Бизюкин все еще надеялся на помощь министра. В голове исполнителя все еще не могла уложиться мысль о том, что заказчик убийства может повести себя подобным образом. – Ишь, новость он мне принес, – продолжал разоряться Кедранюк, – да знаю я, мне уже доложили! Виноват только ты! Ты натворил, ты и ответишь! – Но я молчать не буду, – преодолевая себя, чуть слышно выговорил Бизюкин, – я все скажу. Голос его дрожал. – Что-о-о!? – зарычал Кедранюк. – Ты что, щенок, забыл, с кем разговариваешь!? Ты забыл, кто я такой!? Для меня твои обвинения – плюнуть и растереть! Доказав, как дважды два, что он с Бизюкиным разного поля ягоды, Кедранюк немного успокоился и продолжал свою речь уже более мягко и спокойно: – Ничего, посидишь – подумаешь. Может быть, умнее станешь. Наследница у тебя есть – жена. К ней все твое движимое и недвижимое отойдет. Не зря же я ее за тебя замуж выдавал. Богатая вдовушка будет. Хоть по второму разу замуж выдавай. Нет, лучше я ее к себе в столицу заберу. Кедранюк засмеялся, наклонился ближе к любовнице, положил ладонь на ее податливо колыхнувшуюся грудь и смачно поцеловал в губы. – Поедешь ко мне, Танюша, – ухарски хохотнул он. Но лучше бы Кедранюк не делал и не говорил ничего этого. В голове Бизюкина с треском лопнуло что-то, в ушах зазвенело, а все мысли, как просыпанные горошины, поскакали прочь от него, все, кроме одной. Бизюкин поднялся, подошел к столику, взял тяжелую хрустальную пепельницу и изо всех сил ударил ею по затылку Ивана Ивановича. Кедранюк охнул, ткнулся лицом в грудь Татьяны и медленно сполз на пол. Глаза его стекленели, из уха на полированный паркет капнула кровь. Бизюкин уронил пепельницу и невольно произнес только одно слово: – Убил. Татьяна побледнела, разлила на постель недопитое вино и с ужасом поглядела на человека, который только что смеялся и целовал ее. – Может быть, еще жив? – произнесла она и тут, словно в каком-то помутнении, зашептала быстро и бестолково: – Ничего, Сашенька, кровь мы сейчас с пола замоем и в кровать старичка положим. А что? Спал и во сне помер. А мы не виноватые, не виноватые мы. А я потом всем скажу, да, всем скажу: он первый на тебя напал, так что не виноватые мы. Но помутнение прошло. Татьяна замолкла, а потом вдруг зарыдала в полный голос. Тут ей стало неимоверно стыдно за свою наготу и она, стянув с кровати простыню, начала судорожно кутаться в нее. Сквозь пьяное марево все яснее начала проступать перед ней ее собственная, не очень красивая роль в только что разыгравшейся трагедии. Неожиданно входная дверь приоткрылась, и в спальню мягко вошел генерал Колчев. При его появлении Татьяна перестала рыдать и лишь часто всхлипывала. – Ай-яй-яй, – покачал головой генерал, – ведь я вас предупреждал: уезжайте из этой страны. Ну, зачем вы меня не послушались? Ступор, напавший на Бизюкина, начал медленно отступать. – Что делать? – чуть слышно произнес он. – Теперь делать вам нечего. На свой самолет вы опоздали. Посидите пока, с дамой вина выпейте, за вами придут. – Что мне грозит? – спросил Бизюкин. – За старое дело и за это, – Колчев кивнул на тело Кедранюка, – получите вы месяцев пять ограничения в правах. Во взгляде Бизюкина мелькнула безумная надежда. – Так немного, всего пять месяцев? – проговорил он. Но Колчев расшифровал смысл своей последней фразы: – Да, как говорится, всего пять и все феврали, и все високосные. Двадцать лет – дошло до Бизюкина. – Не нужно со мной так шутить, – зло прошипел он. – Могу предложить вам только один достойный и по-настоящему мужской выход, – генерал полез за пазуху и вытащил оттуда тяжеловесную Беретту, – здесь один патрон, – траурным голосом произнес он и протянул пистолет своему собеседнику. Бизюкин молча принял его. – А можно без этого обойтись? – еще тише, чем прежде, спросил он. – Чтобы смыть позор и оставить свою честь