Протянула ему. Он их взял, мельком взглянул. — «Рекорд», — сказал. — Знаю. — Положил часы в карман. — Починю, будут ходить. — Терехин, — удивленно спросила она, — вы все проблемы так легко решаете? — Обязательно, — сказал он. — Тогда посоветуйте, где облепиху достать. У мужа язва. — Сушеную или варенье? — Можно варенье. — Будет сделано. Соберу, а Катя сварит. — Терехин, — сказала Ольга Степановна, — да вы просто чудо! — Папка — мамкино наказание, — со знанием дела объявил шестилетний Васька. * * * По горному шоссе неслись бежевые «Жигули» с московским номером. За рулем сидел Игорь Степанович Беляев. Рядом с ним его молодая жена Тамара. Стояла ясная погода, ровным было шоссе, лента ползла в магнитофоне, приятно пела Эдит Пиаф. Ехать бы и ехать до конца дней своих... — ...А знаешь, — сказала Тамара, молодая жена Игоря Степановича, — до сих пор еще не было человека, который бы меня ненавидел. Наверное, это очень страшно, когда тебя ненавидят, а?.. Я никогда не испытывала, но, наверное, это страшно. — Не придумывай, — возразил Игорь Степанович. — Почему тебя должны ненавидеть? ...Можно огорчаться, переживать... Но ненависть — это, знаешь, что-то книжное... Я люблю своих детей и всегда буду их любить... Но даже ради любви к детям не надо лгать... А жизнь с нелюбимой женщиной — это ложь... Ради детей можно принести любую жертву. Но лгать ради детей, я думаю, непозволительно... И, если хочешь, непедагогично... Когда-нибудь мои дети это поймут и будут еще больше меня уважать. Разве я не прав? — Пока ты меня любишь, ты всегда прав, — сказала она. Он потянулся к ней и поцеловал. На обочине, подняв руку, стоял милиционер. Машина затормозила. Игорь Степанович выключил магнитофон. Милиционер не спеша осмотрел «Жигули». — Я что-нибудь нарушил? — поинтересовался Игорь Степанович. — С какой скоростью следовали? — спросил милиционер. — Девяносто, а что? — А по-моему, все сто двадцать. — Прибор у вас есть? — Нет, но я и так вижу. — Почему же полагаете, что правы вы, а не я, если у вас нет прибора? — спросил Беляев. Милиционер промолчал. — Все? — спросил Беляев. — Вопрос исчерпан? — Куда едете? — спросил милиционер. — В Туранск. — Крючок надо бы сделать... — Зачем? — В Жалеевку меня завезти. — У вас дело? — А вы что, спешите? — Это не имеет значения, лейтенант, — сказал Беляев. — Я спрашиваю: вы при исполнении служебных обязанностей? Я должен вам помочь? Вы оформите это соответствующим документом? — Да нет... К брату мне... Всего семь километров. Пустяк. — Видите ли, лейтенант, — сказал Беляев, — если бы вы не начали со скорости, и были бы не в форме, и обратились ко мне в порядке просьбы, я бы, конечно, вас отвез. Но вы в форме, а потому должны думать, как прозвучат ваши слова... В них уже не просьба, а самое настоящее приказание. Не так ли? — Почему? Я только прошу. — А надев форму, надо думать, о чем можно и о чем нельзя просить... Потому что сейчас ваша просьба граничит уже со злоупотреблением служебным положением... Верно? — Да зачем?.. Я только... — Всего доброго, лейтенант, — Беляев тронул машину. — А номер он не запишет? — спросила Тамара. — Запишет, если дурак, — сказал Игорь Степанович. — Неудобно, — вздохнула она. — Все-таки надо было подвезти. — Надо, — согласился Игорь Степанович. — Но при нем я бы не смог тебя целовать, — и он опять поцеловал ее. * * * Председатель горисполкома Фомин, моложавый мужчина в легком, болотного цвета костюме, в модных квадратных очках, сидел у себя в кабинете. Заглянула секретарша. — К вам Беляев Степан Алексеевич, — доложила она. — Жду, — сказал Фомин. В кабинет вошел старик. — Вызывали? — спросил тот. — Не вызывал, а пригласил, Степан Алексеевич. — Фомин поднялся из-за стола и пошел ему навстречу. — Садись, отец. — Он усадил его на стул, а сам вернулся в свое кресло. — Как жизнь на заслуженном отдыхе? Нормально? — Нормально, — сказал старик. — Вот и прекрасно. — Задавая вопросы, председатель исполкома обычно уже знал, какой услышит ответ. — А мы тут к большим торжествам готовимся... Пятьдесят лет молибденовому комбинату, а значит, и всему нашему городу... Да ты в курсе, наверное? — В курсе, — сказал старик. — А тогда вопрос к тебе. — Лицо Фомина стало очень серьезным. — Кто был водителем первого грузовика, доставившего материалы для строительства комбината? Старик подумал.