– Что за вздор! – Не будь ко мне так жесток, Чарли. Я люблю тебя. Я живу только ради тебя. Ее пыл смутил его. Он встал, отошел от кровати и посмотрел на портрет матери над каминной полкой. Харриет Филбрик никогда не красила румянами губы или щеки. Ее лицо украшала лишь праведность. Выпрямив спину, она сидела на резном стуле в викторианском стиле и взирала на мир с полной уверенностью в собственном превосходстве. Взгляд матери придал Чарли смелости. Он резко обернулся и сказал голосом, которым всегда говорила матушка, когда хотела выразить свое недовольство: – Почему ты солгала мне насчет кольца? – Какого кольца, дорогой? – Прошу, не лги, Беделия. Я знаю, что черная жемчужина никуда не делась. Я видел ее у тебя в сумке. – Ах, это. Да, конечно, ты нашел ее в моей сумке. Поскольку я думала, что ухожу от тебя, не имело значения, буду я ее носить или нет. Как видишь, дорогой, тебе не удалось исправить мой вкус. Мне все еще нравится эта искусственная жемчужина. – Но ты говорила, что отдала ее! – Ничего подобного. Я никому не отдавала это кольцо. – Ты сказала мне, что отдала. – Какая нелепая мысль! – Послушай-ка, – едва ли не выкрикнул Чарли, – ты сказала мне об этом на Рождество. Я хотел подарить кольцо Эбби, а ты сказала, что у тебя его больше нет. Она покачала головой. – Я прекрасно помню, – настаивал Чарли. – Ты дважды это говорила. Еще и в тот вечер, когда мы ужинали у Бена… – Нет! – перебила она. – Нет, я никогда такого не говорила. Ты сам это сказал. Теперь я вспомнила: ты сказал Бену и Эбби, что я отдала кольцо. Я тогда промолчала, потому что не хотела спорить с тобой на людях, особенно после столь лестного замечания Эбби, будто я не похожа на других жен. Мне еще тогда стало интересно, с чего ты это взял, и я собиралась поговорить с тобой, когда мы останемся одни, но ночью у тебя случился приступ, и я так испугалась, что у меня все вылетело из головы. – Так и будешь стоять тут и уверять меня, будто не говорила в Рождество, что избавилась от кольца? – Я не стою, – сказала Беделия. – Я лежу в постели, больная, и с твоей стороны очень жестоко убеждать меня, будто я сказала тебе нечто подобное. – Я мог бы поклясться! – воскликнул Чарли. – Ты, наверное, все это напридумывал. У тебя исключительно богатое воображение, Чарли. Он не знал, что на это ответить. Может, она и права. Он был уверен, что Беделия сказала ему, будто отдала кольцо. Неужели это и правда всего лишь его воображение? Неужели его память ненадежна, правда – иллюзия, реальность – всего лишь плоды фантазии? Один честный ответ на вопрос мог бы рассеять все его сомнения. Но Чарли неприятно было спрашивать жену о ее отношениях с Беном Чейни. Насколько счастливее он был бы, если бы приписал все свои подозрения чересчур активной работе мысли. На самом деле Чарли не желал знать правду и добровольно позволил невинному выражению лица Беделии смутить себя, а ее чарам – растопить сердце. Ночью Чарли проснулся от ощущения, будто кто-то прикоснулся к лицу ледяными пальцами. Он спал в своей старой комнате, которая в детстве и пока были живы родители, служила ему спальней. Здесь же во время его болезни ночевала и Беделия. Она оставила на прикроватном столике свой платок, и, засыпая, Чарли чувствовал исходивший от него аромат. Сейчас он снова ощутил этот запах, который показался ему сильнее, а его источник – ближе. Чарли решил, что и запах, и ледяные пальцы – всего лишь сон, и отвернулся к стене. Аромат рассеялся, но пальцы не отпускали его кожу, и сквозь затуманенное сном сознание он услышал свое имя. Над кроватью склонилась Беделия. В одной руке она держала свечу, которую Чарли оставил зажженной у ее постели. Когда он уходил к себе в восемь часов, свеча была большая, но теперь почти вся выгорела, и остался лишь огарок длиной в полдюйма. С плеч Беделии соскальзывала белая ангорская шаль, по которой разметались спутанные темные волосы. В глазах полыхал тревожный огонь, который то гас, то разгорался с новой силой. На щеках алел румянец. Как ни странно, в памяти Чарли тотчас всплыл голос доктора Мейерса и предостережение старика. Он отмахнулся от охватившего его ужаса, вспомнив извинения доктора, заставил себя проснуться, встал и твердым голосом спросил: – В чем дело? Тебе плохо? Что случилось? Беделия не могла вымолвить ни слова. Температура у нее, кажется, понизилась, но она выглядела обезумевшей от страха, словно загнанный дикий зверь. Она тяжело дышала, на шее было заметно биение пульса. – Внизу кто-то есть, – наконец прошептала она. – Это невозможно, – сказал Чарли. – Я слышала, там кто-то ходит. Чарли наклонился к ней и поправил шаль. – Тебе не следует разгуливать по дому в такой холод, дорогая. Возвращайся в постель. Мы сейчас в полной изоляции. До нас никто