незапятнанной, этот выход для вас единственный. – Как все вы любите говорить о чести, – вздохнул Бизюкин и добавил: – Когда за казенный счет я строил вам дачу, ни о своей, ни о моей чести вы не вспоминали, генерал. – Это к делу не относится, – сурово ответил Колчев. Пустым, ничего не выражающим взглядом Бизюкин посмотрел на зажатый в его руке пистолет. На что-то решившись, он поднял его вверх, повернул ствол в сторону генерала и нажал на спусковой крючок. Но выстрела не последовало. Вместо него раздался глухой щелчок сработавшего вхолостую спускового механизма. Бизюкин нажал еще и еще раз. Результат был прежним. – Так я и знал, – с горечью произнес генерал, – вы не можете уйти с честью. Передавайте привет Ивану Ивановичу. С этими словами Колчев извлек из-за пазухи еще одну Беретту и, слегка морщась от шума выстрелов, разрядил всю обойму в грудь Александру Бизюкину. Потом спрятал пистолет и, обращаясь к Татьяне, забившейся в угол спальни, учтиво произнес: – Не волнуйтесь, сударыня, вам нечего опасаться. Глава 16 Когда Громова с лесной базы доставили в город и отпустили на все четыре стороны, он неторопливо побрел, сам не зная куда. Жилья у него не было и, значит, ближайшие дни ему предстояло провести на улице. Проплутав по городу несколько часов, Громов вошел в маленький сквер и уселся на лавочку. Напротив него в пыли барахтались воробьи, какая-то молодая мамаша покачивала коляску и читала книгу. В глубине сквера меж деревьев по невысокой траве расхаживали грачи. Делать ничего не хотелось. Попытка найти в жестоком, неуступчивом мире хотя бы крупицу справедливости окончилась крахом. Помощь и дружба Сорокопута обернулись предательством. Ощущение собственного ничтожества и бессилия, на которые намекал Андреас, наслало на него хандру. Думать не хотелось, но назойливые мысли, как мухи на мед, так и лезли в голову. Картины прошлой, безвозвратно утерянной жизни одна за другой вставали перед ним. И от сознания того, что возврата к ней не будет уже никогда, на душе становилось еще гаже и тяжелее. Медленно, как улитки, ползли минуты. Солнце, зависшее в зените, казалось, приклеилось к небу и не собиралось спускаться вниз в свои спальные западные чертоги. С дорожки с чириканьем взлетели потревоженные воробьи. Мамаша на соседней лавочке, отгоняя от себя знойное безветрие, начала обмахиваться раскрытой книгой. Громов закрыл глаза. Пугливый, таящийся за веками мрак принял его приветливо и дружелюбно. Под его ласковым лоном было тепло и уютно, и Громов уснул. А когда проснулся, то обнаружил, что солнце все-таки не прекратило свое извечное движение по небосклону и уже пряталось за горизонт. Вечерело. Целительный сон наполовину переварил хандру и вновь подарил сознанию ясность мысли. И первая мысль была о том, что в одежду наверняка вставлен электронный чип, по которому в любой момент Андреас сможет его найти. Решив при первой возможности избавиться от всего своего облачения и завести новое, Громов встал. В преддверии ночи нужно было отыскать укромное место для ночлега. Во время своих блужданий по городу он случайно забрел в ту сторону, где когда-то жил Макар. Его комната, возможно, необитаема и пуста. Громов решил наудачу проверить это. Дощатая развалина почти съехала в овраг, крыша над ней провалилась. Все окна на втором этаже были разбиты, за ними чернела пустота. Но на первом этаже дома, похоже, еще кто-то жил. За выцветшими занавесками кое-где теплился свет. Громов вошел в дом и, стараясь производить как можно меньше шума, по скрипучей лестнице поднялся на второй этаж. Здесь были две пустующие коммунальные квартиры. Войдя в одну из них, Громов завернул в комнатушку Макара. Окно с осколками стекол, похожее на оскаленную пасть хищного зверя, смотрело на запад, жадно ловя последний свет уходящего дня. Выбрав место, Громов уселся, облокотился