«Моя жизнь – правда». Нобл Барклай – Послушайте, красавица, – воззвал я к медсестре, которая совершенно не заслуживала выбранного мной обращения. – Вы роскошная женщина, но я не могу вас себе позволить. Так же, как и эти апартаменты. Как меня вообще сюда занесло?! – Не волнуйтесь, мистер Анселл. Вас бы здесь не было, если бы кое-кто за вас уже не заплатил. Я снова улегся на мягкую и удобную кровать и попробовал сообразить, что к чему. После того как в кабинете у меня подкосились ноги и меня понесло куда-то вдаль на пушечном ядре, я не был уверен ни в чем. Мой полет над горными утесами и обрывами оказался горячечным бредом. Я пришел в себя в больнице, но не на узкой койке в белой палате, а в просторном помещении, оформленном в приглушенных тонах, с большим угловым окном, сквозь которое лился дорогостоящий солнечный свет. Кормили меня исключительно овсянкой на воде. Одновременно с поданным завтраком прибыл и Нобл Барклай. – Как самочувствие, юноша? – Все еще пытаюсь понять, что со мной случилось. Наверное, я не блещу особым умом. Мне говорят, что я потерял сознание и меня в таком виде нашла уборщица. И я вроде слышал, как врач неотложки упоминал дихлорид ртути… – Вам это приснилось, – уверенно ответил Барклай. – У вас вообще не в меру живое воображение. Еще бы, изо дня в день копаться в детективных историях. – Он хохотнул. – Я решил дать вам отдохнуть от «Правды и преступления». – Я так и думал. – Что, боялись лишиться работы, а? За кого вы меня принимаете? – Барклай жизнерадостно засмеялся, очень довольный собой. – Нет, сынок, вы у меня идете на повышение. С этой недели вы редактор журнала «Дайджест правды». – Как-как? «Дайджест правды»? – Да, наше новейшее издание. Правда в прессе. Легко поместится в карман и при этом содержит лучшее, что было напечатано – причем не только в наших журналах, но и во всей популярной периодике. Как вам такая идея? Оригинально? Идея журнала-дайджеста была так же нова, как идея нарядить елку к Рождеству. – А не будет ли конкуренция слишком жесткой? – осторожно спросил я. Барклай задумался. – Да, на рынке существуют и другие подобные журналы, но мы выпустим первый «Дайджест правды». Улавливаете мою мысль? Нам случалось продавать права на публикацию наших статей и самим приобретать права на материалы других изданий. Но сколько мы на этом получаем? Всего несколько тысяч в месяц. А вы представьте, сколько денег принесет нам собственный дайджест. А уж какой это прекрасный способ донести нашу точку зрения до широких масс! – А как же контракты с другими дайджестами? – напомнил я. – Пусть это вас не заботит, Джон. У нас лучшие адвокаты в стране. Вы думайте о том, что именно пойдет в номер. Из чего выбрать будет – в вашем распоряжении пять штук наших журналов. Затея обречена на успех. Никаких расходов на авторские права. И мы можем напечатать в дайджесте что угодно – надо лишь предварительно пустить материал в одном из наших журналов. Прекрасный расклад, согласитесь? Я согласился. Расклад выходил лучше некуда. – Только вот «Правда и преступление» и «Правда и любовь» едва ли смогут служить источниками материалов для дайджеста. – Это с лихвой компенсирует журнал «Правда». Ключевую информацию вы будете черпать оттуда. Золотая жила! Политика, разоблачения, война, интересы общества. А «Правда и здоровье»! Вы посмотрите, сколько материалов по этой тематике выходит в других дайджестах – медицинские открытия, революционные диеты, новейшие лекарства… – …и по большей части это обман, – вставил я. – Мы их разоблачим! – воскликнул Барклай. – А иногда можно пустить и статейку из «Преступления» или «Любви» – публика обожает детективы и мелодрамы, основанные на реальных событиях. А «Правда и красота» добавит нам женский ракурс. Ну, мальчик мой, что вы думаете о своем