Чарли попытался подняться, но Бен не дал ему. Каждое его движение было легким, быстрым и уверенным, он не тратил силы на лишнее. Чарли не уступал до тех пор, пока не иссякла его ярость. Он дрался как одержимый. Они прокатились по всей комнате. Наконец Бен прижал тело Чарли к полу, совсем обездвижив его, и склонился над ним. Чарли покраснел и выбился из сил, а Бен, казалось, совсем не устал. Он встал, отряхнул пиджак, поправил галстук и пригладил волосы и потом, повернувшись к Чарли спиной, стоял так до тех пор, пока тот не поднялся. Ему не хотелось, чтобы Чарли еще больше почувствовал свое унижение. Чарли стоял посреди комнаты, опустив руки, всем своим видом выдавая слабость поверженного. Он проиграл схватку, и ему позволили отряхнуться. Он понял, что борьба была бессмысленной. Даже одолей он Бена, это не изменило бы ни одного из представленных детективом фактов. Когда Чарли снова заговорил, он тщательно подбирал слова и отчетливо их произносил: – Мне кажется, я знаю, зачем вы рассказали мне эту историю и в чем пытаетесь меня убедить. Но вы ошибаетесь. Вы идете по ложному следу. И больше я ничего не хочу об этом слышать. – Я вас не виню, – спокойно ответил Бен. – Если бы кто-то так отозвался о моей жене, я сделал бы то же самое. Но факт остается фактом… – Я больше не хочу слышать о ваших фактах! – Может, они покажутся вам более интересными после того, как вы получите дозу яда в тарелке вареного риса. – Идите к черту! – закричал Чарли. – В последнем стакане пива, который выпил Уилл Барретт, наверняка было снотворное. Она могла собрать все опиаты и яды, которые ей требовались, когда сидела в аптеке с мужем. Когда он выходил в туалет или обслужить покупателя за прилавком, она могла брать понемногу из той или иной склянки. Наверняка набрала предостаточно на будущее. – Это только ваши догадки. И они ничего не доказывают. – Мясник из Топики, штат Канзас, Альфред Холл, умер после того, как посыпал свой французский тост инсектицидом вместо сахарной пудры. Он отправился на рыбалку и сам готовил себе еду. Поначалу предполагалось, что жена поедет вместе с ним, но у нее заболело сердце, и доктор велел ей избегать любой физической нагрузки. Так что бедному мужу пришлось ехать одному. Вечером перед отъездом он собрал свой походный столовый набор – очень красивый и дорогой, оловянные тарелки, контейнеры для хранения еды, который жена подарила ему на день рождения. В тот вечер к нему заходили соседи, и Холл, прежде чем уложить в рюкзак новый столовый набор, им его показывал. Несколько дней спустя бойскауты нашли его тело у погасшего костра. И в одной из оловянных солонок был обнаружен инсектицид. Холл страдал близорукостью и вполне мог перепутать сахарную пудру с инсектицидом, когда собирал вещи. – Случается, – сказал Чарли. – Действительно. И никто не винил бедную жену. Этим делом мы не занимаемся, не проводим расследования и не наблюдаем за вдовой. У Холла не было хорошей страховки, она получила всего сорок тысяч наличными. Про Холла я вам рассказал только для того, чтобы вы поняли, с какой осторожностью надо готовить себе французский тост. Чарли попытался проявить равнодушие. – Близорукости у вас нет, зато с желудком проблемы. Только не надо снова заводиться, – поспешно сказал Бен. – Просто немало мужчин попали в ловушку собственных слабостей: то близорукость, то любовь к рыбе, иные вон пива выпить не могут без того, чтобы потом не утонуть. И всегда все так тщательно спланировано! Боли в сердце, рекомендации врача, продуманные подарки на день рождения, неприятие рыбных блюд, страсть к прогулкам на лодке при луне. – Так вот откуда у Мейерса возникла эта идея! Вы его надоумили? – Я хотел устроить сюда сотрудницу не просто для того, чтобы наблюдать за вами, но и убедиться, что вам ничего не подсыпают в еду или лекарства. Если бы вы скончались после таких аутентичных симптомов, не было бы ничего проще для доктора, чем написать в заключении «острое пищевое отравление» и забыть обо всем. – Но у меня и было острое пищевое отправление. Вы же прекрасно знаете, что я и раньше некоторое время страдал от диспепсии. – Так ее можно вызвать и искусственным путем. – Глупости. – Существует немало препаратов, которые могут привести к расстройству пищеварения. Наперстянка, к примеру. И жена давала вам успокоительное… – Обычный бромид, который смешал для нас Лавман. – Чарли сделался еще более упрямым. – Я больше не желаю выслушивать ваши грязные подозрения. Доктор получил результаты анализов, не так ли? Разве там не все написано? Вам известно так же хорошо, как и мне, что у меня был всего лишь приступ острого несварения. И ничего больше. – Я был здесь, когда вы говорили об этом своей жене, – напомнил Бен. – Может быть, вы помните, что сразу после этого я упомянул Кина Барретта. Я сделал это умышленно: хотел, чтобы она знала, что вовсе не находится в безопасности, как ей кажется. – Будьте вы прокляты! – воскликнул Чарли. На шее у него вздулись вены, голос стал более глухим. – По какому праву вы так с ней разговаривали? – Ей бы как раз было на руку, если бы доктор сделал анализ и результат оказался отрицательным. Второй приступ не вызвал бы ни малейших подозрений. А окажись исход летальным, она бы обвинила беднягу Мейерса в том, что тот поставил неверный диагноз и прописал неправильное лечение. – Вы не можете ничего доказать. – Вы заметили, – хитро спросил Бен, – как она отреагировала, впервые почувствовав запах ваших рождественских сигар? – А что я должен был заметить? – Запахи прекрасно стимулируют память и вызывают воспоминания больше, чем что-либо иное. Сигары этой марки курил Маккелви. Их специально делают на Кубе для членов его клуба. На запах обычного сигарного дыма она бы так резко не отреагировала. – Спасибо вам за проявленное внимание, – сказал Чарли. – А вы знали, что никакой Рауль Кокран никогда не жил в Новом Орлеане? – Бен подождал, пока Чарли ответит, но тот сделал вид, что не слышал вопроса. – Никто из художников или домовладельцев во Французском квартале никогда не слышал этого имени, и в лавках, где художники покупают инструменты и краски, оно тоже неизвестно. – Они вели тихую затворническую жизнь в дешевой квартирке. Арендную плату, наверное, платили наличными. У них было мало знакомых. – А как же те вечеринки, которые они устраивали всякий раз, как могли себе позволить цыпленка и бутылку кларета? И как же те друзья, которые настояли на продаже его картин с аукциона, чтобы торговец не мог обмануть бедную вдову? И где сам этот торговец? На это Чарли не нашел, что ответить. – Я знаю художников, – сказал Бен. – Я жил в летних колониях и старался как можно больше времени проводить с художниками. В одном все они похожи… Готовы говорить о своих работах с любым, кто захочет слушать, и большинство приобретает холсты и кисти в кредит. Так как же случилось, что никто не помнит художника по имени Рауль Кокран и его прелестную жену? Ради всего святого, Чарли, сотрите эту красную дрянь с лица, из-за нее вы выглядите полнейшим дураком. – Красную дрянь? – Вас, очевидно, целовали. Чарли смущенно вытащил носовой платок. – Слева, над губами, – раздраженно сказал Бен. – Картин с подписью Кокрана не существует, нет ни торговца, ни друзей, ни кредита в лавках, ни малейшего следа Рауля или Беделии. Чарли посмотрел на красный след, отпечатавшийся на платке. – Ни в мэрии, ни в какой-либо из больниц нет записи о смерти Кокрана. Чарли выдавил холодным, полным презрения голосом: – Я встречался с людьми, которые ее знали. – В Колорадо-Спрингс? Они познакомились с ней уже там, верно? Так же, как и вы. – Так или иначе, я не думаю, что она связана с теми делами. – Может, вы и правы. У меня нет доказательств, что Аннабель Маккелви, Хлоя Джейкобс и Морин Барретт – одна и та же женщина. Но у них есть одна общая черта. Они так плохо получались на фотографиях, что все – красивые женщины, между прочим, – боялись объектива больше, чем пистолета… или яда. Вы когда-нибудь фотографировали свою жену? Чарли нечего было ответить. Он потерял свой дорогой немецкий фотоаппарат «Кодак» во время прогулки по горам с миссис Беделией Кокран. Она позволила ему сделать несколько снимков, а потом его «Кодак» случайно упал с утеса. – Когда я предложил ей позировать для портрета, – сказал Бен, – она поначалу отказывалась и утверждала, что модель из нее плохая. Кокран якобы несколько раз пытался написать ее портрет, но, по ее словам, оставил эту затею. Я умолял ее позволить мне попробовать, и в конце концов она согласилась. Вокруг этого у нас был целый заговор, поскольку она решила сделать вам сюрприз на день рождения и настаивала, что заплатит мне за работу. Я-то, конечно же, знал, что портрет никогда не будет закончен. Этот «Кодак» подарила ему мать, и Чарли всегда был с ним очень аккуратен. Более-менее он помнил, как в тот день положил его у камня вместе с пальто и рюкзаком на безопасном расстоянии от края утеса и ушел собирать дрова для костра. Позже Беделия сказала, что он был невнимателен. Она сразу заметила, что фотоаппарат лежит на самом краю, и хотела было сказать об этом, но постеснялась, дабы не показаться