спиной о стену и принялся ждать темноты, а вместе с ней и сна. Ночь не заставила ждать себя долго. Но сон не приходил. Вместо него сначала появился голод, за ним зябкий холодок, а в довершение пожаловала целая ватага комаров. Часа два Громов неистово боролся с ними, но на место убитых вампиров прибывали все новые полчища. Наконец Громов решил отступить и поискать ночлега в другом месте. Он уже повернулся к выходу, как до его слуха донеслись крадущиеся шаги. Кто-то поднимался по лестнице. Громов метнулся в темный угол, нащупал в кармане рукоять ножа, замер. Открывшись, скрипнула дверь. В руках незнакомца вспыхнул фонарик. По-прежнему не замечая Громова, притаившегося за его спиной, человек аккуратно извлек из складок одежды монтировку и, кряхтя от напряжения, принялся отрывать от пола доску. Жалобно взвизгнули выходящие из древесины ржавые гвозди. Человек отложил в сторону половицу, засунул в дыру руку и извлек из-под пола ободранный чемодан. Затем, уже нисколько не таясь, он повернулся к двери и заметил Громова. Человек ахнул, выронил из рук чемодан. Это был Макар. Какая нелегкая принесла его из-за океана, с тихого ранчо от любимой жены в свою старую комнатушку, да еще в такой поздний час? Об этом знал только он сам. Испуг Макара быстро прошел. Хозяин комнаты грозно заурчал и снова выхватил из-за пазухи монтировку. – Ты кто? – Я – Громов. Ваша знакомая душа материализовалась и приняла телесную форму. – Мы с тобой уже встречались, – разглядывая лицо Громова, задумчиво произнес Макар, – три года назад в этой комнате, а потом на квартире у моего брата. – Тогда я был собой только наполовину. – Если ты та самая душа, то расскажешь мне и об остальных наших встречах. Впрочем, в последнее время все перемешалось и переплелось так, что ложь от правды отличить трудно. Громов кивнул. – Присядем, я расскажу. – Не здесь. Должно быть, меня уже ищут. Тут в первую очередь найти смогут. Иди вперед, и, гляди, без фокусов: я вооружен. Прихватив чемодан, и не выпуская из рук монтировку, Макар направился за Громовым. Вышли во двор. – Мы сейчас с тобой в одно тайное место пойдем, там и поговорим, – заговорщицки произнес Макар. Тайное место оказалось крошечной каменистой лужайкой на склоне поросшего орешником оврага. Добравшись до нее, Макар уселся на плоский валун и веско сообщил: – У нас здесь штаб был. – Какой штаб? – не понял Громов. – Наш с братом и с ребятами со двора боевой штаб. Ох, и устал же я, – Макар потянулся, – полежу пока, отдохну. Мох мягкий и холод от камней не пропускает. А ты давай рассказывай, о чем обещал. Громов начал вспоминать о первом визите к Макару в компании с маленькой тенью, о путешествии во времени, о своем втором, совсем коротком визите, произошедшем после автомобильной катастрофы. Но, не успев дойти еще и до половины своего повествования, Громов понял, что Макар спит. Он замолчал, расслаблено вытянул ноги. Стояла тишина. Ни один звук, порождаемый большим зверем – спящим городом, не долетал сюда. Не звенели комары, лишь теплый, ласковый ветерок шелестел где-то наверху листьями лещины, да бойкая полевая мышь хозяйничала под толстым слоем прелых, прошлогодних листьев. Утро и пробуждение пришли почти одновременно. Громов открыл глаза. Небо над дальним краем оврага алело. Макар спал. Сжавшись калачиком и подложив под щеку сложенные ладони, он чуть слышно похрапывал. Только теперь, при свете нарождающегося дня Громов заметил то, что скрыл от него сумрак ушедшей ночи: шевелюра Макара, его борода и усы стали совсем седыми. И показалось Громову, что ветхий, истраченный долгим и нелегким веком старик лежит рядом с ним, и жизнь едва теплится в его остывающем теле. Но судя по безмятежному выражению лица спящего, сейчас ему виделось что-то хорошее. Поэтому Громов посовестился будить его, решив дождаться пока Макар проснется