новом назначении? – Звучит неплохо. – Неплохо? – фыркнул Барклай. – Да вы о таком и мечтать не могли! Вы просто еще не поняли. Вы так увлечетесь, что по вечерам придется силой вытаскивать вас из-за рабочего стола. Да, задача сложная, но интеллектуалу вроде вас она по плечу. Подумайте, какой масштаб, какой широкой аудитории вы будете рассказывать правду, а не пичкать ее всякой чепухой, спрятанной под витиеватыми словесами. Это настоящая работа, парень. И начиная с сегодняшнего дня получать вы будете двести долларов в неделю. Двести в неделю? Я все еще в отключке? Очнись, Анселл, тебе голоса мерещатся! Через долю секунды твой поезд-экспресс разобьется о суровую реальность. Если дихлорид ртути был игрой воображения, откуда эта внезапная прибавка к жалованью в размере семидесяти пяти долларов в неделю?! Нет, это не сон. Вот он, Нобл Барклай, не менее материальный, чем больничная койка, так и лучится здоровьем и хорошим настроением; вот некрасивая медсестра беспрестанно строит ему глазки, не в силах противостоять притяжению его богатства или мужскому обаянию. Барклай это, конечно же, заметил и принялся источать благодушие еще сильнее. – Не верите, Джон? Думаете, это слишком хорошо, чтобы быть правдой? Он так искренне наслаждался произведенным на меня эффектом, что я даже не мог винить его за это. Он стал расхаживать туда-сюда по палате – пересек ее за семь больших шагов и снова вернулся к моей кровати. – Не скромничайте, молодой человек. Вам прекрасно известно, что вы чертовски хороший редактор. И разве вы, как прочие высоколобые бездельники, сидите сложа руки и упражняясь в острословии, пока штатные журналисты готовят материалы? – Он сделал многозначительную паузу, глядя мне в глаза. – Раз уж моей организации посчастливилось найти человека вашего калибра, следует ставить перед вами достойные задачи. Ведь если вы не будете довольны тем, чем занимаетесь, вы начнете искать другую работу. И какой-нибудь ушлый издательский дом приберет вас к рукам мигом – вот так! – Тут Барклай изобразил, как именно алчные конкуренты схватят молодого перспективного редактора за шкирку и бросят в крутящееся кресло из красного дерева. – Не сомневайтесь, я расчетливый бизнесмен, я не стану платить человеку зря. – Он повернулся к медсестре. – Юная леди, а можно ему сигаретку? Я сам не курю, но знаю, что курильщик всегда тянется к сигарете, когда бывает чем-то ошарашен. Будьте добры, принесите. – Ему не положено курить. – Ну, тогда принесите воды. – Вы хотите пить? – спросила меня медсестра. – Да в общем, не отказался бы. Она налила мне воды из графина. На лице Барклая отразилась досада. – Послушайте, красавица, – сказал я. – Мистер Барклай хочет поговорить со мной наедине. Вас не затруднит покинуть нас на пару минут? Медсестра вышла. Барклай подмигнул мне. – А вы проницательный человек. – Только дурак не понял бы ваши прозрачные намеки. Он снова засмеялся. Я был ему симпатичен, ему нравилась моя дерзость. Я допил воду, поставил стакан на тумбочку и тут вспомнил. – Точно! – воскликнул я. – Вода! Вчера я попил воды из… Но Барклай не дал мне договорить. – У меня к вам просьба, – быстро сказал он. – Я заинтересован в том, чтобы наш гриль-бар продолжал работать. Поэтому очень прошу вас не распространяться, что вчера вы отравились у них креветками. Я обвел глазами палату. Вроде решеток на окнах нет и стены не обиты ватой… Я попытался что-то спросить, однако Барклай просто не дал мне вставить слово. Он начал трещать без умолку – что, мол, доход от гриль-бара невелик, но дело не в деньгах, а в хозяине, мистере Смите, бывшем алкоголике, который снова стал полноценным членом общества благодаря учению о раскрытии правды. – Понимаете, история этого человека очень похожа на мою. Вы же читали введение в мою книгу