Несмотря на то что в переулке жили исключительно бедные люди (зажиточная мебельная мастерская была единственным исключением), никто не спешил в этот час на работу. Это означало, что обитатели переулка добывают себе пропитание хитрыми, только им известными путями — разумеется, нарушая любые законы. Таня вспоминала то страшное утро после еврейского погрома, когда они вошли в переулок, чтобы узнать об Иде. Каким отчаянием переполнилось ее сердце, когда она поняла, что подруге угрожает беда! И какая радость охватила всю ее душу, когда узнала, что Ида спасена, что один очень хороший человек спас ей жизнь. Какая благодарность охватила ее! И вот теперь она снова шла к этому человеку. В этот раз затем, чтобы разрушить его жизнь. Все это как-то не укладывалось в голове. На руках были доказательства, они с Володей точно знали, что Гоби Имерцаки — серийный убийца. Они понимали, что страшные убийства на Привозе — дело его рук. Таня, внимательно выслушав рассказ Володи о страшном палаче в подземельях Тюремного замка, даже поняла, почему к трупам, разрезанным на куски, добавились мертвые младенцы. Это — первый печальный опыт с Розой Шип, которую Имерцаки убил совсем юным, плюс последствия пребывания в тюрьме, после которых его и так больная психика претерпела изменения в самую худшую сторону. Последствия тюрьмы стали необратимы, и он принялся убивать так, как убивал раньше, так, как убил Розу Шип. Тем более, что раздобыть ненужных, брошенных младенцев в таком гиблом месте, как Привоз, совсем не было проблемой. Все было кристально ясно. Никаких сомнений. Единственный момент, который почему-то страшно беспокоил Таню, содержался в найденных ею документах, в той обгоревшей папке, которую с риском для жизни она случайно добыла в доме Домбровского. В этих листах, явно вырванных из официального уголовного дела, не было имени Гоби Имерцаки, ничего, кроме газетной статьи о смерти прачки и протокола допроса. Имени, имени не было! Так почему Имерцаки так хотел уничтожить эти листы? Почему Домбровский шантажировал его именно этими листками? Что в них содержалось такого, что ради них Имерцаки пошел на преступление, на взлом в чужой квартире, закончившийся убийством? Что содержалось в них тайного, не видного невооруженным взглядом? Было понятно, что эти листки Домбровский специально вырвал из уголовного дела в архивах тюрьмы. Как военный комендант города, он имел доступ и к тюрьме, и к хранящимся в подземелье архивам. В деле же, которое видел Володя, постоянно звучала фамилия — Гоби Имерцаки. Так почему Домбровский вырвал из дела именно эти листки? Что же содержалось в них? Пытаясь разобраться, Таня перечитывала их снова и снова, но ничего понять не могла. Это мучило ее, потому что не было объяснений. И мимо такого очевидно загадочного вопроса никак не мог пройти ее аналитический ум. Этот вопрос стал занозой, постоянно живущей в ее сознании. Но она не собиралась делиться им с Володей. Пока же они быстро шли по переулку, не встретив никого, кроме котов. Мебельная мастерская располагалась на углу, в самом начале переулка. Но подойдя ближе, они остановились как вкопанные. У Тани вырвался легкий крик. Мастерская была безжизненной и пустой. Вывеску сняли. Всю мебель изнутри вывезли. Сквозь большие окна просматривались голые внутренние помещения. Все внутри было пустым. Дом производил впечатление полной заброшенности. Возле крыльца ветер трепал остатки мусора — разжатую, рваную пружину, обрывки газет, куски пакли… — Он выехал, — в каком-то трансе сказал Володя, — он выехал, и все бросил! Он понял, что кто-то идет по его следу. Вот черт!.. Таня тоже так думала. Она не сомневалась, что Гоби Имерцаки уехал после того, что произошло в квартире Домбровского. Скрылся в страшной спешке. Об этом свидетельствовало то, что он даже не закрыл ставнями окна, не запер как следует дверь, не повесил наружный замок. Похоже, он не собирался возвращаться. Возможно, он сбежал из-за этих документов. Или из-за того, что Домбровский узнал о нем правду. Не все ли равно… — Мы его упустили… — Сосновский сжал кулаки. — Никогда себе этого не прощу! Он вырвался, ускользнул и теперь будет убивать дальше! — Мы найдем его, — попыталась успокоить Володю Таня, — мы обязательно его найдем. Человек не иголка в стогу сена! Отыщем. — Ты шутишь? — мрачно отозвался он, — Убийца столько лет прятался в Одессе, убивал, и никто не мог выйти на его след, и его не нашли. А теперь, когда он сбежал, возможно, сменил внешность и имя, не найдут и подавно! Все пропало! — Давай войдем в дом, — предложила Таня. — А зачем в него заходить? — Володя предавался отчаянию. — Теперь уже поздно! — А вдруг он что-то забыл в спешке, и по этой мелочи мы его найдем, — сказала