— Никакого следствия нет, — сказал Старик. — Убийца на свободе гуляет. — Да ты садись, отец, — сказал Фомин. — Садись, пожалуйста. Но Беляев не сел. Сказал: — Он в дом ко мне явился. Терехин убил дочь, а теперь надо мной издевается!.. А вы все молчите, вам наплевать... Есть у нас в городе советская власть или ее нету? Фомин снял телефонную трубку. Набрал номер. Сказал резко: — Иван Васильевич, привет! Это Фомин... Ну что у тебя с тем делом?.. Когда?.. — Лицо его переменилось. — Сегодня?.. Да, ситуация!.. Ну хорошо, прошу, держи меня в курсе... Он положил трубку. Старик вопрошающе смотрел на него. — Не знаю, что и сказать тебе, отец, — сказал Фомин. — Твой сын, Игорь Степанович, был сегодня у прокурора и оставил ему заявление, — Фомин развел руками, — в котором признает, что авария произошла по его вине. — Это неправда, — сказал старик. — Я только что говорил с прокурором... Ты же слышал. — Ложь, — сказал старик. Фомин опять развел руками. Старик глядел в пол. — Что делать, отец! — сказал Фомин. — Одно скажу: не многие способны на такой честный поступок. Старик повернулся и пошел к дверям. — Постой, отец, я тебе дам машину. Но старик не остановился. Вышел за дверь. Тягостное молчание наступило в кабинете. — Зачем вы ему сказали, Павел Максимович? — укоризненно заметила пожилая женщина, сотрудница исполкома. — Не знаю, — сказал Фомин. — Зря, наверное... Но каков сын старика-то, а?.. Если хотите, это и называется гражданским мужеством. — А я думаю, просто хитрый ход в игре, — возразил мужчина помоложе. — Что ты имеешь в виду? — нахмурился Фомин. — Поживем — увидим... Только добровольцев в тюрьму, извините, не бывает... В это я не верю. — А ты побывай в его шкуре, тогда и поговорим, — усмехнулся бородач, заведующий культотделом. В это время распахнулась дверь и в кабинет быстро вошла секретарша. — Павел Максимович, Беляеву плохо. — Что? Где? — Фомин вскочил. — Упал внизу на лестнице. Я «скорую» вызвала... Фомин выбежал из кабинета. Работники исполкома бросились за ним. * * * Был поздний вечер. Кудинов сидел на скамейке в больничном парке. Ждал. На аллее показался Игорь Степанович Беляев. Кудинов с тревогой обернулся к нему. Беляев подошел к скамейке, сел рядом. — Что? — спросил Кудинов. — Сильнейший спазм, — сказал Беляев. — Но инфаркта нет, кажется. — Слава богу, — вздохнул Кудинов. — Слаб очень, — сказал Беляев. — Даже смотреть страшно. Оба помолчали. — Ну что, — спросил Игорь Степанович, — теперь ты мной доволен? — Игорь! — укоризненно сказал Кудинов. — А что тебе не нравится? Ты просил не совершать злодейства, я поступил, как ты велел. Правильно? — А разве у тебя был другой выход? — тихо спросил Кудинов. — Нет, разумеется, — сказал Беляев. — Правда, к двум могилам в нашей семье может теперь прибавиться третья, — он кивнул назад, на здание больницы. — Но она, Мотенька, будет уже целиком на твоей совести. Кудинов не ответил. — Поразительнейшая вещь! — сказал Игорь Степанович. — Ты вот добрейший, благороднейший человек. Мухи никогда не обидишь. А в результате губишь несчастного отца своей любимой жены. Выходит, и благородство не так уж безвредно, а? Бьет иной раз ниже пояса? — Жизнь нас бьет, а не благородство, — тихо сказал Кудинов. — А чьими руками? — спросил Беляев. — Разве не нашими собственными?.. Только знаешь, Мотя, если с отцом что случится, моя вина куда меньше твоей... Я случайно руль не удержал... Какая-то доля секунды!.. А ты ведь знал, на что идешь... Сознательно и обдуманно... Ты, Мотя, очень страшный человек. Гораздо страшнее меня... Кудинов посмотрел на него. — Значит, пускай невиновного Терехина в тюрьму? — спросил он. Беляев покачал головой. — Из тюрьмы, Мотя, возвращаются, — сказал он. — А с того света никогда. Мы с тобой это слишком хорошо знаем. Опять наступила пауза. — Я, Мотя, за все уже расплатился, — сказал Беляев. — Сполна! По самому крупному счету... Ветер подул. На деревьях зашумели листья. — Могу тебе сказать, — Игорь Степанович посмотрел вверх, на деревья. — Из протокола-то осмотра следует, что не я заехал на полосу Терехина, а, наоборот, он на мою. Сегодня мне прокурор сообщил... Кудинов не сводил с Игоря Степановича взгляда. Тихо произнес: — Но ты же совсем другое говорил? — Говорил. А они рулеткой мерили. По сантиметру... Стало быть, это еще большой вопрос, Мотенька, Кто из нас виноват — я или Терехин. Кому по справедливости полагается тюрьма… * * *