и наверняка понимаете, как важно для меня, чтобы Смит больше не сбился с пути. Только, пожалуйста, пусть это останется между нами, ни к чему делать прошлое несчастного поводом для сплетен. Смит своими руками вытащил себя из подзаборной канавы, и теперь у него весьма неплохое кафе. И меня беспокоят возможные последствия вчерашнего несчастья. Если это будет предано огласке, Смит растеряет клиентов. Тогда бог знает, что с ним будет. – Но разве непоколебимая вера в правду не поможет ему пережить все невзгоды? – спросил я не без сарказма. – Он отверг правду и пошел по дурной дорожке именно потому, что считал себя ни на что не годным. Новое разочарование в своих силах может иметь для него фатальные последствия. – Барклай поймал мой взгляд и взмолился: – Прошу вас, Анселл, пусть об этом никто не узнает. Я откинулся на подушки и прикрыл глаза, делая вид, что мне нехорошо. Требовалось время, чтобы поразмыслить над внезапной щедростью Барклая и его сердечными переживаниями за Смита. Мне предложили взятку, чтобы я забыл о глотке воды из синего термоса в своем кабинете. Жгучее любопытство приносило мне бо´льшие муки, чем яд. Я понимал, что требовать объяснений бесполезно. Единственный способ узнать правду – продолжать работать, помалкивать о синем термосе и потихоньку вести самостоятельное расследование. Я дал себе обещание: как только выясню, в чем тут дело, пощады никому не будет. Нельзя отравить Джона Майлза Анселла и уйти от заслуженной кары. Но тут могла крыться опасность. – Вы считаете меня проницательным человеком, мистер Барклай. Скажите, а что, если я снова поем несвежих креветок? – Вы для этого слишком умны. Уверен, впредь вы будете осмотрительней. Повисло долгое молчание. Я смотрел на Барклая, он – на свое отражение в зеркале. Хитрый ублюдок даже не сомневался, что взятка заставит меня тут же все забыть. Раздался стук в дверь. Сначала заглянула медсестра, потом исчезла, и вместо нее в палату вплыл букет желтых хризантем, за которым показалась Элеанор. Увидев меня, обмякшего на подушках, она испустила негромкий стон, который для моих ушей был просто музыкой. – Вам лучше? – спросила она прерывающимся шепотом. Ее волнение было так трогательно, что я продолжил симулировать крайний упадок сил. Барклай засиял, будто самолично вложил счастье в наши протянутые руки. – Ладно, детки, оставлю вас наедине. Вам наверняка много нужно сказать друг другу. – Уже в дверях он приложил пальцы ко лбу в шутливом армейском салюте. – Если что-то понадобится, Джон, только скажите. И не волнуйтесь по поводу работы. Кто-нибудь побудет на подхвате, пока вы не встанете на ноги. Пока, ребятки. И он вышел. Элеанор сняла шляпку, отдала цветы медсестре. – Можете не торопиться с поисками вазы, – сказал я. – Для моего слабого здоровья будет полезно провести некоторое время наедине с моей гостьей. Стоило медсестре уйти, Элеанор пересела в кресло в дальнем углу комнаты и напустила на себя чопорный вид. Заметив, что подол у нее слегка задрался, она немедленно одернула его, прикрыв колени. Я сообщил ей новость о моем назначении. – Папа такой милый! – воскликнула она. Это меня задело. Когда мужчина сообщает своей девушке о повышении по службе, хвалить она должна его. «Какой ты молодец, Джон! Ты теперь большой начальник, и мы можем пожениться!» Разве она не читала советы, которые пишут в ее же «Правде и любви?!» Мужчину хвалить надо, мужчину! – Зачем вы пришли, Элеанор? – Я… я… – Она подбирала слова. – Я узнала, что вы нездоровы. Я за вас беспокоилась. – Беспокоились? За меня? А вам не все равно? – Вы мне с первого же дня понравились. Солнце, льющееся из большого окна, делало ее волосы золотыми, а кожа у нее была как слоновая кость, позолоченная этим светом. – Я понятия не имел. Вы очень тщательно это скрывали.