Следователь Зубков допрашивал Игоря Степановича. — Значит, вы утверждаете, что были на полосе Терехина? — спросил Зубков. — Если мне не изменяет память, — сказал Беляев. Зубков с любопытством взглянул на него: — То есть? Вы что же, не уверены? — А как я могу быть уверен? — сказал Беляев. — Все произошло мгновенно. Удар, огонь... Эта страшная картина... — Как же тогда понимать ваше заявление? — спросил Зубков. — Я думаю, вряд ли это надо объяснять, товарищ следователь, — сказал Беляев. — Если б вместо вас мог пойти под суд другой человек, вы бы тоже, надо полагать, не бездействовали. — В любом случае я бы придерживался истины, — сказал Зубков. — Вот мне и казалось, что я придерживаюсь истины, — сказал Беляев. Зубков опять с интересом взглянул на него. — Казалось? — спросил он. — А теперь больше уже не кажется? — Не знаю, — сказал Беляев. — Этот след самосвала на моей полосе... Все его видели, зафиксирован в протоколе... Вполне допускаю, что я мог и ошибиться. — Значит, отказываетесь от своего заявления? — спросил Зубков. — Я подвергаю его сомнению, — твердо сказал Беляев. * * * ... — Метр десять плюс ширина самосвала, два тридцать семь, — Зубков смотрел на сидящего перед ним Терехина. — Получается, Терехин, что вы заняли ровно сорок семь сантиметров встречной полосы... Терехин вздохнул. — Не было этого, — сказал он. — А как мы с вами докажем? — Не знаю. — Вот и я, Терехин, не знаю. Они помолчали. — След на асфальте был же, раз мы его зафиксировали? — спросил Зубков. — Был, наверное. — Расстояние от бордюра я при вас мерил? — При мне... — Протокол мы с вами оба подписали? — Да. — Что же прикажете теперь делать? — Не знаю, — опять сказал Терехин. — Послушайте, Терехин, — рассердился Зубков. — Вы это бросьте — в незнайки играть. Вот здесь, — он ткнул пальцем в папку с делом, — черным по белому написано: ехали по встречной полосе и сбили Беляева. — Честное слово, нет, — сказал Терехин. Зубков насмешливо посмотрел на него. — Под честное слово, Терехин, суды у нас еще никогда никого не оправдывали... Терехин поднял голову. — Ладно, пусть, — неожиданно сказал он. — Делать нечего. Зубков внимательно смотрел на него. — Вы что же, признаете себя виновным? — не сразу спросил он. — Нет, — сказал Терехин. — на «жигуленка» я не налетал. Только это неважно. — Как это неважно? — спросил Зубков. — Неважно, — повторил Терехин. — Виноват не виноват, ничего от этого не изменится. — То есть? — голос Зубкова прозвучал строго. — Что вы имеете в виду? — Не изменится... — горестно вздохнул Терехин. * * * Актовый зал Дворца металлургов был переполнен. Шло торжественное заседание, посвященное пятидесятилетию молибденового комбината. В президиуме среди почетных гостей находились председатель горисполкома Фомин и прокурор города Иван Васильевич. Старик Беляев тоже занимал место в президиуме, сидел в первом ряду с краю. И сын его, Игорь Степанович, был здесь. Председательствующий объявил: — Слово имеет профессор Игорь Степанович Беляев. Тихо стало в зале. Люди с любопытством разглядывали Беляева-младшего. В самом конце зала рядом с яркой пышной блондинкой сидел начальник ГАИ Авдеенко. Он наклонился к своей соседке, что-то ей шепнул. Та улыбнулась, закивала. И следователь Зубков был здесь. Пришел перед самым началом, свободного места уже не нашлось, и потому он стоял в проходе. Игорь Степанович Беляев поднялся и неторопливо пошел к трибуне. Облокотился на нее. Выждал паузу. Сказал: — В прошлом году в Женеве один мой швейцарский коллега спросил меня, почему русские так любят поговорку: «Не боги горшки обжигают». Я рассказал ему про своего отца. Старик Беляев в президиуме не пошевелился. Казалось, он ничего не слышал. Игорь Степанович продолжал: — Мой отец начал свою карьеру погонщиком ослов... Полвека назад на ослах, впряженных в арбы, доставляли сюда, на гору Свинцовую, материалы для будущего рудника... Однако на ослах далеко не уедешь, понадобились грузовики, и отец мой выучился на шофера... Первую машину с грузом для строительства молибденового комбината поднял в горы бывший погонщик ослов Степан Алексеевич Беляев.