– Мне надо съездить запереть магазин. Можешь привезти платье потом. Несколько минут, и я всё закончу. Я киваю – и жалею, что мне не доведется вновь его надеть. Джен стискивает мою руку, и ее лицо смягчается. – Я знаю, ты беспокоишься из-за мамы. Но она здорова, иначе ее бы не выпустили из клиники. Она сказала, зеркало разбилось случайно. Я уверена, что так и есть. Всё обойдется, слышишь? Напиши или позвони, если я буду нужна. – Спасибо. Я сжимаю руку подруги в ответ, глубоко растроганная, пускай Джен совершенно не понимает причины моего волнения. Когда она уходит, Джеб обвивает меня обеими руками и притягивает к себе. – Ты точно уверена, что не надо вас сопроводить? У Морта машина ненадежная. Я рассматриваю жилку, которая пульсирует у него на шее, и прижимаю ее кончиком пальца, чтобы ощутить биение. – Ты сомневаешься в нем, а не в его машине. – Он не имеет права так разговаривать с твоей матерью. Вот придурок. «То же самое ты сказал, когда увидел его впервые». Так больно, что Джеб этого не помнит… Я заставляю себя выговорить: – Я люблю тебя за то, что ты беспокоишься обо мне. Но, честное слово, всё будет хорошо. Я позвоню папе и попрошу его встретить нас у больницы. Ладно? Джеб не отвечает и уходить, кажется, тоже не намерен. Страстно желая поскорее вернуться к маме и залечить ей руку, я говорю то, что, по моему мнению, заставит Джеба уйти: – Тебе разве не надо встретиться с человеком из журнала? Ты сказал, вы не закончили интервью. Лицо у Джеба делается именно таким, как я думала: он не знает, куда кинуться. – Расскажи потом, как дела. Позвони. Я хочу слышать твой голос. – Обязательно. Он поворачивается, чтобы уйти, но я ловлю его за руку. – Спасибо, что приехал. Спасибо за помощь. – Я всегда буду рядом. Он смотрит на меня так, что я буквально таю, и целует на прощанье. Я едва успеваю запереть дверь, как в кухню врывается мама. – И не прикасайся больше ко мне! – кричит она через плечо, обращаясь к кому-то в гостиной. Она снимает с руки повязку, и я вижу целую и невредимую ладонь. Из гостиной появляется Морфей. – Ты неблагодарная девчонка, Элисон, – говорит он, не удостоив меня и взглядом. – Я не собираюсь стоять и смотреть, как представитель моего народа истекает кровью. Он бросает шляпу на стол. Из окон льется солнечный свет, и под заимствованным обличьем Финли хорошо виден облик подземца. Крылья высоко вздымаются, узоры вокруг глаз как будто делаются еще темнее, драгоценные камни переливаются то алым, то черным. – Элли могла бы отлично меня исцелить, – парирует мама. Ухватившись за косяк, я безмолвно наблюдаю за ними. Мама лопаточкой перекладывает остывшее печенье в пластмассовый контейнер, как будто события последнего часа – это повседневные мелочи. Почему она не боится Морфея? Разве ей не следовало поинтересоваться, что он и Кроллик делают в моей спальне, вместо того чтобы злиться из-за вылеченной руки? А главное, разве мама не должна рассказать мне, куда она отправилась с помощью моего зеркала и где спрятала мозаики? Мама слизывает с пальца шоколад и грозит Морфею. – Мы не в прошлом. Я стала старше. Умнее. Больше я не нуждаюсь в твоей помощи. Ее глаза синие, как никогда, щеки горят. Мама источает энергию и силу. Морфей пробудил в ней нечто, точь-в-точь как во мне. Остается лишь гадать, каковы их подлинные отношения. Признавался ли он когда-нибудь ей в любви? Может быть, Морфей соблазнил всех моих предшественниц? От этой мысли мне становится нехорошо. – Я тебе не нужен, да? – спрашивает Морфей. Он придвигается к маме, но не вплотную. Похоже, он уважает ее невидимые границы. Морфей берет печенье и присаживается на край стола, взмахнув фантомными крыльями. – Что ж, наверное, ты права. Ты превосходно воспользовалась моими сведениями. Я рассказал тебе про мозаики, чтобы ты могла найти для них безопасное место. И тут я узнаю от Алиссы, что ты попросила этого дурака учителя привезти их, и половину он оставил без