— У меня же есть право на звонок? — Звонко спросила она дежурного. Наши старые знакомые — городовой с подчиненным — сообщив, что начальству доложили, почти сразу отделение покинули. Оно для чувства самосохранения верно и понять их можно — вдруг аристократы на них жаловаться начнут. Так что остались мы в компании хмурого типа, который от нашего присутствия тоже не испытывал ни малейшего удовольствия. — Сейчас, — прошагали к нашей клетке с массивным телефоном, провод которого волочился за дежурным по полу. — Набирайте. — Предложили Нике трубку и четыре ряда кнопок для набора. Сервис, однако. — У вас связи нет, — попыталась девушка набрать первые цифры, пару раз нажала на сброс, но явно ничего не получилось. — Шорохи какие-то и шелест. — Только что работал, — недоверчиво посмотрел дежурный на нее, забрал трубку, проверил сам и вынужденно согласился. — Не работает. После чего ушел обратно на свое место. — Подождите, а можно мой сотовый! — Не положено, — канцелярски ответили ей. — Итак, будем говорить? — отряхнул я пиджак и набросил себе на плечи, застегнув. Оглядел — нормально пуговица встала: на одной линии с такими же, способными защитить от наводнения с камнепадом и от падения с высоты. Кого-то дома одевают, чтобы не простудился. Меня — чтобы выжил. — Не о чем с тобой говорить. — Сержант, а можно мне тоже позвонить? — Решил я заодно с возвратом иголки и остатков нити. Дежурный специально проверил, работает ли связь, и еще раз дотащил аппарат до решетки. Я же набрал номер Димки, сообщил диспозицию и то, что на основной телефон пока лучше не звонить. Неведомо когда придет обещанный нам уполномоченный человек, так что лучше оставить координаты. — Можно мне тоже звонок? — стоило завершиться вызову, рядом оказалась Ника. Взяла в руки трубку, постучала пальчиком по рычажку отбоя и разочарованно констатировала. — Как так? Опять шум. Опять не работает? — Сбой на линии, наверное, — не проявил сочувствия дежурный и забрал телефон обратно. — Значит, это ты, чудовище, — присев на свое место, констатировала Ника причину проблем со связью. — Пока не поговорим, никто отсюда никуда не уйдет. — Что ты хочешь услышать? Что посмаковать? — Едко отозвалась она. — Все с самого начала, — проигнорировал я подначку. — Пять лет назад я спасла одного неблагодарного человека. — После длинной паузы начала она. — Так, уже очень хорошо. — Обрадовался я конструктиву. — Дальше? — А дальше с нами оборвали связи все Старшие семьи страны. Приглашения отозваны. Все переговоры прерваны. — Причина? — Издеваешься? — Нет, — ответил я очевидное. — Представь, что я действительно не в курсе. Не веришь, так хоть попытайся представить. Ника посмотрела недоверчиво, но препираться не стала. Вздохнула и продолжила обреченным голосом. — Кто мы такие для Старших семей, чтобы нам говорить причины? Мы спрашивали, мы дарили подарки и пытались узнать через влиятельных друзей. А пока узнавали, от нас начали отворачиваться все остальные. — Но у них-то можно узнать? — Причина одна, — горько улыбнулась она. — Если Старшие семьи не хотят нас видеть, то Старшим семьям виднее. Остальные повторяют за ними. — Бред какой-то. — Страшно идти против течения. Все хотят жить, — не согласилась она. — Так где в этой истории я? — Недоуменно поднял я бровь. — Случится могло всякое. — Но случился именно ты. — Жестко ответила Ника. — Через год всеобщей изоляции, мы решились пойти под руку Щепиных. Сил уже никаких не было, бюджет рода трещал по швам — никто не хотел у нас покупать, никто не хотел нам