– Прости, что заговорил с тобой о Розе. Но надо дать ей ответ. Она приехала всего на неделю. Если я откажу, это повредит моей репутации. Джеб рассматривает наши сцепленные руки. – Коллекционеры и обозреватели решат, что я умею только повторять один типаж. – Я понимаю, – бормочу я, стараясь удержать эмоции под контролем. Если бы он хотя бы притворился, что для него это нелегкий выбор! Но лицо Джеба полно надежды. Очевидно, он хочет, чтобы я сказала: «Да, я совершенно не возражаю, и неважно, ради чего это нужно – ради денег или ради твоей карьеры». Но мне больно, пусть даже я понимаю, что обижаюсь зря. Я всегда вдохновляла Джеба, и история с Розой доказывает, что он больше не нуждается во мне… во всяком случае, в художественном смысле. Честно говоря, такое ощущение, что Джеб отдаляется от меня. И вот это по-настоящему обидно. Фонарики над крыльцом мигают: родители намекают, что пора отложить книги и вернуться в дом. Как невовремя. Джеб помогает мне встать, наклоняется и целует в лоб. – Поговорим завтра. Я отступаю на шаг, но он ловит меня за ворот свитера и за цепочку, на которой висит медальон, и притягивает обратно. – Эй, не забывай, что я тебя люблю. – И я тебя тоже. Я удерживаю руку Джеба у себя на груди. Листья вокруг вновь начинают шелестеть, прежде чем я успеваю овладеть собой. Подозрительно посмотрев наверх, Джеб обнимает меня и целует. Потом протягивает руку к ветке, чтобы влезть на дерево. – Подожди, – говорю я и хватаю его за ремень джинсов. Ничего не будет. Я могу сделать так, что Джеб навсегда забудет о Розе и о предстоящих сеансах, если открою ему правду о Стране Чудес, о себе самой. – Можешь завтра забрать меня из школы? Нависая надо мной, Джеб хмурится. – Не уверен, что смогу вырваться пораньше… От разочарования я скриплю зубами. – Ну ладно, – говорит Джеб, явно не желая ссориться. – Ладно, я что-нибудь придумаю. – Отлично. Потому что я хочу показать тебе свои мозаики. Надеюсь, он к этому готов. Утром в четверг я не трачу время на споры с мамой. Я выбираю одежду, которую она одобрит – лосины в тонкую полоску и двухслойную пышную юбку из органзы, длиной ниже колен. В класс я вхожу, когда звенит первый звонок, и дописываю контрольную по химии, прежде чем остальные успевают сделать хотя бы половину. В результате еще два мучительных урока я сижу и ломаю голову, как бы сказать Морфею, что я не покину мир людей, пока не налажу отношения с Джебом. И Морфей не намерен упрощать задачу. Несколько раз на переменах я замечаю его в коридоре, в окружении толпы девчонок. Он проходит мимо, не говоря ни слова, с презрительным видом, но каждый раз умудряется по пути коснуться моей руки или волос. Почему-то это больно. Наконец заканчивается четвертый урок, и я запираюсь в пустой душевой, чтобы подождать его. Звенит звонок, и вскоре коридор пустеет. Солнечный свет пробивается сквозь приоткрытую фрамугу, но в остальном в душевой серо и тихо. Сегодня насекомые шепчут, не умолкая, как будто вчерашний сверчок подбил их на бунт: «Они здесь, Алисса… им нечего здесь делать… отправь их назад». Я прислоняюсь к раковине. – Кто? – шепотом спрашиваю я. Мне надоели эти смутные предостережения. В одной из кабинок раздается шорох. Я испуганно втягиваю воздух, бросаю рюкзак и, стараясь не коснуться волосами сырого кафеля, наклоняюсь, чтобы заглянуть под металлическую дверь. – Кто там? Тишина. Никаких ковбойских ботинок не видно. Это не Морфей – если только он не взобрался с ногами на унитаз. Набравшись храбрости, я распахиваю дверь. Меня приветствует булькающее шипение, и я вижу искаженное лицо клоуна. Он стоит на крышке унитаза. Я вскрикиваю, пячусь, спотыкаюсь о рюкзак и сшибаю локтем держатель для бумаги. Коричневые квадратики усеивают пол вокруг. Спрыгнув на пол, безумная игрушка торопится ко мне, щелкая острыми, как бритва, зубами. Клоун поскальзывается, наступив на бумагу, и падает, но тут же, не замедляя