сам. Прошло еще не менее двух часов, прежде чем он разлепил веки. Обнаружив себя в столь неожиданном месте, Макар с удивлением уставился на Громова, но быстро вспомнив события вчерашнего вечера, облегченно вздохнул: – Перекусить надо. Он извлек из кармана булку, разломил ее и отдал Громову половину. – Ты вчера верно рассказал, – сказал Макар, – все сходится. Мы с тобой последний раз в Америке беседу вели. С тех пор у меня многое изменилось, я о многом узнал и многое из того, что натворил, теперь исправить надо, работу над ошибками провести, как в школе. Макар немного помолчал. – Я прежде как жил: вокруг себя не смотрел, дальше своего носа не видел, думал, – создам машину времени – человечество осчастливлю, думал, – любое знание на пользу идет. Но не так вышло. Дожевав, Макар стряхнул с себя крошки и продолжил: – А вышла из всех моих дел беда большая, такая беда, что и сказать страшно. Вся жизнь моя, как сон была, и я от того сна всего месяц назад очнулся. Задумался я тогда крепко: что вокруг меня творится, что происходит? Чуть мозги у меня не закипели. И решил я за людьми, которые меня окружали, последить, за всеми теми учеными, которые про машину времени выпытывали, да и за приятелем моим Андреасом. Прислушался я к их разговорам, отчеты некоторых закрытых конференций почитал, даже до некоторых секретных документов добрался. Информация была скудной, но мне, как человеку, находящемуся у самого истока, владеющему всеми тонкостями проблемы, не составило особого труда сложить из разрозненных осколков картину. И картина эта была зловещей, – в глазах Макара появился нездоровый блеск. – Помнишь, при первой нашей встрече я объяснял принцип действия моей машины? Так вот, я ни слова не сказал об одном из ее блоков – анимасигнаторе – устройстве, изменяющем магнитный потенциал полевой субстанции, то есть души. Попросту говоря: перед тем, как отправить душу в будущее, машина времени накладывает на нее своего рода магнитную метку. Для чего это делается? Ответ прост: для того, чтобы в момент остановки полета машина притянула душу к себе и вернула ее на землю, в наше измерение. Без метки душа так и останется витать там, – Макар показал пальцем на солнце, – в меж временном пространстве. – Получается, что и моя душа помечена? – спросил Громов. – Несомненно, но об этом позже. Анимасигнатор не основной блок в моей машине, но именно он привлек особое внимание этих деятелей. Задумали они вот что: персональные электронные чипы для тела – это всего лишь прикрытие для осуществления более коварного замысла. Автомат, вводящий в тело чип, несет в себе анимасигнатор. Он засекречен, так же как и вся информация о нем. Неслучайно, что эти автоматы в мире выпускает лишь один научный институт, там же готовят специалистов, имеющих право обслуживать автоматы. Хозяин института – наш знакомый Андреас. Таким образом, любой человек вместе с чипом для тела получает и метку для души. О ней он до поры ничего не знает. Она совсем не мешает человеку жить, но после смерти вдруг проявляет себя самым страшным образом, – Макар откинул назад прядь седых волос. – Тут в дело вступает еще один блок моей машины времени – анималигатор – охотник на меченые души. Он осуществляет возврат души к машине. Такой анималигатор установлен теперь в Невадской пустыне, на дне глубокой шахты. Рядом с ним резервуар для пойманных душ всех тех несчастных, кто пользовался при жизни персональным электронным чипом, а потом умер или погиб. Вместо того, чтобы покинуть этот мир и отправиться в иной к своим прадедам, эти души перехватываются анималигатором и оседают в резервуаре. Макар наклонился ближе к Громову и надсадно захрипел: – Их там сотни тысяч, миллионы. Понимаешь!? Эти деятели присвоили себе право распоряжаться душой человеческой. А виноват в этом я! Понимаешь!? – Да, – Громов растерянно кивнул.