Прокурор Иван Васильевич был у себя в кабинете. В дверь постучали. — Можно, — сказал прокурор. Вошел Игорь Степанович Беляев. — Здравствуйте, — сказал он. — Добрый день, — ответил прокурор. — Я Беляев Игорь Степанович, — представился Беляев. Прокурор с интересом оглядел его. — Очень приятно, — сказал он. — Чем могу служить? Беляев достал из кармана пиджака вчетверо сложенный листок. — Прошу приобщить к делу, — он протянул листок прокурору. — Что это? — Мое заявление. Прокурор взял бумагу, надел очки, прочел. — Да вы садитесь, пожалуйста, — спохватился он. — Благодарю, — Беляев сел. Прокурор подумал, провел ладонью по лицу, вздохнул. — Значит, признаете, что авария случилась по вашей вине? — Тут все написано, — сказал Беляев. — А вы не ошибаетесь? — спросил прокурор. — Может, аберрация памяти? Беляев усмехнулся. — Не находите, что несколько странный у нас с вами разговор? Обвиняемый признает себя виновным, а прокурор его отговаривает. — Вы пока еще не обвиняемый, — сказал прокурор. — Постановления о привлечении вас в качестве обвиняемого не было. — Теперь будет, — сказал Беляев. — Возможно, — согласился прокурор. Они помолчали. — Можно поинтересоваться, что заставило вас сделать такое заявление? — спросил прокурор. — Я обязан отвечать? — Если считаете нужным. — Простите, не считаю, — сказал Беляев. Опять возникла пауза. — Скажите, пожалуйста, — спросил прокурор, — почему вы ко мне пришли, а не к следователю? — Предпочитаю иметь дело с лицом, принимающим решение, а не с исполнителем, — сказал Беляев, — гораздо меньше волокиты. — Но в таких делах решение принимает следователь, — объяснил прокурор. — Я его только утверждаю. — Ну что ж, — сказал Беляев. — Пусть так. — Да, я бы вас просил, — сказал прокурор. — Тем более имеется одно обстоятельство... — Какое? — Вы вот пишете. — Прокурор взял бумагу, прочел: — «Не удержав на повороте машину, я выехал на встречную полосу, по которой двигался самосвал Терехина». — Он поднял голову. — А между тем в протоколе осмотра места происшествия, подписанном всеми, и Терехиным в частности, сказано, что Терехин, наоборот, заехал на вашу полосу. — Как это? — спросил Беляев. — А вот так, — сказал прокурор. — Черным по белому... Правда, это противоречит некоторым другим обстоятельствам дела. Но, как говорится, из песни слов не выкинешь. Беляев молчал. — Хорошо, Игорь Степанович, — сказал прокурор. — Я попрошу приобщить ваше заявление к делу. Беляев поднялся. Помедлив несколько секунд, он вышел. * * * Старик Степан Алексеевич Беляев шел по улице. Был он опять в черном выходном костюме и при орденах. В городе Степана Алексеевича знали. Многие с ним здоровались. Однако он не замечал никого. Подошел к зданию горисполкома. Медленно, останавливаясь на каждой площадке, поднялся на третий этаж. Вошел в приемную. Здесь был народ. Люди ждали, пока председатель исполкома освободится. Секретарша печатала на машинке. Степан Алексеевич, не обращая ни на кого внимания, направился к двери, обитой коричневым дерматином. — Минуту! — секретарша подняла голову от машинки. — У Павла Максимовича совещание. Но старик ее не услышал. — Это Беляев, — вполголоса объяснил кто-то. — Ну и что? — возмутилась секретарша. — Председатель занят. ...Фомин вел совещание. — ...Доклад — минут сорок, — говорил он. — Содоклад, я думаю... Дверь в кабинет открылась. Фомин замолчал и грозно обернулся. На пороге стоял старик Беляев. — Степан Алексеевич? — удивился Фомин. — Что случилось? За спиной Беляева выросла секретарша. — Павел Максимович, я сказала товарищу... — начала было она, но Фомин махнул ей рукой, и секретарша скрылась за дверью. — Что случилось, отец? — повторил Фомин. — Зачем следователь сына таскает? — спросил старик. — Что он вам сделал? — Порядок такой, — сказал Фомин, — идет следствие.