— «Вега», — сказал парень. — Четырехдорожечный, что ли? — Ага. — Хорошая машинка, знаю... А музыку какую крутил? — Чего? — Спрашиваю, какую ты музыку крутил там в автобусе? — «Сердца четырех», — сказал парень. — Ансамбль, что ли, такой? — Ага. — А потерпеть, не шуметь в пять утра, если люди тебя об этом просят, ты никак не мог? Парень не ответил. — Включил, понимаете, на всю катушку, — объяснил следователь. А люди на работу едут. Кто-то детей везет. Те еще спят, ночь, считай, на дворе... Ему говорят: «Выключи, не греми, музыку будешь слушать у себя дома». А он огрызается: «Кому не нравится, пешком идите»... Говорил так? — спросил следователь парня. — Не помню, — сказал тот. — Смотри, — усмехнулся следователь. — Память, значит, совсем отшибло? Ну ничего, мы тебе восстановим твою память. Люди попросили водителя: «Вмешайтесь, наведите порядок». А он: «Сами, дескать, разбирайтесь, мое дело вести машину». И вот тогда потерпевший, то есть Тарасов Виктор Сергеевич, подошел к нему, — следователь показал рукой на парня, — и, ни слова не говоря, выключил магнитофон... Егоров, — спросил следователь парня, — до Радужного ты уже больше музыку не включал? Без песен ехал? Парень поднял голову. — Я его трогал, да? — злобно выкрикнул он. — Просил ко мне лезть? Начальники все, командуют. — Ну-ну, Егоров, — остановил его следователь. — Ты не его трогал, ты дерзко нарушил общественный порядок. Ясно тебе? Парень ничего не ответил. — А в поселке Радужный, — сказал следователь, — потерпевший, то есть Тарасов Виктор Сергеевич, вышел из автобуса. И этот вышел вслед за ним. Догнал и всадил в спину нож. Человека убил только за то, что тот выключил его магнитофон, помешал музыку дослушать, «Сердца четырех»... Ну скажите мне, — попросил следователь, — в нормальное сознание это укладывается? У тебя, Егоров, лично у тебя свое собственное сердце есть? Или, может, тебя мать совсем без сердца родила? Парень молчал. Сенин смотрел на него, на этого мерзавца, на это ничтожество, на эту мразь и думал о том, что в отличие от них всех у Вити Тарасова никогда не было чувства опасности. Нельзя даже сказать, что он отличался уж слишком большой смелостью. Просто у него не было никогда чувства опасности. В этом, наверное, все дело. — Ах ты гадина, — сказал парню Малышев. — Да я же тебя сейчас своими руками задушу, слышишь? Я же от тебя мокрого места не оставлю. Подонок проклятый... — Товарищ, товарищ, — попросил следователь. — Что вы? Нельзя, не надо... Будем держаться в рамках закона. Можете не сомневаться, свое он сполна получит. На всю катушку. До завода Сенин и Малышев ехали не проронив ни слова. Цинковый гроб был готов. Вчерашний тип их не обманул. Вечером с вокзала Сенин позвонил в Туранск Тане Тарасовой и сказал, что убийца уже пойман. Витя действовал героически, вступил в борьбу с бандитом. Похороны состоялись через два дня. Народу собралось не слишком много: август, большинство преподавателей и студентов в разъезде. Но речи говорили. О том, каким замечательным человеком и прекрасным педагогом был Виктор Сергеевич Тарасов, как увлекательно и необыкновенно вел он занятия, и только ранняя, безвременная кончина помешала раскрыться всем его редким дарованиям, расцвести недюжинному его таланту, сделаться одним из самых крупных специалистов в своей области. Сенин слушал это и думал о том, что будь сейчас Витя Тарасов жив, он бы такой неправды ни за что не потерпел. Перебил бы, вмешался, обязательно навел порядок и справедливость. И от этой мысли Григорию