Он встал с постели. Ноги плохо его слушались. В кромешной тьме он сделал несколько неверных шагов и нащупал на стене электрический выключатель. Раздался щелчок, но света не было. Почувствовав тошноту и слабость, отрыжку желчью, Чарли до мельчайших подробностей вспомнил ощущения, которые испытал перед приступом, и подумал, что вот-вот опять потеряет сознание. На каминной полке ему на ощупь удалось отыскать спичечный коробок. Он зажег спичку. Маленький желтый огонек разогнал по углам непроглядный мрак. Чарли почувствовал такое облегчение, что на коже даже выступил пот. Трясущимися руками он схватил свечу, поднес огонек к фитилю. В отсветах дрожащего пламени он увидел старый портрет матери в позолоченной раме, висевший над камином. К нему тут же вернулся рассудок, он снова стал всегдашним здравомыслящим Чарли, понял, что буря повредила электрические провода, и убедил себя, что все его прочие больные фантазии так же легко объяснить. Он строго пожурил себя за то, что поддался вирусу страха. Чарли был уверен, что найдет Беделию мирно спящей на своей половине кровати. Однако жены там не было. Не оказалось ее и в комнате, где она спала одна во время болезни Чарли. Не найдя никого на втором этаже, Чарли со свечой в руке спустился по лестнице и позвал ее по имени. Никто не ответил. Он прошелся по дому, проверил каждую комнату, но от Беделии остались лишь платья, висевшие в гардеробе, медные горшки и купленные ею кухонные принадлежности, запах ее духов и кремов, ткани, выбранные ею для подушек и мебели, да гиацинты в синем горшке. – Беделия! Бидди! Где ты? Ответом ему было лишь завывание ветра. 4 За окном не было ничего, кроме непрерывно движущейся белизны. Из облаков сыпались снежинки, словно перья из разорванной подушки. Гонимый ветром, снег поднимался от земли, взвивался вверх, закручиваясь в огромные спирали, напоминавшие призраков, вышедших из могил. Чарли сказал себе, что ни один человек в здравом уме не выйдет из дома в такую погоду, и снял с крюка в сарае масляную лампу. Он надел брюки, фланелевую рубашку, непромокаемую куртку и шапку. Повесив лампу на запястье, он приставил ладони ко рту и закричал: – Беделия! Беделия! Сощурив глаза, пригляделся, но сквозь валивший снег не было видно ничего, кроме беспокойных белых кругов, поднимающихся от земли, и белых хлопьев, сыплющихся с отяжелевшего неба. Чарли пробирался сквозь снежные заносы, пока наконец не достиг ворот. Снег был пушистый, легкий, но под ним скрывалась неровная земля, и Чарли боялся оступиться и упасть. На дороге он обо что-то споткнулся и, приглядевшись, увидел в снегу что-то темное. Чарли наклонился, ветер сорвал с головы шапку. Он прикрыл руками уши, которые жгло так, словно их атаковал целый пчелиный рой. Вверх взметнулся похожий на привидение столб снега, швырнув ему в глаза острые иглы. Из-за выступивших слез Чарли почти ничего не видел, но сквозь туман в глазах узнал в черном пятне на снегу темно-красный сафьяновый саквояж, который он подарил Беделии на день рождения. В нескольких футах от саквояжа в канаве лежала его жена, занесенная снегом. – Слава Богу! – воскликнул Чарли. Ветер подхватил его возглас и отбросил вместе с ледяным воздухом и хлопьями снега. Он поднял Беделию на руки и с трудом понес к дому. Ему пришлось собрать последние силы, чтобы через двор дотащить ее до двери в сарай. От слабости он едва не упал и, чтобы перевести дух, прислонился к стене. Наконец ему удалось занести ее в дом и уложить на полу в кухне. Встав возле нее на колени, Чарли прислушался к ее сердцебиению. От волнения он ничего не расслышал. Он приподнял неподвижное тело, прижал к груди, забыв все свои подозрения и гнев, забыв, что она пыталась сбежать, и помня только о том, что любит эту женщину и был с ней счастлив. Беделия открыла глаза лишь после того, как Чарли положил ее на диван у себя в «логове» и накрыл меховым покрывалом. По ее лицу скользнула тень, когда, осмотревшись, она узнала дом, из которого ей не удалось убежать. Она снова закрыла глаза, словно не желая видеть подтверждение собственного провала. Она сильно страдала. Чарли поспешил в подвал, подбросил в огонь угля, быстро вернулся в «логово», включил обогреватель. Когда