Таня, — или увидим какую-то зацепку. Глупо прийти сюда и не войти в дом. Хотя бы это мы можем попробовать. — Как хочешь! — пожал плечами Володя. Ему не хотелось лезть в дом, он не видел в этом необходимости, но согласился исключительно ради Тани. Таня же быстро вытащила из волос шпильку и склонилась над замком, вспоминая советы Шмаровоза. В этот раз открыть его было трудней. Таня возилась долго, но ничего не получалось. Володя заметно нервничал. — Ладно, уходим. Значит, не судьба, — пытался поторопить он. — Да здесь язычок замка сломан! Заскочил, — наконец определила Таня, — поэтому и не открывается. Сейчас я попробую по-другому. Прошло еще минут десять. Володя стал совсем белым. Он страшно боялся, что кто-то появится в переулке и застанет их за этим неблаговидным занятием. Тем более, что бывшая мебельная мастерская располагалась на самом видном месте. Но наконец замок щелкнул, с глухим стуком выплюнул какую-то мешавшую деталь, и Таня открыла дверь. Первый этаж представлял собой абсолютно пустое пространство без единого предмета мебели. Пол был усыпан деревянными опилками и разным мусором. Было грязно и похоже на то, что действительно собирались в спешке. В глубине большого зала была деревянная лестница, ведущая на второй этаж. — Пойдем туда! — скомандовала Таня, и Володе не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться. — Ужас… — Володя поднимался по узким ступенькам пригнувшись — потолок был такой низкий, что вполне можно было расшибить себе голову. Ступеньки скрипели под ногами. На втором этаже был спертый запах. Они вышли в узкий коридор, куда выходили две двери, одна напротив другой. Та что слева, была приоткрыта. — Заглянем туда! — сказала Таня, почти порхая по коридору. Какое-то странное любопытство влекло ее вперед. Она решительно толкнула дверь и закричала. Гоби Имерцаки в веревочной петле висел под потолком. Его босые ноги исполняли какой-то чудовищный танец в воздухе. Ветер раскачивал веревку, от чего она легонько поскрипывала. Тело тоже раскачивалось, и казалось, мертвец движется под потолком сам по себе, пытаясь знаками передать какое-то послание. — О господи… — Володя бросился вперед, возле стены нашел перевернутую табуретку и, поднявшись, перерезал веревку. Тело с глухим стуком рухнуло на пол. Судя по состоянию трупа, Гоби Имерцаки был мертв уже несколько дней. Тело окоченело достаточно сильно. Одет он был в ночную сорочку, почему-то разорванную на полосы на груди, и брюки. Ноги его были босы — ни ботинок, ни даже носков. Глаза трупа были открыты, в них застыл какой-то непередаваемый, дикий страх. Исполненные ужаса, глаза уставились в одну точку. На лицо покойника нельзя было спокойно смотреть. Володя попытался закрыть ему глаза, но это было невозможно. Тело окоченело, и веки не двигались. Тогда он набросил на лицо носовой платок. — Интересно, что он такого увидел перед смертью… — бормотал Володя. Но Таню интересовало другое. Она внимательно осматривала шею покойника, даже потрогала ее пальцами. Затем повернулась к Володе. — Он не повесился. Его убили. Посмотри сам. — Что ты имеешь в виду? — не понял Володя. — На шее нет следов веревки. Нет странгуляционной борозды, — Таня вспомнила термин, который услышала от доктора Петровского. Тогда она описывала ему смерть Кати и старого фокусника в том периоде жизни, когда боролась с «красной дьяволицей» Марией Никифоровой. — А он должен быть… Черный или фиолетовый след на шее. Здесь его нет… — бормотала Таня. — А еще неестественный цвет лица. У тех, кто умирает от повешения, цвет лица становится темным, багрово-черным, потому, что перетягиваются шейные позвонки и смерть наступает от удушения… Какой цвет лица у него? — наконец взглянула она на Сосновского. — Да обычный, белый, — он пожал плечами. — Вот видишь! Кроме того, его брюки сухие и абсолютно чистые. А в момент повешения возникает дефекация. Все это должно остаться на брюках, должен быть ужасный запах. Ничего этого нет, — повторяла Таня то, что когда-то рассказал ей доктор Петровский. — Значит, он был мертв, когда кто-то подвесил его на веревке под потолком. — Но отчего же он умер? — Не знаю. Но точно не от удушения. И еще интересно — посмотри, как он выглядит. Как человек, который только что встал с постели и пошел кому-то открывать двери. А мебели в комнате нет. Вообще никакой, кроме табуретки. Думаю, и в других комнатах нет мебели. — И что это значит? — спросил Володя. — Возможно, его сначала убили, инсценировали самоубийство, а затем уже повесили под потолком и вывезли мебель. Я не знаю, почему так сделали. А может, мебель вывез он сам, хотел уехать, но зачем-то вернулся в дом, например, ночью с кем-то встретиться. Заночевал в пустом доме, здесь