. Значит, никакого расследования убийства не будет, — вздохнула Таня. — Расследование? Ты его видела? — невесело усмехнулся Володя. — Это единственный метод расследования, который понимает Марушина. Вернее, единственный выгодный для нее способ. — Мне не дает покоя вопрос с мертвым младенцем, — задумчиво прознесла Таня. — Кстати, младенца в коморе Дуньки нашли. Но властей звать не стали. Решили, что младенец был оставлен Дуньке какой-то подругой на присмотр, а так как Дунька долго не приходила, то младенец и умер с голода. Свезли его в больницу как найденного на улице и сдали в морг там. И концы в воду. — Все правильно, — кивнул Володя, — кто станет сообщать о таких находках после всего, что произошло? Важная улика уничтожена. Думать больше не нужно — кончено. — И еще… — Таня мрачно смотрела в одну точку, — нужно узнать, кто был первой жертвой. Почему об этом никто не говорит? — Потому, что она потерялась в хаосе, ее как бы и не было, — печально сказал Володя. — Может, о ней и стали бы говорить, не начнись еврейский погром. — Меня не покидает чувство, что самое важное — это первая жертва, — призналась Таня. — Меня просто мучает этот вопрос. Сама не понимаю почему… Невидимка, которую разрезали на куски? Человек без имени? А младенец в первом случае? Где он был до того, как его подбросили в лавку Кацмана? Младенец должен указывать на жертву! Так задумал убийца. Вот с Дунькой он был найден в ее квартире. Значит, и в первом случае он должен указывать на жертву? Интересно, кто же подбросил младенца в лавку Кацмана? — Голос ее приобрел решительность. — А я возьму на себя личность первой жертвы. Попробую узнать по своим газетным каналам, кто она, — пообещал Володя. — У нас есть информаторы в бывшей полиции. В конце концов, я знаю медика, который до сих пор работает в анатомическом театре. К моему огромному удивлению, он не уехал в Париж. Труп, вернее, части первого трупа, должны были доставить в анатомический театр. Может, были особые приметы — ну, шрамы там, родинки или не снятые украшения, как тот браслет. Я попытаюсь это узнать. — Есть еще один важный вопрос, — Таня даже не замечала того, что на этой стадии разговора они с Володей обсуждают совместное расследование, причем делают это так, словно это абсолютно нормально, — это друг Дуньки, тот солидный мужчина, который подарил ей браслет. Он очень важный человек в истории ее смерти. — Ты хочешь сказать, что ее убил любовник? — оживился Володя. — Может, и он, — кивнула Таня, — но в этом случае он должен был убить и первую женщину. Я не сомневаюсь, что два этих убийства из одной серии. Жаль, нельзя узнать, насиловали ли этих женщин перед смертью… Но я думаю, что обвинять в убийствах Дунькиного любовника — это слишком просто. Он наверняка знает многое о жизни Дуньки, ведь женщины болтливы по природе, особенно с любовником. Она могла рассказать ему, куда ходила, кого боялась, в чем видела что-то странное. Словом, важное, поэтому я и сказала так о нем. — Да, ты права, — согласился Володя.