хода, принимается ползти. С бьющимся сердцем я оглядываюсь по сторонам и ищу хоть какое-нибудь оружие, чтобы защититься от этой рычащей пасти. Рюкзак слишком далеко, в пределах досягаемости ничего нет. Мой взгляд падает на грязный белый потолок и полосы ржавчины, похожие на вены. Я пытаюсь успокоиться, глубоко дышу и воображаю, что эти полосы на самом деле – вьющиеся стебли. Увернувшись от взбесившейся игрушки, я продолжаю рисовать себе картинку… И тогда стебли пробиваются сквозь штукатурку и спускаются вниз. Я сосредотачиваюсь еще сильнее и заставляю их обвиться вокруг ног и рук клоуна. Они вздергивают его над полом, как марионетку. Теперь я им управляю. Страх превращается в гнев; я заставляю жуткое создание танцевать в воздухе, затем представляю, как стебли желто-коричневым коконом обвивают клоуна. Издав вопль, клоун разрывает путы рукояткой виолончели, прежде чем лозы успевают полностью его обмотать, и торопливо ковыляет к выходу. Он выскальзывает в коридор, и дверь захлопывается. Вся дрожа, я сползаю по стене на пол. Лихорадочное биение пульса отдается в шее. Полосы ржавчины, на которые я перестала обращать внимание, возвращаются на потолок и занимают прежние места. Я испугана, потрясена и одновременно полна восторга. Когда я отчетливо представила, во что должны превратиться потеки на потолке, моя сила немедленно откликнулась. У меня получается всё лучше и лучше. Но почему я вынуждена пользоваться магией в мире смертных? Почему клоун Морфея по-прежнему здесь? Разве он не сыграл свою роль? Щеки горят, и я прикладываю к ним прохладные ладони, пытаясь справиться с нахлынувшим адреналином. Проходит несколько минут, и дверь начинает медленно приоткрываться. Я подтягиваю колени к груди и готовлюсь вновь пустить магию в ход. Но тут я замечаю мысок ковбойского ботинка. Появляется Морфей. Меня охватывает облегчение, а потом досада. Увидев, что я сижу на полу, в окружении разбросанных бумажных полотенец, Морфей вопросительно поднимает бровь: – Вьешь гнездо? Совсем не обязательно превращаться в птицу только потому, что у тебя есть склонность к полетам. – Просто заткнись, ладно? Я пытаюсь подняться, но подошвы скользят по кафелю. Морфей протягивает руку; я неохотно принимаю помощь и встаю. Прежде чем я успеваю отстраниться, он хватает меня за кисть и поворачивает ее в тусклом свете, рассматривая блестящую кожу. Это – внешнее проявление моей магии… результат использования волшебной силы. – Так, так. Что ты тут затеяла? – спрашивает он, ухмыляясь. В его лукавых глазах виден проблеск гордости. – Как будто ты не знаешь. Я вырываю руку и хмурюсь, одновременно глядя через плечо в зеркало, чтобы убедиться, что у меня не проявились узоры вокруг глаз. – Что ты пытаешься доказать? – интересуюсь я, с облегчением убедившись, что по-прежнему выгляжу нормально, хотя чувствую себя сильно за гранью нормы. – Зачем ты постоянно подсовываешь мне эту штуку? Молчание. В зеркале я вижу, как Морфей смущенно хмурится, и начинаю закипать. Он умеет выглядеть совершенно невинно, даже когда я точно знаю, что он нашкодил. Я поворачиваюсь к Морфею. – Если ты не приносил ее сюда, то по крайней мере видел! – Ее, – повторяет Морфей. – Эту чертову игрушку! Он улыбается. Знакомая улыбка на незнакомом лице Финли. – Ну, поскольку по всей школе стоят коробки с игрушками, то, наверное, да. Я видел кучу разных игрушек. – Блин, я говорю о клоуне, которого ты прислал мне в больницу. И не притворяйся, что ты тут ни при чем. – Я не посылал тебе в больницу никаких игрушек. Я тихонько рычу. Конечно, Морфей не признается в этом. И тем более в том, что принес клоуна сюда. Я отталкиваю его и выглядываю за дверь. Смотрю в одну сторону, потом в другую. Никого и ничего, кроме коробок с игрушками. Надо выйти и порыться в них. Если я суну улику Морфею под нос, ему придется сознаться. Морфей хватает меня за локоть, втягивает обратно и становится между мной и дверью.