комната прогрелась, он снял с Беделии покрывало, а затем и мокрую одежду. Она открыла глаза и посмотрела ему в лицо. На губах ее мелькнула слабая улыбка. Чарли растирал ее жесткими полотенцами до тех пор, пока кожа не покраснела, но ее по-прежнему колотила дрожь. Печальным выражением своих темных глаз, мелкой дрожью и бессловесностью она напомнила ему спаниеля, который был у него в детстве. Чарли почувствовал к жене такую же жалость, какую чувствовал к собаке, поскольку та зависела от него и нуждалась в его любви. Он завернул Беделию в одеяла и отнес в кровать. За все это время он ни разу не выказал негодования и не спросил, в чем причина ее более чем странного поведения. – А теперь, моя милая, – нежно сказал он, – ты выпьешь бренди и горячего молока и сразу уснешь. Он накрыл ее шерстяными пледами, пуховым одеялом и покрывалом, на котором его мать когда-то вышила змея и яблоко. Беделия выпила молоко и бренди, словно послушный ребенок, сжимая руками, на которых обозначились ямочки, старую серебряную кружку. Так же послушно она последовала приказу Чарли спать. Он на цыпочках вышел из комнаты. Больше он ничего не мог для нее сделать, но все же решил, что следовало бы проконсультироваться с врачом. Ожидая на телефоне, он пытался придумать, что сказать доктору, если тот спросит, каким образом его жена умудрилась так сильно простудиться. Затем он обнаружил, что телефон не работает. Буря повредила телефонную связь. Чарли почувствовал облегчение. Повинуясь чувству долга, он заставил себя позвонить доктору Мейерсу, но был рад, что не придется отвечать на какие бы то ни было вопросы. Казалось бы, все перипетии сегодняшней ночи, сопряженные с физическим и нервным напряжением, должны были окончательно лишить Чарли сил, но, как ни странно, он совершенно не ощущал усталости или сонливости, зато чувствовал тревогу. Напрасно он старался побороть любопытство. Как только Беделия оправится, он задаст ей несколько важных вопросов. Он подойдет к делу спокойно, не выкажет ни злости, ни недоверия, но докажет своей любовью и твердостью, что она может, ничего не опасаясь, довериться ему. В своих планах Чарли видел себя и Беделию возле камина, слышал собственный голос, мягко призывающий ее во всем сознаться. Однако это видение не успокоило его. В голове навязчиво крутились разговоры с доктором Мейерсом, и Чарли гадал, не подслушала ли их жена. Но если и так, почему же она ждала четыре дня, прежде чем уязвленная гордость вынудила ее бежать? И какое отношение это имело к Бену Чейни, против которого она вдруг так ополчилась? Мрачные мысли гуляли по кругу, еще больше запутывая его. К концу часа мучительных размышлений он знал не больше, чем в начале. И тут он вспомнил о саквояже и вышел на улицу, чтобы подобрать его. При обычных обстоятельствах Чарли ни за что не стал бы открывать сумку жены и рассматривать ее содержимое. Это было бы недостойным поступком мужчины, сродни вскрытию и тайному чтению писем жены. Однако у него было оправдание. Саквояж насквозь промок, и вещи покроются плесенью, если он не достанет и не высушит их. В сумке Чарли обнаружил чулки, смену белья, ночную рубашку, тапочки, кимоно из черного крепа на бирюзовой подкладке и дополнительную блузку. Здесь же он увидел туалетные принадлежности, кожаную шкатулку, выложенную изнутри мягкой тканью, в которой Беделия хранила всякие побрякушки, и стопку расписаний судов компании «Кунард», «Уайт Стар» и «Гамбург-Америка». Эти брошюрки более всего встревожили Чарли. Они свидетельствовали о том, что идея бежать в Европу не была спонтанной и пришла Беделии в голову не вчера вечером за столом. Чарли машинально открыл кожаную шкатулку. В ней лежали всякие безделушки из числа тех, что бережно хранят молодые девушки. В медальоне в форме сердечка он увидел глаза Беделии в обрамлении светлых локонов и удивился, что жена никогда не показывала ему этот портрет своей матери. В выцветшем лавандовом конверте лежали засушенная, рассыпающаяся роза и вишневого цвета перышко из плюмажа. Был там также миниатюрный японский веер, перочинный ножик с перламутровой ручкой и сломанным лезвием и круглая коробочка для таблеток с пустой этикеткой, наполненная белым порошком, похожим