продавать. Но мы все еще были достаточно богаты, чтобы быть интересными великим князьям. Нам отказали с таким видом, будто мы сумасшедшие и требуем невероятного. Еле-еле удалось убедить, что в нашем желании нет оскорбления, а только непонимание и отчаяние. — Щепины — это под Ростовом княжество? — Они, — кивнула Ника. — Тогда нам сказали, что у нас уже есть хозяин. А то, что даже не знаем о таковом и бедствуем — то недоволен он нами, раз забыл и не заботится. Кое-как вытянули, что хозяева объявились у свободного рода… Отец еле удержался, чтобы не вспылить. — Так кто же? — Отчего-то разозлился я. Хозяева какие-то, ишь чего. — Говорят, все видели, кого ваша дочь защищала. Из-за кого на восьмого наследника Голицыных с ножом пошла. На княжеский род! С ножом! — Всхлипнула Ника. — А мне что было делать?! Они бы всех вас убили, я же слышала! — Там ведь не один я был. — Нахмурился я. — Артема ты, получается, тоже защищала. — Но Шуйские не признали нас своими. А Голицыны сказали, что там был кто-то еще, кто-то страшнее наследника Шуйских, про которого он им сказал, но не представил. — «Кто-то еще»? — Переспросил я недоверчиво. — То есть, все они, эти семьи, посчитали вас под «кем-то еще» и решили прервать взаимоотношения? — Усомнился я в их мудрости. — Какие взаимоотношения могут быть с чьей-то вещью? — Глухо произнесла она. — Даже если не известно, чья она. — Слушай, но это же бред какой-то… Ну какая вы вещь? — Твоя вещь, — произнесла она безжизненно. — Которой ты поиграл и выкинул. — Да я знать не знал! Я тебе мороженое присылал! — Воззвал я к ней. — И торт. — Да, и торт! — Который принес запуганный и трясущийся от страха Игорь Долгорукий. Курьером. Княжеский внук. — Как это влияет на качество торта?! — О да…. — Протянула она. — Я никогда не забуду этот торт. Плесневелый, с отпечатком огромной лапы, выдравшей из его центра самое сочное, — уронила она лицо в ладони. — Только потом я поняла этот глубокий символизм… — Блин. ИГОРЬ! — Прорычал я. — Попрошу без шума! — Отозвался дежурный. — П-поставил волка охранять овец, — хлопнул я рукой по колену, сопоставив внешний вид товарища и состояние торта. — Ты еще скажи, что ничего не знал. — Не знал, — выдохнул я, играя желваками. — И поручение не проконтролировал? — Скептически произнесла Ника. — Да он трубку уже пять лет, как не берет. — Отмахнулся я. — И я, кажется, знаю, почему… — Так как тогда вы общаетесь? — Я ему смски шлю. — А он? — А он никогда не спорит! Это, знаешь ли, удобно. — Проворчал я. Надо будет к нему в Останкино съездить. Там как раз окна не открываются на его этаже — так что никуда не денется, все расскажет. — Вот так и оказалось, что уже пять лет моя жизнь превратилась в ад, без друзей, без подруг и без перспектив, — тускло завершила Ника. — Это просто недоразумение. — И за пять лет у тебя не нашлось и минутки, чтобы узнать, как дела у спасшей тебе жизнь? — Безо всякой веры в мои слова произнесла она. — Пять лет назад я дважды пытался тебе сказать спасибо. Ты дважды проигнорировала, а я, знаешь ли, человек понятливый. К тому же мне было тринадцать лет, а у тебя ни лошадей, ни дельфинов. Зачем мне вообще было тобой интересоваться? Вообще, если такая трагедия вокруг, почему ты сама ко мне не приехала? — Я приехала, — эхом ответила она. — Увидела тебя счастливым с этой… Графиней… И уехала обратно к себе, в свою кладовку. Ждать, пока о нас вспомнят. И молиться, чтобы не вспомнили никогда. Но ты все равно появился. Я, как тебя увидела, сразу поняла, что жизни мне не будет.