не сможет добраться. Она не вняла его словам, словно глухая, и простонала: – Мне страшно. Здесь кто-то есть. – Она подалась к двери, прислушиваясь. Чарли слышал шум реки, бегущей по камням, обычные скрипы и стоны старого дома. Он надел новый зеленый халат, который подарила ему жена, туго завязал пояс на талии, взял у нее из рук огарок и от огонька зажег еще одну свечу. Беделия вся сжалась возле кровати, наблюдая за ним. Он направился к двери. – Постой! Не ходи туда! – воскликнула она. – Не говори глупостей! Я уверен, в доме никого нет. Просто спущусь и проверю, чтобы тебя успокоить. Возвращайся в постель и хорошенько накройся. Я нагрею воды для грелки. – Я так люблю тебя, Чарли! Я умру, если с тобой что-нибудь случится. Он отвел ее обратно в спальню, подоткнул одеяла. Она взволнованно смотрела, как он уходит, держа в руке подсвечник. Если и в самом деле никто не мог проникнуть в дом, если они отрезаны от мира и до них невозможно добраться, то отчего же его сердце колотилось так, словно он тоже услышал шаги постороннего и боялся встретить его в темноте? Он шел осторожно, на цыпочках, держа свечу в левой руке, оставив правую свободной. В танцующих тенях, которые отбрасывала свеча, ему мерещилось чье-то присутствие, а в каждом углу прятался поджидающий его враг. Он открывал двери и заходил в темные комнаты, чувствуя, как по коже бегают мурашки. Он осмотрел весь дом, заглянул в чуланы, за диваны и сундуки. Никого не было. Они по-прежнему находились в полной изоляции, стояла тихая ночь, вокруг дома лежал чистый, нетронутый снег. Ни единого следа, никаких признаков движения, лишь река, подобно черной змее, извивалась среди покрытых снегом камней. Но страх не покидал его. И, смело расхаживая по кухне, пока грелась вода в чайнике, Чарли заметил, что невольно напрягает слух, словно ожидая услышать незнакомые звуки. – Мне так жаль, что я тебя потревожила, – сказала Беделия. – Ты простишь меня, дорогой? Он принес грелку с горячей водой, обернутую полотенцем, и подложил ее под замерзшие ноги Беделии. – Почему у тебя так разыгрались нервы? Может, стоит поговорить о твоих кошмарах с доктором? Это ведь ненормально. Она поцеловала его и сказала, что слишком устала, чтобы сейчас это обсуждать. Не мог бы он простить ее и дать ей поспать? Ну, пожалуйста! Утром она чувствовала себя гораздо лучше. Вместе с жаром прошла и нервозность, и Беделия пребывала в самом радужном настроении. – Ты ведь не сердишься на меня за то, что вчера ночью я тебя побеспокоила? – спросила она. Чарли стоял у окна, спиной к кровати. Снег покрылся блестящей коркой, похожей на глазурь на торте. Нигде не было заметно ничьих следов: ни человека, ни зверя, ни экипажа. – Не могу понять, с чего ты взяла, что вчера ночью в доме кто-то был. Ты ведь знаешь, что в такую погоду до нас никто не доберется. Она ответила не сразу. Через три секунды Чарли ощутил на щеке прикосновение ее влажных губ. Она улыбнулась, говоря мужу поцелуем и улыбкой, что хотела бы забыть о своих ночных кошмарах. Взяв его за руку и мягко прижавшись к нему, она взмолилась: – Пожалуйста, не злись! Я не вынесу, если и ты будешь против меня! – Почему ты все время об этом говоришь, Беделия? Никто против тебя не настроен. – За глаза люди чего только не говорят обо мне. Ты не знаешь. Они пытаются нас поссорить. – Абсурд! Какие люди? Кроме того, ничто не может нас поссорить. Ты моя жена, и я очень люблю тебя. Но я не могу не расстраиваться и не обижаться, когда ты лжешь мне. Она сменила тему: – Посмотри на реку. Какой черной она кажется на фоне снега. Она когда-нибудь замерзает? – Здесь – нет. Течет постоянно. А вот возле мельницы, наверное, уже толстый слой льда. Когда выздоровеешь, научу тебя кататься на коньках. – А снег скоро растает? – Не раньше, чем через несколько недель, разве что начнется ранняя оттепель. – И все это время мы будем завалены снегом? – Нет, конечно. Уже должны были начать расчищать дорогу. В городе, наверное, много снега навалило. – Может быть, дорогу никогда не расчистят. – Если так, то я перестану платить налоги. Это же прямая дорога в город, и она всегда должна быть чистой. – А боковые дороги? Их расчистят? – До тех пор, пока за дело не возьмется сама природа, нет. – Значит, Бен еще долго будет завален снегом? Чарли кивнул. Беделия даже не попыталась скрыть своей радости. Она не хотела возвращаться в постель, но Чарли настоял, чтобы она полежала еще денек. Все утро он старательно хлопотал по хозяйству, точно уборщица за двадцать пять центов в час. Беделия несколько раз звала его, умоляя поберечь себя, но ему нравилась физическая работа по дому, изгонявшая из головы неприятные размышления, и к полудню он чувствовал себя крепким и не обремененным мыслями, словно спортсмен.