– У Янсена никого не осталось, а с родственниками Аластира уже связываются и уведомляют о его участии в заговоре. Не думаю, что у нас будут с ними проблемы, особенно когда они узнают, что случилось с Беккетом. В груди резко кольнуло при упоминании юного вольвена. Потом я подумала о внучатой племяннице Аластира. – А что насчет Джианны? Раз он надеялся на твой брак с ней, не думаешь, что она тоже может быть замешана? – Если честно, не могу сказать с уверенностью. Я не видел Джианну много лет. Когда ее знал, это была женщина с сильной волей, и она сама принимала решения. Но сейчас она для меня фактически незнакомка. И, кстати, ее здесь нет. Я хмыкнула, пытаясь казаться равнодушной к этой маленькой подробности. Кастил улыбнулся, и на его щеке возникла ямочка. Видимо, я его не убедила. – Я спрашивал Киру, когда виделся с ней сегодня утром. Джианна в Эваемоне. Я восприняла эту новость с небольшим облегчением и вместе с тем испытала разочарование. Я хотела ее увидеть. Но не знала почему. – Нам еще кое-что нужно обсудить прежде, чем мы встретимся с моими родителями. – Кастил допил виски. Предчувствуя, о чем пойдет речь, я напряглась. – Нам нужно обсудить твои притязания на трон. Пол под моим стулом словно закачался. Я сглотнула. Комок неуверенности тяжело осел в животе. Кастил поставил пустой стакан и, откинувшись назад на стуле, внимательно изучал меня. – В тебе течет кровь богов, Поппи. Неизвестно, как много и что это означает, но ясно, что королевство – твое. Аластир это знал. Моя мать это признала. И несмотря на то, что сказал мой отец в порыве чувств, он понимает, что это значит. Узы с вольвенами оборваны и перенесены на тебя как еще одно подтверждение. Помнишь атлантианцев на улице, когда мы въехали в Бухту Сэйона? Многие были в замешательстве от того, как вели себя вольвены, но весть о том, кто ты, уже распространяется. Вскоре она долетит до столицы, особенно если известили Старейших. – А ты… знаешь, что говорят о деревьях Эйос? Уверена, их заметили. – Заметили. Как сказал мой отец, люди увидели в них знамение великих перемен. – А не что-то плохое? – Нет. Большинство не воспринимает их так. – Он не сводил с меня взгляда. – Но не все настроены позитивно. Уверен, ты уже понимаешь, что некоторые атлантианцы будут сопротивляться. Но только потому, что не знают тебя, – быстро добавил он. – Из страха перед переменами. Они будут видеть в тебе чужестранку. – И Деву, – напомнила я. Он стиснул челюсти. – Если так, то я быстро развею их иллюзии. Я вздернула подбородок. – И я тоже. Кастил одобрительно улыбнулся и поправил: – Мы оба быстро их развеем. Но большинство увидят тебя той, кто ты есть. Следующей королевой Атлантии. Я вздохнула. Он продолжал пристально смотреть на меня. – Как я вижу тебя той, кто ты есть. Моей королевой. Я была потрясена. Он во второй раз называет меня так, и до меня вдруг дошло, что с тех пор, как его мать сняла с себя корону, он назвал меня принцессой всего несколько раз. – Но ты же не хочешь быть королем! – воскликнула я. – Речь не о том, чего я хочу. – Как же так? Если я королева, то ты – король, которым ты не хочешь быть. – Я никогда не думал, что мне придется стать королем, – произнес он так тихо, что я напрягла все внимание. – И мне не нужно было об этом думать, потому что мне всегда казалось, будто принимая свое будущее я также смиряюсь с участью Малика. С тем, что он потерян для нас. – Он провел пальцами по подбородку и перевел взгляд на пустой стакан. – Но в какой-то момент я начал осознавать правду. Просто не хотел ее принимать. Мое сердце замерло. – Ты… ты не веришь, что он еще жив? – Нет, я верю, что он жив. Я по-прежнему верю, что мы его освободим. – Он нахмурился. – Но, боги, я знал прежде, чем признался самому себе, что он… будет не в том душевном состоянии, чтобы взойти на престол. Боги знают, что я не был самим собой, когда меня освободили. Меня пронзила боль. Киеран тоже успел это принять, и в глубине души мне было отрадно знать, что Кастил понимает, с чем столкнется, когда освободит брата. Ему будет больно, но не так сильно. – Но ты же себя нашел. – К несчастью, Атлантия не может позволить себе роскошь ждать, когда он себя обнаружит. Мои родители находятся на троне слишком долго. Король и королева могут