ДИНАМИКА БИЗНЕСА Курс успеха в продажах, продвижении продуктов и финансах от УОРРЕНА ДЖ. ВИЛЬСОНА Таково было громкое название курса дистанционного обучения из тридцати уроков. Материалы приходили в конвертах с надписью «из частного офиса Уоррена Дж. Вильсона, президента Фонда Уоррена Вильсона, Чикаго, Иллинойс». Стоил курс семьдесят пять долларов, оплата взималась по пять долларов за два урока в месяц. Программа курса затрагивала весьма широкий спектр тем – от туманных умопостроений вроде «Динамики бизнеса» до практических советов в духе «Внешность как бизнес-актив». Автор показал себя личностью, черпающей знания о людской природе не только из собственного опыта. Материалы курса содержали отсылки к трудам Локка, Милля, Генри Джорджа, Уильяма Джеймса, к пелманизму – знаменитой английской системе ментальных упражнений, к методу самовнушения Эмиля Куэ, психоанализу Зигмунда Фрейда, популярным романам Горацио Элджера и лоримеровским «Письмам к сыну от отца, который добился всего сам». Для полиции наибольший интерес представляли те части, где Уоррен Дж. Вильсон делился с аудиторией самородками человеческой мудрости, обретенными им в личных беседах с крупными воротилами бизнеса. Должен же был хоть один из этих банкиров и финансистов, с которыми Вильсон болтал вот так на короткой ноге, хоть что-то о нем вспомнить и дать ключ к разгадке его прошлого. Увы, все они успели отправиться в мир иной задолго до выхода книги. Так кто же такой этот Вильсон? Имя казалось смутно знакомым. Даже капитан Риордан сразу отметил, что где-то его слышал. Пытаясь выяснить, чем занимался Вильсон в годы, прошедшие между выходом книги и убийством, Риордан отправил своих людей туда, куда редко заносит работников следствия, – в публичную библиотеку. Там, в журналах за тысяча девятьсот двадцатый и двадцать первый год, нашлись объявления с рекламой «курса успеха», причем имя Уоррена Дж. Вильсона, бизнесмена и финансиста, звучало в них так, будто его обладатель давно снискал мировую славу и тому, кто слышит о нем впервые, надлежит немедленно устыдиться собственного невежества. Судя по этим рекламным объявлениям в научно-популярных альманахах, журналах о здоровье, личностном росте и самообразовании, след Вильсона вел в Чикаго. В двадцатые годы этот город был не только оплотом гангстеров и контрабандистов – это была столица торговли через заказы по почте, Афины курсов дистанционного обучения, храм науки, где корифеи рекламной шумихи и продаж в рассрочку делились своим искусством со всеми желающими. Они были готовы обучить всему на свете – как классическому балету, так и целительству наложением рук – за пять долларов в месяц плюс пятидолларовый вступительный взнос. Причем все это были не какие-нибудь нелегальные конторы, а зарегистрированные организации, совершенно законно сеющие добро с помощью федеральной почты Соединенных Штатов. В каждом объявлении давали гарантию: обучим тому, что заявлено, или вернем деньги. Уоррен Дж. Вильсон не гарантировал успеха, он обещал вернуть все до цента, если в течение полугода после завершения курса ученик не увеличивал свой доход или не получал продвижения по службе. Для подобных компаний это был распространенный трюк: мало какой болван обращался за возвратом, еще меньше действительно завершали программу. Курсы были одобрены Межштатной торговой комиссией и Бюро развития бизнеса и допущены к распространению по почте, поскольку содержали вполне конкретную полезную информацию. В частности, из учебной программы Вильсона можно было не только почерпнуть советы по быстрому и легкому обогащению, но и обучиться каллиграфии, ведению бухгалтерского учета, машинописи, элементарной стенографии, а также получить знания о страховании, тарифных нормативах, сложных процентах и биржевых курсах. Однако практика показала, что Фонд Уоррена Вильсона не смог добиться финансового успеха, который уверенно гарантировал своим адептам. Первые рекламные объявления появились в тысяча девятьсот двадцатом году, а к двадцать второму лавочка уже была прикрыта. В журналах капитан Риордан обнаружил название конторы, размещавшей объявления. Ее владелец ныне занимал пост вице-президента респектабельного нью-йоркского рекламного агентства. Он поведал Риордану все, что знал о Вильсоне, но просил ради сохранения репутации не упоминать своего имени. Этот уважаемый в рекламном бизнесе человек, пожелавший сохранить свою личность в тайне, лично присутствовал при зачатии и рождении персонажа по имени Уоррен Дж. Вильсон. Имя было выбрано не случайно. В тысяча девятьсот двадцатом году многие американцы горячо поддерживали президента Вудро Вильсона, работающего на благо страны не щадя собственного здоровья. Другие же считали, что Вильсон привел Америку на грань краха и спасти ее может его политический противник Уоррен Дж. Гардинг. На самом же деле автором курса по успеху в бизнесе и так называемым «президентом фонда» был некий молодой человек со Среднего Запада по имени Гомер Пек. Пек делал карьеру в рекламе на позиции копирайтера. Он писал блестящие тексты, и старшие товарищи прочили ему большой успех и безбедную старость. Но Пеку было мало обещаний грядущих благ. Когда ему отказали в прибавке к жалованью, он уволился и решил начать собственное дело. Сидя с вышеупомянутым будущим вице-президентом в подпольном баре за коктейлями, сервированными в чайных чашках, он изложил свою идею учебного курса. Оба успели набить руку в написании рекламных объявлений для дистанционных курсов по электромеханике, агротехнике и прочей кинодраматургии, и оба сочли, что замысел может принести неплохие деньги. О личной жизни Пека его друг знал немного. Пек снимал дешевую квартирку на северной оконечности богемного района, примыкающего к чикагскому Золотому Берегу, писал рассказы, которые никто не хотел публиковать, имел роман с юной и стройной поэтессой, служившей у него стенографисткой. Отличался неординарным мышлением, был чокнутым гением и по всем признакам должен был добиться в жизни большого успеха. Но, к удивлению нашего анонимного рекламщика, он ни с того ни с сего закрыл Фонд динамики бизнеса Уоррена Дж. Вильсона, а ведь с приложением некоторых усилий и пары тысяч долларов инвестиций это предприятие могло достичь процветания. Однако Пек был слишком большим гением, чтобы гнаться за деньгами. Сами идеи интересовали его больше, чем потенциальные барыши. В день закрытия своего фонда Пек обедал с нашим анонимным собеседником. Неудача предприятия ничуть его не расстроила, он смотрел в будущее с оптимизмом. Подняв чайную чашку с мартини, он предложил тост за свое следующее начинание, рядом с которым бывший финансовый гигант Уоррена Дж. Вильсона будет смотреться мелкой букашкой на асфальте Уолл-стрит. Это смелое намерение так и не было претворено в жизнь. Наш собеседник больше ни разу не встретился с Пеком за коктейлями и вообще не слышал о нем до того дня, когда из газет узнал о его трагической кончине. Вот и все, что нью-йоркской полиции удалось выяснить о личности Гомера Пека. Счет в чикагском банке, закрытый в ноябре тысяча девятьсот двадцать второго года, рекламные объявления в старых журналах, воспоминания рекламного агента – и более ничего. Здание, в котором Пек арендовал помещение под офис, давно снесли, и на его месте построили небоскреб. Не стало и подпольных баров, в которых Пек с нашим собеседником обсуждали свои бизнес-идеи. Да и сам неприкрыто порочный Чикаго тех дней – разборки между таксистами, войны бутлегеров, схемы быстрого обогащения, обучение всему на свете посредством почтовых рассылок – все это осталось в прошлом как память об эре, предшествующей Великой депрессии. И лишь труп с пулей в спине служит напоминанием о великой эпохе джаза. Знать бы, чей труп… Какие потаенные события привели к смерти человека, который никогда не был рожден? Что сталось с Гомером Пеком, чей острый, но не самый щепетильный ум придумал знаменитого Уоррена Дж. Вильсона? И как во всю эту головоломку вписывается женщина – не то блондинка, не то брюнетка, поднявшаяся на тридцатый этаж в тот вечер, когда был убит Вильсон? На эти вопросы ищет ответы полиция. Вот и все, что известно об убийстве, совершенном в прошлом мае и по сию пору не раскрытом. Капитан Риордан не сдается. Он твердо намерен разгадать эту загадку. Истина однажды засияет в темных тенях прошлого и прольет свой яркий свет на тайну. Однажды мы узнаем, что за человек скрывался за именем несуществующего профессора, обучающего жизненному успеху посредством почтовой рассылки. Такова была история Вильсона, одна из многих в череде выходивших в нашей рубрике «Нераскрытая загадка месяца». Возможно, я вел себя глупо в упрямом стремлении во что бы то ни стало продавить ее в февральский номер. Возможно, я не заметил нюансов. Тогда я не знал, что меня подозревают в знании большего – будто бы я написал в статье не все, что мне известно об этом деле. Шагая за Манном по коридору на аудиенцию к Ноблу Барклаю, я искренне думал, что иду защищать свой редакторский авторитет. Нам пришлось довольно долго ожидать в приемной. Секретарша Барклая, Грейс Экклес, одарила нас улыбкой, предназначенной для тех, кто удостоился чести войти в кабинет ее начальника. – Он примет вас через минуту. Говорит по телефону с сенатором, – сообщила она и скрылась за стеклянной стеной, отделяющей Барклая от мира. Мы остались ждать в компании незнакомых посетителей. Приемная отличалась феодальной помпезностью. На обшитых дубовыми панелями стенах висели фотографии Нобла Барклая с семейством. На длинном дубовом столе были разложены последние номера пяти журналов – «Правда», «Правда и здоровье», «Правда и любовь», «Правда и преступление» и «Правда и красота». На другом столе, накрытом бархатом, лежал экземпляр книги «Моя жизнь – правда». Рядом с прекрасным портретом на суперобложке значилось, что это шесть миллионов сто восемьдесят две тысячи четыреста пятьдесят четвертая копия нетленной работы Нобла Барклая. На книжных полках рядами стояли образцы всех семидесяти шести изданий на шестнадцати языках, включая японский. Манн встал у большого окна, игнорируя настороженные взгляды окружающих. Голова его была откинута назад, словно он застыл в молитве или картинном ликовании. То ли радовался триумфу надо мной, то ли просто репетировал разговор с высоким начальством. Остальные посетители смиренно притулились на резной итальянской скамье в темном углу. Их было пятеро, все жалкие и смущенные: женщина средних лет с тайком всхлипывающим мальчишкой лет десяти-двенадцати; пожилая пара, сидящая на самом краю, словно за место на этой жесткой скамье взималась отдельная плата; горбун, с губ которого не сходила виноватая улыбка, словно он извинялся за свое уродство. Истинно верующие, готовые весь день просидеть здесь в надежде хотя бы мельком увидеть Нобла Барклая. – Он готов вас принять, – пропела мисс Экклес. Она нажала на кнопку, щелкнул дверной замок, и под завистливыми взглядами со скамьи для посетителей мы вошли в святая святых. Барклай стоял к нам спиной у окна, глядя на мокрую от дождя улицу. Мы прошли в середину длинного кабинета. Толстый ковер на полу делал наши шаги бесшумными. Я откашлялся. Манн неодобрительно покачал головой, но было поздно. Медитация Барклая была прервана. Он обернулся. – Как дела, Эд? – сказал он Манну и протянул мне руку. – Рад вас видеть, юноша. Присаживайтесь. Что я могу для вас сделать? Барклай был человек большой и радушный, с волевым загорелым лицом и густыми и гладкими белоснежными волосами. Он носил свободные твидовые костюмы, но со своей фигурой он мог себе это позволить – такие мощные плечи не скроешь даже плотной шерстью. – Вы по поводу истории Вильсона? – спросил он, глядя мне прямо в глаза. Когда я ворвался в кабинет Манна, тот притворился, что ничего не знает, Барклай же не стал юлить. – Я ожидал, что буревестник вот-вот постучит в мое окно. – Вы знаете о том, что статью не пропустили, мистер Барклай? – Да, я ее читал. Прекрасно написано, мой мальчик. Спросите Эда, что я вчера сказал ему о вас. Он требовательно посмотрел на Манна. Тот обнажил зубы в фальшивой улыбке. – Я собирался вам это передать, но пришел сегодня в офис довольно поздно – миссис Барклай с близнецами вернулись с побережья, нужно было встретить их на вокзале. – Мистер Барклай, я не понимаю. Если статья вам понравилась… – Понравилась? О, я нашел ее превосходной. Отличный слог. Смело и сильно. И мне понравилось, что информацию вы добывали сами, а не ограничились переписыванием того, что уже выходило по этому делу раньше. Нет, вам нужно было самому разобраться во всех винтиках. У нас такое ценится. – Давайте посмотрим на факты, – потребовал я. – Вам статья понравилась, но Манн ее в номер не пропускает. Он отправил вам служебную записку? Вы ее читали? Согласны с ним? Барклай засмеялся. – Погодите, погодите. Мы с Манном все обсудили накануне вечером, и он сразу надиктовал записку. Я бы, конечно, изложил суть более простым языком, но Эд никак не справится с последствиями курса ведения деловой корреспонденции. Он подмигнул мне. Манн усмехнулся одним ртом. – Тогда я не понимаю, – ответил я. – Редакционная политика, – ввернул Манн. – Разве мы не договорились написать об одном из более широко известных преступлений? Дело Дот Кинг или Элвелла – они же, можно сказать, исторические! – И наша аудитория уже знает про них все! – Вы говорили об этом на совещании, но ваши возражения, как вы помните, были признаны несущественными. – Я был уверен, что мы решили писать об известных преступлениях в отсутствие чего-то нового. У меня же есть новая интересная история. – Похвально, вы проявляете инициативу, – сказал Барклай. Прозвенел звонок, оповещающий, что наступил полдень. Я подумал об Элеанор – будет ли она выходить на обед или из-за дождя решит остаться. – Мистер Барклай, мне просто нужна от вас веская причина. Почему вы не хотите печатать историю Вильсона? Манн рассеянно вертел в руках портсигар. Он не курил в присутствии Барклая. Барклай откашлялся. – Хотя мне нравится ваша манера писать, Джон, некоторые аспекты данной конкретной статьи меня не устраивают. В первую очередь личность убитого. Люди хотят читать про интересных персонажей. – А разве не интересно, откуда этот человек брал две тысячи долларов в месяц, не делая ровным счетом ничего? – Это, несомненно, было бы любопытно – если бы мы знали источник. Могли бы дать читателю какую-то подоплеку, тень преступного мира, нечто яркое и захватывающее. Иначе аудитория заскучает. – Обиталище состоятельного холостяка в богемном квартале Гринвич-Виллидж. Таинственная дама ужинает с мужчиной в дорогом французском ресторане. На мой взгляд, вполне ярко и захватывающе, какая уж тут скука?! – Скучен сам персонаж, – отрезал Барклай. – На персонаже держится любая история. Этот человек… как там его? Томпсон? Томпсон – скучный тип. Он не делал в жизни ничего, и всем было плевать, есть он на свете или нет. – Вильсон, – поправил Манн.