Матвеевичу хотелось криком кричать. А Кира Скворцова, поддерживая еле стоящую на ногах Таню и сама с трудом держась на ногах, увидела среди людей, провожавших в последний путь Витю Тарасова, своего клиента Ивана Ивановича Пузикова. И подумала: «Что-то ведь я собиралась ему сказать... Что-то обязательно должна была ему сказать...» ОБЪЕКТИВНЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА (Вокруг факта из городской хроники) Был теплый летний вечер. На пустыре возле строящегося дома мальчишки играли в футбол. Взрослый парень лет двадцати пяти, в очках, долговязый, вместе с мальчишками носился по полю. К стройке подъехала черная «Волга». Из нее вышли двое: мужчина начальственного вида и женщина средних лет в строгом темном костюме. У пустыря, на котором шла игра, они остановились. — Вера Игнатьевна, — сказал мужчина, — ты бы воздействовала на своего сына... Женщина ничего не ответила. Молча наблюдала она за игрой. — ...Объяснила бы ему, что пора уже выйти из пионерского возраста, — продолжал мужчина. — Вчера пригласил я твоего футболиста, — он показал рукой на долговязого. — Говорю ему: «Есть предложение назначить вас заместителем главного металлурга. Согласны?» Отвечает: «Спасибо, не согласен». «А отчего же, говорю, если не секрет?» «А оттого, объясняет, что карьера меня не прельщает». «А я, говорю, не карьеру тебе предлагаю, карьеру еще ох как заслужить надо. Я тебе настоящее дело предлагаю, серьезную работу...» Смеется! — сказал мужчина. — Представляешь?.. Что это, глупость или всего-навсего позднее развитие? Долговязый в очках, ведя мяч, пробежал совсем близко от них. — Ни то ни другое, — ответила та, которую звали Верой Игнатьевной. — Это — философия. — Какая еще философия? — Особая, — сказала Вера Игнатьевна. — «Я у вас, мол, ничего не прошу, но и вы от меня ничего не требуйте». Вот так. * * * Василий Егорович Антипов, мужчина неопределенного возраста, в летнем кургузом пиджачке, в мятых, поношенных брюках и тяжелых, не по сезону, башмаках фабрики «Скороход», стоял на вокзальном перроне в толпе встречающих. Подошел поезд. Антипов бросился к вагону, но пройти внутрь он не смог, мешали выходящие из вагона люди. Антипов засуетился, попытался было как-нибудь протиснуться, но его остановила проводница. — Папаша, — укоризненно сказала она. — Ну куда же вы лезете? Глаз, что ли, нету? — У них вещи, — объяснил он. — Сами не справятся... — У всех вещи, — сказала проводница. — Значит, по головам надо ходить? И тут в тамбуре вагона показалась молодая красивая женщина и с ней мальчик лет восьми. — Иришенька! — закричал Антипов. — Я здесь, я сейчас!.. ...Среди чемоданов, баулов, сумок стояли они на перроне, и женщина, улыбаясь, сказала Антипову: — Ну, здравствуй, папа. Позвал — вот мы и приехали. Мало было у тебя своих забот? — И очень хорошо, — закивал головой Антипов. — Я очень, очень рад. ...В малогабаритной однокомнатной квартире Антипова все было приготовлено к приезду гостей. Стол на кухне украшала коробка конфет, зефир в шоколаде. Ваза с яблоками стояла. И еще лежал кулек овсяного печенья из ближайшей булочной. Ирина Васильевна критическим взглядом окинула этот стол, нехитрую мебель в квартире, будущее свое жилище. — Я — на улицу, — сказал мальчик. Отец и дочь остались вдвоем. — Значит, так, — сказала она. — С мужем я порвала. Окончательно. И давай сразу же договоримся: никаких разговоров на эту тему у нас с тобой не будет. — Конечно, Иришенька, — пообещал Антипов. — Как хочешь. — Ничего, отец, не пропадем, — сказала она.