править всего четыреста лет. И, как он говорил, его родители уже давно превысили этот срок. – Уже появилось недовольство, Поппи. Его вызывает и страх перед будущим, если мы не сможем прокормить население, и общее беспокойство из-за того, что король и королева правят слишком долго. – Ты же говорил, что претендентов на трон не было. – А еще ты знаешь, что я не хотел говорить тебе правду, чтобы не напугать, – напомнил он. – И, похоже, ты вот-вот… – Швырну в тебя тарелку сыра? Да, я собираюсь это сделать. – Не надо. – Его насмешливое лицо разозлило меня еще больше. – Ты расстроишься, если сыр пропадет. – И виноват будешь ты, – огрызнулась я. На его правой щеке появилась ямочка. – Прекрати улыбаться. Ты должен был мне сказать. Как и об уничтожении посевов и о погромах. – Я сам узнал об этом только после разговора с отцом вчера вечером. – Его ироничность пропала. – Я хотел сначала услышать это от него, прежде чем говорить тебе. – Он склонил голову. – Поппи, официальных претендентов не было, но недовольство рано или поздно привело бы к этому, неважно – появилась бы ты или нет. – Мое появление ничего… – Не надо отрицать того, кто ты. Ты для этого слишком умна и сильна, – перебил он, и я закрыла рот. – Ты не можешь себе этого позволить. Как и я, и никто в королевстве. Твое появление меняет все. Я откинулась на спинку стула, пораженная правдой его слов. Выйдя из-под душа, я сказала себе, что готова обсуждать с ним все и смотреть в лицо правде. Сейчас оказывалось, что я себя обманывала. И я вела себя как ребенок. Правду о моем происхождении, то, что сделал Кастил, чтобы спасти меня, и то, что это означает, нельзя отбросить лишь потому, что у меня не было возможности с этим смириться. Я должна встретиться с этим лицом к лицу. В груди, там, где тихо гудела странная энергия, проросло зернышко паники. Я уставилась на фрукты и сыр. – Когда мы освободим твоего брата, на него нельзя будет давить и ожидать, что он займет трон. Будет неправильно взваливать это на него. – Да, – мрачно согласился Кастил. – Неправильно. Но что, если Малик, придя в себя, захочет того, к чему его готовили, считая, что это принадлежит ему по праву рождения? Вряд ли сейчас этот вопрос вообще имел значение. Нельзя идти по непостроенному мосту. Я сглотнула комок в горле. Понятно, почему Кастил отказывался от трона. Теперь я видела, что это значит для него. – Так теперь ты хочешь стать королем? Он долго молчал. – Рано или поздно это бы произошло, даже если бы ты не оказалась потомком богов. Малик не сможет править, и нам пришлось бы сделать выбор. И, в конце концов, я желаю блага для Атлантии. Я вспомнила, как Киеран описывал Кастила в детстве. Тогда многие принимали за наследника его, а не Малика. Я услышала серьезность в его голосе. Я заметила ее и чуть раньше, когда он возражал моим отрицаниям. – Но я также хочу блага для тебя, – добавил он. Я подняла на него взгляд. – Мы знаем, что нам обоим нужно сделать. Мне – освободить брата. Тебе – увидеть Йена. И нужно остановить короля и королеву Солиса. А потом? Если хочешь заявить притязания на трон, я тебя поддержу. Я буду с тобой. Вместе мы научимся править Атлантией, – сказал он, и у меня сжалось сердце. – А если нет, только скажи, куда ты хочешь отправиться. Я буду с тобой. – Куда хочу отправиться? – озадаченно переспросила я. – Если ты не захочешь занять трон, нам нельзя будет оставаться здесь. Глава 22 – Почему нельзя? – Я подалась вперед. – Потому что трон твой, Поппи. Если ты находишься в Атлантии, здесь не может быть другой королевы. Вольвены будут относиться к тебе как к королеве, даже если ты не сидишь на троне. Некоторые атлантианцы будут относиться к тебе так же. Другие же станут подчиняться той, кто носит корону, будь то моя мать или кто-то еще. Возникнут разногласия, невиданные с тех времен, когда правили божества. Я не могу так поступить с Атлантией. – Я этого не хочу. – Я схватилась за край стола. Мое сердце тяжело билось. – Но это же твой дом. – Ты говорила мне, что я твой дом. Это работает в обоих направлениях, – напомнил он. – Ты – моя. Имеет значение лишь то, что мы вместе и счастливы. Его слова согрели меня, но ему придется уехать, если я откажусь от короны. Я вжалась в спинку стула, внезапно осознав то, что он говорил.