и встретил своего убийцу. Да, это вероятнее всего. — Возможно, — задумался Володя, — но раз так, выходит, что убийца с Привоза не он! А убили его, чтобы никто не узнал о том, что не он убийца. — Точно! — кивнула Таня. — Честно говоря, в то, что это он, я не верила с самого начала. Уж слишком все просто. Но вот теперь мы точно знаем одно: убийцу он узнал, причем без всяких сомнений. — Давай попробуем его раздеть и осмотреть, — предложил Володя, — может, определим, как он убит. — Давай ты. Я не могу, — отшатнувшись, Таня прикрыла глаза. Для ее нервов это было уже слишком. Володя быстро приступил к делу — из своей полицейской практики он помнил, как осматривают трупы. Когда-то этому его учил опытнейший Егор Полипин. Пальцы Володи бегали по окоченевшему телу, он внимательно осматривал каждый сантиметр. — Посмотри-ка на это! — наконец позвал Сосновский Таню. Преодолевая отвращение, она склонилась над трупом. На молочно-белой груди покойника, покрытой редкими, жесткими, темными волосками, прямо под левым соском темнела маленькая багровая точка, словно след от булавочного укола. Точка была столь мала, что под ней даже не запеклись капельки крови. — Похоже на укол каким-то острым тонким предметом, — предположил Володя, — шило, или толстая булавочная игла, или есть такая игла, ее называют цыганской. Если предмет был длинный, он достал до самого сердца. Вот от чего наступила смерть. — Но как это сделали? Он же мог сопротивляться, а работа ювелирная! — засомневалась Таня. Володя наклонился над трупом и понюхал его губы. — Так и есть — чувствуется слабый запах алкоголя. Убийца положил ему снотворное в алкоголь, а когда он отрубился, нанес удар иглой в сердце, — довольный своей наблюдательностью, сказал Володя. — Подожди, — внезапно Таня засунула руку в карман юбки и достала ту самую шпильку, которой пыталась открыть замок, приложила ее к точке на груди — совпадало идеально, — посмотри-ка на это! — Матерь Божья! — прошептал Володя. — Его убили шпилькой для волос! — Шпилькой для длинных волос, — поправила Таня. — Похоже, убийца позаимствовал ее у какой-то женщины. Или убийцей была женщина, что тоже вероятно. Для того, чтобы нанести спящему такой удар, много сил не требуется. Да и с тем, как подвесить тело, женщина справится. — Ну надо же! Новый поворот, — Володя с изумлением уставился на нее. — Ты помнишь, что было написано в документах? У него была жена! Может, его жена вернулась спустя столько лет и сделала это, чтобы отомстить за что-то? Глава 22 Разборки с Пилерманом. Чей протокол допроса? Исчезновение бриллиантов Старая пролетка тряслась по разбитой дороге, и Таня, свернувшись на сиденье в клубочек, прижималась к потрескавшейся коже обивки разгоряченным лбом. Дорога казалась ей бесконечной. В этот раз в пролетке она находилась одна, за исключением возницы, из-под кожаной тужурки которого грозно топорщились несколько заряженных пистолетов. Стояла глухая ночь. Внизу, под дорогой, бились с грозным рыком свирепые валы ледяного моря. Но, несмотря на это, Таня с радостью выскользнула бы из пролетки на пустынный пляж. Ей предпочтительнее было находиться одной, в темноте, ночью, чем здесь. Но это были только мечты. Идти предстояло до конца. А потому, застыв, Таня сидела в пролетке, пытаясь унять головную боль. От напряжения голова раскалывалась постоянно. Особенно после того, как вместе с Володей они нашли труп Гоби Имерцаки. Это было ужасно. Все ее мысли спутала такая неожиданная смерть. Хотя, с другой стороны, Таня постоянно ожидала чего-то подобного. Она так до конца и не поверила в то, что Гоби Имерцаки был убийцей с Привоза. Море было беспокойным. Начинался шторм. В детстве Таня страшно боялась шторма на море — с ужасом прижималась к бабушке и, вся дрожа, прятала голову в ее коленях. Став взрослой, она так и не смогла понять свой детский страх, но он прошел. И теперь она вдруг почувствовала, что больше не боится шторма. Любой шторм гораздо предпочтительнее того, что ее ждет. Пролетка тряслась по Фонтанской дороге к одной из вилл, где с комфортом прятался Японец. После пропажи бриллиантов у Домбровского в городе начался слишком большой шухер, и Мишка Япончик уже не рисковал показываться в ресторане «Ампир». После того, как они вышли из мебельной мастерской, Володя повел Таню в Каретный переулок, где, заплатив домовладельцу, снял для них уютную трехкомнатную квартиру на втором этаже. Квартира была удобной, комнаты — большие и светлые. Особенно радовала ванна. Потом Володя помог Тане перевезти от Шмаровоза Цилю с Идой и Маришкой. Таня совершенно не возражала и с радостью принимала его помощь. Только теперь она стала осознавать, насколько устала, и находилась словно в каком-то полусне.