слишком навязчивой. – У этих жен, – продолжал Бен, – было еще кое-что общее. Аннабель, Хлоя и Морин обладали очень легким характером, были покорны и терпеливы. Маккелви, Джейкобс и Барретт чувствовали себя в браке на редкость счастливыми. Полагаю, когда женщина воспринимает свой брак всего лишь как временное прибежище, она может позволить себе быть с мужчиной покладистой, не опасаясь, что если она в чрезмерной уступчивости протянет ему палец, он откусит руку. Ничего удивительного в том, что миссис Кин Барретт считала, будто невестка чересчур балует мужа. Чарли вышел в коридор и посмотрел вверх на лестницу. Он услышал доносящийся со второго этажа звук. А может, ему просто показалось, что жена кашляет. Но он все равно поднялся и обнаружил дверь в спальню плотно закрытой. Это его обрадовало. Что было бы, если бы Беделия услышала рассказ Бена? Чарли было стыдно, что он выслушал его до конца да еще потерпел поражение в драке. Он тихо открыл дверь и на цыпочках приблизился к кровати. Когда глаза привыкли к темноте, он ясно разглядел лицо жены, ее маленький гордый носик, кукольный рот, изгиб ресниц и круглый подбородок. Она спала мирным сном ребенка. Вернувшись вниз, он обратился к Бену: – Прошу вас, говорите потише. Я не хочу, чтобы кто-нибудь услышал наш разговор. Он не мог произнести имя жены или хотя бы прибегнуть к местоимению «она». Теперь Чарли успокоился и мог лучше аргументировать свою позицию. После того как он зашел к жене в спальню и увидел, как мирно она спит, к нему вернулась уверенность в себе. Он пытался одолеть Бена силой, уязвить его гордость яростными оскорблениями, но теперь понял, что это было бы не более действенно, чем кулаки. – Я не могу найти ни одной причины, почему я должен вам верить, – начал Чарли. – Вы обманным путем проникли в мой дом, вы лгали мне со дня нашей встречи, пользовались нашим гостеприимством и притворялись нашим другом, а на самом деле шпионили за нами. Почему я должен вам верить? – У нее был настоящий шок, когда она услышала имя Барретта, не так ли? – Разве? – холодно спросил Чарли. – Почему она разбила те статуэтки? Они выскользнули у нее из рук, как только я упомянул, что сюда едет Барретт. – Это могло быть случайным совпадением. – Чарли удалось выдавить снисходительную улыбку. – Она что-нибудь говорила после этого? – Ничего. Имя Барретта упоминали только вы. Это была чистая правда. Беделия никогда не называла Барретта своим врагом – эту роль у нее играл Бен Чейни. «Он причинит нам зло. Ему только этого и надо: ранить нас и разрушить нашу жизнь». Чарли слышал ее голос и видел ее мрачные глаза и нахмуренные брови, когда она склонилась над тарелкой с нетронутой едой. – Когда Барретт приедет, он опознает в ней Морин, – сказал Бен. Он вышел в прихожую и снял с крючка пальто. – Мне не хотелось вам это рассказывать, но вы сами напросились. Я собирался подождать до тех пор, пока мы не будем до конца уверены. – Он натянул варежки и обмотал вокруг шеи шарф. Чарли больше нечего было сказать, и Бен ушел не прощаясь. Что-то вынудило Чарли посмотреть уходящему гостю в спину. Он стоял у окна в гостиной, а Бен тем временем застегивал снегоступы. Похоже, это занимало много времени. Наконец Чарли увидел, как он оттолкнулся, поначалу двигаясь неуклюже, затем обрел равновесие и набрал скорость. Бен пересек мост и начал взбираться на холм на другом берегу реки. Еще не было и четырех часов, но уже наступили сумерки. Ветер затих, все вокруг словно замерло, и эту застывшую неподвижность нарушал только удалявшийся темный силуэт Бена на фоне белого снега. Силуэт все уменьшался и, наконец, скрылся за холмом. Чарли отвернулся от окна. В полутемной комнате он увидел очертания предметов, стульев, столов, дивана и двухместного кресла и пустоту между ними и вспомнил, как они с Беделией снова и снова передвигали мебель до тех пор, пока не остались довольны. Появление Беделии изменило этот старый дом. Она оставила след повсюду, она выбирала обои и ткань для обивки мебели, зеркала и подсвечники; ее корзинка для рукоделия стояла на низеньком туалетном столике, а на обеденном столе цвел белый нарцисс, который она посадила в керамический горшок. В тишине раздался звук, похожий на крик. Поначалу Чарли решил, что опять поднялся ветер, предвещающий новую бурю, но когда крик повторился, он узнал голос жены. Кричала ли Морин Барретт, когда ей сообщили, что тело мужа застряло между столбами пирса? Он бросился наверх. Сквозь темноту коридора до него донесся голос жены: – Мне приснился кошмар, Чарли! Мне снилось, что ты умер.