* * * Свидетель Олег Федорович Баранов стоял перед судом навытяжку, говорил охотно и подробно, был преисполнен единственным желанием — помочь правосудию. В онкологический диспансер он поступил с диагнозом: ангиофиброма правой лопаточной области. Месяц находился на исследовании. В результате установили: злокачественная меланома. Медицинские термины Баранов выговаривал старательно и даже, странно сказать, со вкусом. — В больнице мне сделали биопсию, — доложил он, — меланома подтвердилась, никаких сомнений. Рукавицын удовлетворенно кивнул. После некоторой паузы судья спросила: — А дальше что? — Назначили лечение. Глубокую рентгенотерапию. Она молча слушала его. — Наступило резкое ухудшение здоровья, — бодро доложил Баранов, — курс прервали. — То есть? — спросила судья. — Выписали и дали на руки справочку. — Баранов достал из кармана бумажку и громко прочел: — «Меланома спины с метастазами в шейные, надключичные и правый подмышечный лимфатический узлы». Вот. — Баранов! — Слушаю! У судьи сделались большие глаза. — Откуда у вас этот документ? — Я же говорю — выдали... — На руки? — она не поверила. — Так точно. — Вам лично? — Нет, жене. — А она вам показала? — Так точно. Советовалась, что предпринять. Судья покачала головой: ну и ну! А что, собственно, так удивило ее? Не слышала никогда, как родственники спрашивают при больном: «Скажите, доктор, а до рождества он доживет?» — И что же вы решили с женой? — Пригласить вот их... — Баранов смущенно показал на скамью подсудимых. — Кто вам назвал Рукавицына? Вопрос прозвучал спокойно, почти бесстрастно. Баранов удивился: — А зачем их называть? Их и так все знают... — Кто — все? — Все... Весь город. Пауза. — И стали, значит, колоться паучьей настойкой? — спросила судья. — Так точно. Принял курс, сорок инъекций. Самочувствие очень улучшилось. — Тем не менее попали опять в диспансер? — Так точно, увеличилась опухоль на спине. — Я не понимаю, свидетель, — сказала судья. — Самочувствие, говорите, улучшилось, а болезнь прогрессировала? Баранов виновато пожал плечами. Его явно огорчало, что он не может дать судье исчерпывающего объяснения. — Я не знаю, — сказал он. — Оживел, поправился... Вернулся аппетит. А врачи находят: растет опухоль... Я не знаю... — Ну хорошо, оставим... И что же дальше? — В больнице провели повторный курс рентгенотерапии. — Помогло? — Состояние в общем стало хорошее. Только на спине образовалась глубокая язва. И узлы под мышками увеличились. — Поэтому опять позвали Рукавицына? — Так точно. Нашли опять Николая Афанасьевича... Я принял тогда двадцать инъекций? — спросил он подсудимого. — Двадцать пять, — строго поправил Рукавицын. — Так точно, двадцать пять... И вот — здоров, — Баранов виновато развел руками. — Несколько лет уже не нуждаюсь в лечении... — Вы кем работаете? — спросила свидетеля одна из заседательниц. — Я военрук в школе, — охотно доложил Баранов. — Озорников, как говорится, учу... Судья не сразу оторвала от него свой взгляд. Посмотрела на прокурора. Гуров кивнул. — Баранов, — сказал он, — только правду! Просил вас Рукавицын давать показания в его пользу? Огромный Баранов неуверенно переступил с ноги на ногу. — Почему в его пользу? — возразил он. — Я все как есть... совершенно честно... Только истину... Ко мне прокурор Гуров по-прежнему сидел затылком, но я хорошо себе представил его тяжелый, в упор, взгляд. Рукавицын возмущенно заерзал на своей скамье. — Значит, никакого специального разговора с Рукавицыным у вас не было? — спросил прокурор. Очевидно, сильнее всего Баранова поразило это непонятное слово «специальный разговор». — Почему же не было? — растерянно сказал он. — Вообще мы говорили, конечно... — Ах, значит, все-таки говорили! — радостно отметил Гуров. — Очень хорошо, Баранов. И о чем же, интересно, вы говорили с подсудимым? Баранов молчал. — Может быть, подсудимый убеждал, что именно его пауки спасли вас от рака? На лбу у Баранова выступила испарина. Он молчал. Гуров спросил: — А в больнице вас разве не лечили, Баранов? Разве врачи не сделали всего необходимого для вашего выздоровления? Но вы, — сказал Гуров и погрозил пальцем, — вы, конечно, убеждены, что медицина пустяк, полный нуль, от нее вам никакой пользы, а Рукавицын, наоборот, поставил на ноги?.. Так или не так? Чего же вы молчите, Баранов? Я вас ясно и понятно спрашиваю. Медицина, значит, ерунда, не важно, а Рукавицын чудо сотворил?.. Эх, Баранов! — сказал Гуров. — Да как же вы можете вообще судить об этом? Вы кто? Ученый? Знаток? Крупный специалист?.. Вы ведь только повторяете сейчас то, что просил вас показать в суде Рукавицын, сразу видно... Он просил, и вы — пожалуйста, рады стараться. А вы подумали, Баранов, — спросил Гуров и рукой показал в зал, — что люди, слушающие вас теперь, могут, не дай бог, вам поверить?.. И завтра они пойдут не к врачу, а к знахарю. Он их столбняком заразит. И последние свои часы на белом свете будут они извиваться штопором... — Гуров замолчал и долго смотрел на Баранова. Тишина стояла в зале. — Или, может, вам никого не жалко? Пусть погибают? Баранов еле слышно произнес: