– Только не на работе. – Тоже принцип? – Я люблю, чтобы работа была сделана. А для хороших текстов и верных решений нужна ясная голова. – Эдгар Аллан По пил как сапожник, и в «Правде и преступлении» его бы ни за что не напечатали. – Я могу добиться успеха и без алкоголя. – Можете, но зачем? – Лола отпила еще, убрала бутылку и так резко откинулась на спинку крутящегося кресла, что я испугался, как бы оно не перевернулось. – Ну ладно, я подкрепила силы и теперь хочу услышать, какие такие принципы вы намерены столь яростно защищать. – Меня наняли, чтобы я выполнял работу. Барклай во время первой нашей встречи заявил, что я не такой, как все, именно поэтому он меня и выбрал. Что в моих текстах есть изюминка, какую редко найдешь в детективных статьях. Хотел, чтобы я увел журнал от привычных шаблонов и превратил его в выдающееся ежемесячное издание. – Это вы сейчас про «Правду и преступление», что ли? – ехидно уточнила Лола. – Ну смотрите, есть сотни способов подать криминал! В конце концов, преступление – такой же индикатор состояния цивилизации, как законы и прочие кодексы поведения! Рассказ об убийстве имеет социальную значимость! Лола застонала. – Ладно, признаю, может, это прозвучало излишне высокопарно, – сказал я. – Сколько вам лет? – Двадцать шесть. Будет в марте. – Бедняжечка… Раздосадованный ее снисходительным тоном, я отрезал: – Иллюзий у меня нет. Я не наивен и осознаю, какого пошиба журналы выпускает Барклай. Но меня наняли, чтобы повысить падающие тиражи, и, черт меня дери, именно это я и пытаюсь сделать. – А у вашей зарубленной статьи есть социальная значимость? – Ну, не совсем в традиционном смысле. В некоторых заключительных комментариях Манн углядел сатиру. Если они с Барклаем будут настаивать, я эту часть уберу. Но чего они явно не понимают – я пытаюсь дать читательской аудитории нечто новое и свежее… – И что же там нового и свежего? – Хотя бы то, что эта история еще не муссируется во всех до единого детективных журналах и воскресных приложениях. А это главная проблема с большинством наших материалов – тема либо скучна, либо обсосана до косточек. Нашу аудиторию составляют любители детективов, им наверняка известны все интересные убийства… – А это такое прямо интересное убийство? – В общем-то, ничего экстраординарного, однако есть один нюанс. Личность жертвы. Этот человек… Лола зевнула. Она не разделяла моего энтузиазма. – Я к тому, настолько ли эта история хороша, чтобы терять из-за нее работу? – А вы прочитайте – и сразу все поймете. – О господи, только этого не хватало! – воскликнула Лола. – Мало мне той муры, за чтение которой я получаю деньги! Ради чего в первую очередь вы взялись за эту работу, мистер Анселл? Ради социальной значимости «Правды и преступления» или ради ста долларов в неделю? – Ста двадцати пяти, – не удержался я. – Для большинства здешних писак это было бы самым главным принципом. – Я не настолько циничен. Я верю, что можно хорошо зарабатывать, не идя на сделку с совестью. – Если вам так нужна социальная значимость, увольняйтесь и переходите в «Нью Массес»[44]. Как раз подходящее местечко, чтобы комфортно сдохнуть с голоду за высокую идею. Но прежде чем отказаться от ста двадцати пяти баксов и работы, на которой можно одной рукой выпускать журнал, а другой мешать себе выпивку, рекомендую осознать разницу между принципами и желанием любой ценой настоять на своем. Похоже, пить Лолу заставляет именно цинизм по отношению к собственной работе. Конечно, я не мог винить ее за отвращение к «Правде и любви». Когда-то Лола Манфред была неплохой поэтессой. Она мягко взяла меня за рукав. – Вы точно знаете, за что именно сражаетесь? – Я не допущу, чтобы мной помыкали. – Ну, пусть этот принцип вас согреет, когда будете дрожать от холода на чердаке. – Если я сейчас позволю им создать прецедент, на какой авторитет я впредь смогу рассчитывать? – А это важно? – Что значит «это важно»?! – вскричал я. Она изящным жестом высморкалась в грязный платок. – А чем вы, Дон Кихот, отличаетесь от своих сокамерников в этой тюряге? С чего это вам привилегия делать все по-своему, а остальным ежедневная обязанность склоняться в реверансе перед Манном и целовать августейшую задницу Барклая? – Вас, Лола, я за соблюдением этих ритуалов никогда не замечал. – А я не имею в них необходимости. Меня уволить не могут – я знаю, где зарыт труп. – Пожалуй, мне тоже стоило бы подыскать такой труп. – Это будет несложно. Трупов тут зарыто предостаточно. Раздался негромкий звук открываемой двери. Кто-то возник у меня за спиной. Я с надеждой обернулся, но это была не Элеанор. За мной пришла секретарша Манна. Она презрительно улыбнулась и сообщила: – Он готов принять вас, мистер Анселл. Я пошел на выход. Когда я придерживал для секретарши дверь, Лола послала мне воздушный поцелуй. – Заглядывайте потом, мне есть чем вас утешить, – и она, подмигнув, указала пальчиком на нижний ящик стола. – Входите, входите! – бодро приветствовал меня Манн. – Желаете присесть? Вам там удобно? Позвольте, я опущу штору, чтобы вам в глаза не светило. В этом был весь Манн, говорливый и приторный. Вкрадчивый голос, дежурная улыбка. Он был доволен собой, он добился карьерных высот – с позиции секретаря дослужился до большого начальника. У него был клоунский рот – красный, будто накрашенный, и изгибающийся, как полумесяц. Когда он смеялся, щеки оставались неподвижны, словно рот жил собственной жизнью отдельно от лица. Волосы его понемногу редели. В центре надо лбом еще наблюдалась какая-то растительность, но по бокам наметились высокие залысины. Брови Манна были с резким изломом, глаза узкие и вечно бегающие. Рабочее место он держал в безукоризненном порядке, а все бумаги аккуратно раскладывал по кожаным папкам. Одну из стен его кабинета украшали многочисленные фотографии, любовно подписанные самим Барклаем. Он предложил мне сигарету. – Не курю турецкие, – сказал я и полез в карман за своими. Он поднес мне зажигалку. Я ждал, чтобы он сам начал разговор. Через некоторое время Манн произнес: – Вы хотели со мной что-то обсудить, мистер Анселл? – Вы прекрасно знаете, что я хотел с вами обсудить. – Я помахал мятой служебкой. – Номер сегодня должен идти в печать. Он покивал. – Я уже не раз замечал, что вы склонны тянуть с важными материалами до последнего, Анселл. – Это я склонен тянуть?! Смотрите, Манн, статья валялась у вас почти три недели – гляньте на дату! Вы здесь распоряжаетесь, вы контрольный редактор и главный управляющий! Почему вы продержали статью до дня печати и зарубили ее, сопроводив дурацкой запиской? Я пришел узнать, какого черта – должен же кто-то хоть раз задать вам этот вопрос! Манн сосредоточенно пускал колечки дыма под потолок. – Не понимаю, что вас не устраивает, Анселл. Большинство редакторов считает, что наша организация функционирует эффективно. – Да черт бы вас подрал! – выпалил я. – Так нельзя! Вы же знаете, что без «Нераскрытой загадки» номер выйти не сможет! – А у вас нет ничего на замену? – Иллюстрации сданы, клише подготовлены! – Все это можно до завтра переделать. Так есть у вас запасной вариант, Анселл? Я вскочил перед ним на ноги и обрушил оба кулака на стол. – Со статьей все в порядке! Почему вы ее зарубили? Манн кивнул на смятый листок. – Я все изложил в служебной записке. – Я не согласен с вами, мистер Манн.