Чарли повернулся к Бену. Землистое лицо стало странно пунцовым, краска разлилась даже по шее. В выпученных, остекленевших глазах обозначилась сетка красных и синих прожилок. Когда он наконец заговорил, его голос звенел, как сталь. – Моя жена мертва. Его охватила ярость. Он поднял вверх кулаки, словно намереваясь ударить Бена, но тотчас опустил руки, и теперь они беспомощно болтались в рукавах. В эту тихую, словно застывшую минуту казалось, что в комнате никогда ничего не изменится: мебель навечно останется на своих местах, краски никогда не поблекнут, ничто не покроется пылью, солнечный свет не перестанет косо падать в окна, шторы никогда не будут задернуты, а Чарли и Бен, Барретт и Эллен навечно застынут в этих позах, словно высеченные из мрамора или отлитые из металла статуи. Дом звенел от тишины, в которой было больше жизни, чем в любом звуке. Казалось, будто время остановилось, а река перестала бежать по камням. Плечи Чарли опали, он прикрыл веки и сделал несколько неверных шагов вперед, двигаясь, словно слепой. Его рука протянулась к Бену Чейни. Остальные, как по сигналу, снова начали дышать. Голова Барретта повернулась над широким воротником, точно крепилась на шарнирах. Бен взял из рук Чарли какой-то предмет. – Но она не была серьезно больна! – воскликнула Эллен. – У нее просто болела голова. Чарли, спотыкаясь, подошел к двухместному креслу и упал в него. Бен пошел за ним и встал рядом, строгий и бдительный. – Самоубийство? – спросил он, глядя на коробочку для таблеток, которую вручил ему Чарли. Эллен ухватилась за это слово и возмущенно бросила его назад в лицо Бену: – Самоубийство! Да как вы можете такое говорить? С чего вы взяли? Барретт открыл было рот, но Бен покачал головой и поднял руку, призывая его к молчанию. – Вы, верно, сошли с ума! – вскричала Эллен, обращаясь к Бену. – Меня это не удивляет, – только и сказал он. Выйдя в коридор, он закрыл дверь, прежде чем воспользоваться телефоном. В кухне, домывая посуду, напевала Мэри. Барретт достал из кармана сигару, посмотрел на нее, потом на Чарли и убрал обратно. Эллен тихо подошла к Чарли, стараясь ступать только по коврам и избегая пространства между ними. Она молчала и не прикасалась к нему, только тихо стояла, наклонив голову и положив руку в меховой перчатке на узорчатую льняную обивку двухместного кресла, которую выбрала Беделия, когда приехала из Колорадо, став миссис Чарльз Хорст. Удивительнее правды Посвящается Джорджу Склару – самому требовательному другу и самому лучшему критику. Перевод Е. Алексеевой Часть I История Вильсона Джон Майлз Анселл Сокрытая правда всегда в противоборстве со своим темным вместилищем. Ее неукротимое стремление вырваться на свет вызывает в обществе брожение и революции, а у человека – болезни нервные и телесные. «Моя жизнь – правда», Нобл Барклай Историю Вильсона я услышал в сентябре от капитана Риордана – в баре на Третьей авеню за бутылкой канадского ржаного виски. Он пил, я платил – и считал это хорошей инвестицией. Все самое интересное Риордан выдает, именно когда он навеселе. Я делал первые шаги на посту редактора журнала «Правда и преступление» и еще питал надежды улучшить вверенное мне издание. Это был детективный ежемесячник – капля в море бульварного чтива. «Только реальные события!» – то есть самые громкие криминальные происшествия, обсосанные во всех газетах, а также всякое старье из недр полицейских архивов; каждая статья подается под сенсационным заголовком и приправлена ханжеской моралью. История Вильсона не имела завершения, и я решил напечатать ее в рубрике «Нераскрытая загадка месяца». Статью я написал сам, не доверив никому из своих штатных журналистов. Хоть я и оформил ее по всем канонам нашего уважаемого журнала, проницательный читатель мог увидеть в тексте нечто большее – не просто примитивную интригу, но эссе о современной фазе развития американской