на тот, который жена использовала для полировки ногтей. Последней Чарли достал бархатную коробочку из-под кольца с гранатами, которое он преподнес Беделии на Рождество. Он открыл ее. В коробочке лежало кольцо с черной жемчужиной в оправе из платины и брильянтов. «Мы не можем подарить Эбби то кольцо, потому что у меня его больше нет. Я от него избавилась». Чарли торопливо положил кольцо обратно и вернул бархатную коробочку в кожаную шкатулку. Потом собрал брошюрки с расписанием и сложил их вместе с остальными безделушками жены. – Ты зол на меня, Чарли? Он задернул шторы. Свет его нервировал. Он не хотел смотреть на Беделию и не хотел, чтобы она видела его лицо. – Поговорим об этом позже. Как ты себя чувствуешь? – Я сильно простудилась. – Да. Тебе придется полежать в постели. Темные волосы обрамляли овал ее бледного лица. Она тихо застонала. – У тебя что-то болит? – У меня болит в груди. Но я сама виновата. Я дурно себя вела и заслужила наказание. Она ждала, что Чарли выскажет свое мнение по поводу ее «дурного поведения», как она с легкостью назвала свою совершенно ненормальную выходку. Чарли вообще не мог говорить. Он притворился, что занят ручкой обогревателя, и отвернулся лицом к стене. – Чарли! – Да? Она прошептала глухим голосом: – Бен с тобой не связывался? Чарли повернулся. Он все еще находился возле обогревателя и раздраженно смотрел на жену. В голосе его прорезались новые грубоватые нотки. – Нет, и вряд ли в ближайшее время свяжется. Дорогу замело, электричества нет, телефоны не работают. – Ох! – сказала Беделия и, обдумав услышанное, тихонько рассмеялась. – Снежный занос, Чарли! Нас занесло снегом? – Да. – Помнится, в школе мы учили стихотворение про семью, которую занесло снегом. Ты его знаешь, Чарли? Он не мог говорить. Беделия пыталась восстановить их прежние отношения, делала вид, что не было никакой попытки бегства, никакой лжи, никаких вопросов без ответов. – Наверняка знаешь, – настаивала она нарочито веселым голосом. – Ты так хорошо знаешь поэзию, Чарли. Кажется, его написал Лоуэлл. – Нет, Уиттиер. – Ох, ну конечно, Уиттиер! Мне бы твою память, дорогой. Он косо посмотрел на нее и увидел, что она улыбается, пытаясь очаровать его. Будто не произошло ничего из ряда вон выходящего, будто вчера вечером они спокойно легли спать и утром проснулись рядышком в одной постели. – После завтрака я хочу задать тебе несколько вопросов, Беделия. Она села в постели. – Да, конечно, дорогой. Но сначала надо позавтракать, я голодна. Пожалуйста, раздвинь шторы. На ее щеках снова появились ямочки, глаза блестели, кожа приобрела обычный кремовый оттенок. На щеках играл румянец. Она слегка раскраснелась от жара, но это сделало ее еще красивее. – А что Мэри? Не вернулась? – В такую бурю? Нет, – сказал Чарли. – Ее, наверное, замело снегом на ферме Блэкмана. – Вместе с ее молодым человеком, – рассмеялась Беделия. – Надеюсь, она воспользуется этим шансом. Затем улыбка сошла с ее лица. Она нахмурилась и втянула щеки, вспомнив о домашних делах. Если Мэри нет, а сама она больная лежит в постели, кто же будет кормить Чарли и убирать дом? – Положись на меня, я обо всем позабочусь, – пробормотал он. – Но ты не можешь сам делать работу по дому, Чарли. – Почему нет? В контору я все равно в ближайшие дни не попаду. – Мне не нравится, когда мужчина занимается хозяйством. Иным способом, однако, эту проблему решить было невозможно. И Чарли с радостью уединился на кухне, где не нужно было сталкиваться с обманом или проклинать себя за то, что ему не хватает смелости задать жене пару вопросов. С его стороны это было проявлением слабости, и он презирал себя, но знал, что если облечет свои страхи в слова, они обретут плоть и станут реальностью, и тогда ему придется что-либо предпринять. У Беделии не было оправданий. Пока Чарли избегал вопросов, она с удовольствием избегала ответов. Можно было подумать, что простуду она подхватила, когда выбивала ковры в открытое окно. По истечении нескольких часов они оба, казалось, забыли, что она пыталась сбежать от него. Какова бы ни была причина, заставившая Беделию бежать из дома в разгар снежной бури, теперь, под воздействием жара и уюта, она словно впала в летаргию.