присмотра. Поэтому мне кажется, что ты, черт подери, таки нуждаешься в моей помощи! Подчеркивая свои слова, он сует в рот печенье. – Подожди-ка, – говорю я, заходя на кухню. Ничего не понимаю. – Это Морфей рассказал тебе про мозаики? Ты знала, что он здесь? Я думала, что защищаю тебя… а ты всё это время что-то скрывала от меня? Плотно сжав губы, мама бросает противень в раковину и включает воду. – От мозаик нет проку, если они разрознены, – говорит она, обращаясь к Морфею и игнорируя меня. – Я позаботилась о тех трех, которые достались мне. Спрятала их в безопасном месте. Там, где ни один из вас не посмеет к ним прикоснуться. Я вспоминаю то, что видела в зеркале. – Поэтому ты была там… возле моста? В той сумке лежали мои мозаики? Мама стремительно поворачивается ко мне. – А. – Морфей смотрит то на нее, то на меня. – Элисон отправилась к железному мосту? Великолепная стратегия – вот так удрать в Лондон. Железный мост… Морфей когда-то говорил, что подземцы питают отвращение к железу. Каким-то образом оно искажает их магию. Впрочем, подробностями он не делился. – Это единственный способ сохранить мозаики, – отвечает мама, словно прочитав мои мысли. – Ну конечно, – издевательским тоном говорит Морфей. – Ты побывала в наших любимых уголках в Железном ущелье? Прокатилась на поезде и оживила забытые воспоминания? Он нехорошо прищуривается. – Вот почему ты разбила зеркало. Чтобы замести следы. Мама снова начинает греметь посудой в раковине. – Если бы я только могла закрыть порталы, ведущие в Страну Чудес и оттуда, – бормочет она, скорее обращаясь к себе, чем к нам. – Тогда Червонная Королева и все остальные, кто желает повредить Элли, остались бы сидеть в подземном королевстве. Как оно и должно быть. – Как будто ты это допустишь, – говорит Морфей и надевает шляпу. – Ты говоришь о нас так, как будто мы тебе совсем чужие. Но ты – нашей крови. Злая… властная… немножко сумасшедшая. Ты больше подземец, чем человек, Элисон. Ты не переживешь, если не оставишь себе возможности вернуться туда, где обитает твое сердце. Я бью кулаком по столу, чтобы привлечь внимание. – Кто-нибудь может объяснить, что происходит?! Мама молча оттирает губкой присохшие крошки. Перед ней плещется мыльная вода. Морфей вытирает губы углом скатерти. – Элисон тебя обманула, заставила думать, что она беззащитный маленький цветочек. Но это всё притворство, Алисса. Твоя мать безжалостна. Из нее получилась бы отличная Червонная Королева. По правде говоря, она хотела получить рубиновый венец. И подошла очень близко. Но потом познакомилась с твоим отцом… и не выдержала испытания. Иначе она бы ни за что не отказалась от короны, не осталась бы в мире людей. И ты, любовь моя, – он не сводит глаз с моего лица, и драгоценные камни делаются черными, – ты никогда бы не родилась. Мой язык делается тяжелее камня. Все те вопросы, которые я должна задать, застряли во рту. Я отступаю в утешительный сумрак коридора, подальше от Морфея и его безобразных обвинений. Нет. Не может быть, чтобы мама хотела стать королевой. Это значило бы, что она знает правду. Что всё, о чем мы говорили в день моего возвращения из Страны Чудес – и вся та нежность, которая охватила нас, когда я, пробравшись в лечебницу, объяснила маме, что наша семья вовсе не проклята, – было притворством. Это значило бы, что мама притворяется, будто ничего не знает. А если так, о чем еще она солгала? Морфей пытается вклиниться между нами. Я ему не позволю. – Нет, – говорю я и поворачиваюсь к Морфею. – Ты… ты говорил, что я первая после Алисы, кто прыгнул в кроличью нору. Он воздевает палец. – Не совсем. Я сказал, что ты первая после Алисы, кому хватило ума обнаружить кроличью нору своими силами и спуститься. Я отвел твою мать к кроличьей норе и отнес ее вниз. Она была не такая смышленая, как ты. Наверное, это и послужило причиной поражения. Ну и абсолютное отсутствие верности. Мама мрачно смотрит на него. Я подавляю всхлип.