Аж не по себе стало. «Правильно он делает, что в ролике вместо себя актера снимает», – мелькнуло в голове у Смурова. Он представил аудиторию Неона. Представил возможные последствия… Н-да, в непростое время живем. Вряд ли по головке погладят за разворошенное осиное гнездо. Народ по этому поводу и так давно уже взвинчен, искры хватит, чтобы рвануло. А Неон выдаст не искру – поток горящего напалма. – С какой целью вы установили камеру слежения в номере Загорцева? – Смуров заговорил по-другому. – Он давал письменное согласие на наблюдение? – Я установил камеру в своем номере, – не моргнув глазом, ответил Бурлаков. – Что-о-о? – Если вы потрудитесь проверить записи в гостинице, то увидите, что номер арендовал я. Загорцев был всего лишь моим гостем. Вот ведь сукин сын! Нет, это, конечно, детский лепет, однако парень носит адвокатское звание явно не за красивые глаза. Знает, подлец, о чем говорит. Значит, не выйдет запугать. Обидно. Но ладно. В конце концов, не за этим он его сюда вызвал. – Кроме шуток. – Тон Смурова потеплел. – Вы поставили камеру – значит, чего-то опасались. Правда? Помедлив, Бурлаков кивнул. – Чего? – Того, что случилось. – То есть смерти Загорцева? Бурлаков снова кивнул. Вот теперь Смурову стало уже непритворно интересно. – Были основания? Полагать, что Загорцева попытаются убить? – Естественно. Иначе я не ставил бы камеру. – Какие? – Человек, убивший Ильичева и Круглову и пытавшийся посадить Загорцева, все еще на свободе, – все так же ровно и безэмоционально объяснил Бурлаков. – Этот человек, насколько я могу судить, не имеет доступа к материалам следствия. Он решил, что Загорцев избежал наказания, и запаниковал. Возможности вернуть подследственного за решетку у него не было. Оставалось одно – убийство. – Наказания – за что? – спросил Смуров, пристально вглядываясь в лицо Бурлакова. – Это я и пытаюсь выяснить. Но если предположить, что проступок соразмерен наказанию, то речь должна идти об убийстве. Непреднамеренном. – Значит, Загорцев все-таки убивал? – В некотором смысле – да. Или содействовал убийству. – А что, если человек, который на него напал, псих? Маньяк? – Психи и маньяки, за редкими исключениями, придерживаются одной схемы, ритуала. В данном же случае у нас – одно отравление и один человек, вытолкнутый из окна. Ничего общего. – А Сигнальщик? Теперь уже Бурлаков посмотрел на Смурова с любопытством. Медленно проговорил: – Я же сказал: «За редкими исключениями». Смуров откинулся на спинку кресла, несколько секунд в задумчивости покачался вперед-назад. Потом открыл ящик стола, положил туда пакет с камерой. – Я могу идти? – спросил Бурлаков. – Минутку. Я вызвал вас, чтобы понять. Зачем? Что в итоге? Видеоролик? – В итоге – да, – кивнул Бурлаков. – Но это – не моя цель. Ролики всего лишь дают мне необходимый для жизни уровень дохода. – А цель у вас какая? – Найти преступника. – Для чего? Чтобы переиграть полицию? – Меня не интересуют игры с полицией. Мне интересно понять человека и таким образом вычислить его. В деле Сигнальщика никто не понимал убийцу – потому он и оставался безнаказанным долгие годы. Возможно, для того чтобы понять одного человека, нужен кто-то, кого не может понять ни один человек. – Красиво сказано, – усмехнулся Смуров. – Может быть. Хотя я этого не планировал. – Я скоро начну допрашивать Корсакова. Бурлаков, кажется, наконец удивился по-настоящему: – Зачем вы мне это рассказываете? – Затем, что хочу знать. Он, по-вашему, тоже невиновен? – Уверенности у меня нет. – А предположения? Бурлаков помолчал. Медленно проговорил: – С вероятностью восемьдесят пять процентов Корсаков невиновен. Но с вероятностью девяносто пять процентов он как-то связан с убийцей. По крайней мере, в этом был на сто процентов уверен Загорцев – иначе не лгал бы на последнем допросе. – А он лгал? – подался вперед Смуров. – Да. Муку принесли не Корсакову, а ему. И Загорцев догадывался, кто стоит за убийством, но не хотел об этом говорить. – Почему? – Возможно, потому, что против этого человека не было никаких доказательств. Слово Загорцева против его слова. Даже если этот человек работает на фабрике по производству ядовитого антисептика, это – не доказательство. Даже любой найденный мотив – не доказательство. А возможно, тут вообще сыграли какие-то личные отношения. – Но это – то, с чем мы сможем работать. – Вы – да. – Тимофей сделал акцент на слове «вы». – Вот что я предлагаю. – Смуров понизил голос. – Когда будет материал, позвоните. До того, как делать ролик. – Он написал на листочке номер и протянул Бурлакову. Тот посмотрел на цифры, на Смурова. Приподнял бровь: – Могу я узнать, зачем это вам? – Не поверите. Я тоже хочу, чтобы за решеткой сидел преступник. Помедлив, Бурлаков кивнул и взял бумажку. Но не уходил. – Есть вопросы? – склонил голову Смуров. – Это партнерство. Ваша выгода конкретна, моя – абстрактна. – Гхм… – Я могу попросить о встречном одолжении? Тем самым вы значительно облегчите мою работу. – За спрос денег не берут, – пожал плечами Смуров. – Адрес Измайловой и адрес Кругловой. – Измайловой – допустим, понимаю, – медленно проговорил Смуров. – А Кругловой-то для чего? – Хочу поговорить с дочерью погибшей. – С ней уже говорили. Девочка не в курсе. Мать потеряла. Хватит ее мучить. – Предположу, что девочке просто задавали не те вопросы. – А какие надо было? – Те, которые задам я. Они не нуждаются в критических замечаниях, потому я воздержусь от высказывания их вслух. Смуров покачал головой: – Не могу. Без обид, парень. Но ты сам на маньяка похож.