культуры. Утром в четверг двадцать второго ноября тысяча девятьсот сорок пятого года я сидел в своем кабинете в редакции издательского дома «Правда от Барклая». Это был первый личный кабинет в моей карьере, и лицезрение своего имени на двери над должностью «редактор» золотыми буквами еще грело мое самолюбие. В то утро я пребывал в отличном настроении. У меня был повод гордиться собой – февральский номер отправлялся в печать, и все статьи, кроме одной, были сверстаны и готовы к выходу. Под моим руководством уже вышли январский и декабрьский номера, но они состояли из статей, заказанных моим предшественником, и не вполне отвечали моему вкусу. Февральский же номер был полностью моим – первый выпуск журнала от мистера Анселла, и я чувствовал себя примерно как гордый папаша, качающий на руках первенца. Зазвонил телефон. – Производственный отдел, – сообщила миссис Кауфман. – Спрашивают, почему до сих пор нет материала для рубрики «Нераскрытая загадка месяца». – Ну что вы суетитесь? – крикнул я в трубку. – Все остальное у вас есть, «Нераскрытую загадку» утвердят с минуты на минуту. В трубке забурчало. – Я не виноват, – ответил я. – Статья лежит у Барклая уже три недели – вероятно, он ею подтирается. Бурчание в трубке сделалось угрожающим. – Слушайте! – возмутился я. – Ну что я могу поделать, если рабочий процесс задерживает сам мистер Барклай?! Он тут начальник, он сам установил правила, ему прекрасно известно, когда номер выходит в печать. И вообще, вот пришла моя секретарша, она только что от Барклая. Что вам сказали про «Нераскрытую загадку», миссис Кауфман? Миссис Кауфман, которая сегодня и близко не подходила к кабинету Барклая, лишь приподняла кустистые брови. – Хорошие новости! – сообщил я, перебив грозное бурчание на том конце провода. – Секретарша мистера Барклая говорит, что у него прежде не было времени посмотреть статью, но только что он ее прочитал, и он в восторге. С минуты на минуту я получу от него официальное одобрение и сразу же сообщу вам. Устроит вас такой вариант? Тут в кабинет вошел рассыльный и сунул в ящик для входящей корреспонденции конверт с красной наклейкой «срочно» и желтой «на сегодня». – Короче, дышите носом, – велел я бурчанию в трубке. – Статья уже здесь, сейчас все будет. Миссис Кауфман распечатала конверт и взяла телефон. – Мистер Анселл вам перезвонит. И она вручила мне мою статью. В правом верхнем углу я увидел зеленую наклейку. Зеленая наклейка значила «отказ». – Какого черта?! – воскликнул я. – Они не могут завернуть такую историю! – Тем не менее, завернули. – Миссис Кауфман сунула мне листок голубой бумаги. На листке было отпечатано: Отправитель: ЭДВАРД ЭВЕРЕТТ МАНН Получатель: ДЖОН МАЙЛЗ АНСЕЛЛ Дата: 22.11.1945 Прилагаемая статья не соответствует требованиям редакционной политики и потому не может быть напечатана. Прочел лично и привлек внимание мистера Барклая к аспектам, которые могут оскорбить чувства читателей. Предлагаю заменить любым материалом из одобренных на совещании (дело Дот Кинг[42] или Элвелла[43]) – они более широко известны и представляют для публики больший интерес. Надеюсь, замена не воспрепятствует своевременному выходу номера. Э. Э. Манн Приложение: служебная записка для Нобла Барклая – Волнуется о своевременном выходе номера, ублюдок, – процедил я. – Продержал статью у себя в столе до последней минуты нарочно, чтобы прижать меня к ногтю. – Что будете делать с «Нераскрытой загадкой»? – спросила миссис Кауфман. – Дело Элвелла! Дот Кинг! Да каждое детективное издание страны успело пережевать это раз по десять! Сейчас я скажу Эдварду Эверетту Манну, что… – Не кричите вы, мистер Анселл. Вас слышно во всем здании. – Да плевал я! Так хоть шпионам и осведомителям будет что доложить! Я не из тех, кто упустит хорошую историю, и я не позволю, чтобы мне палки в колеса ставил какой-то кретин, годный разве что в мусорщики!