Уже в дверях я увидел, как он открывает желтый конверт с красной наклейкой. Зазвонил телефон. Я посмотрел на часы. Без двадцати четыре. – Да, он здесь, – сказала миссис Кауфман и положила трубку. – Вызывает к себе. Немедленно. Я даже обрадовался. Сейчас начнутся мои мучения, но хоть с их ожиданием покончено. Барклай посадил меня на завидную должность, поднял мне жалованье, сделал меня своим новым фаворитом – все, чтобы заставить меня молчать. Я принял взятку, он был уверен, что взял меня с потрохами, а теперь вот обнаружил, что я и не собираюсь держать язык за зубами. В коридоре я столкнулся с Манном. – Плодотворное было совещание, вы не находите? – спросил он, проходя мимо. Очевидно, он еще не видел служебной записки. Мисс Экклес также встретила меня радушно. – Проходите, мистер Анселл, он вас ждет. Глория все еще была в кабинете мужа. – Я так рада наконец с вами познакомиться, мистер Анселл! – сказала она с улыбкой. – Папочка столько мне о вас говорил! Непременно загляните к нам как-нибудь поужинать. Я устрою, чтобы и Элеанор была. Слухи в этой конторе распространялись быстро. Меня не смущало, что они знают про нас с Элеанор, – пускай. Меня удивило то, что они как будто одобряли. Глория меня приглашала, Барклай кивал головой. Прямо посередине его стола лежала моя служебная записка. – Дорогая, – обратился Барклай к жене, – мне нужно обсудить с молодым человеком некоторые рабочие вопросы. Тебе они будут неинтересны. – Конечно, милый. Глория поцеловала мужа, закуталась в соболя, сделала ручкой и ушла. Барклай взял в руки мою записку. – Как это понимать, юноша? Пошутить решили? Он начал довольно мягко. Видимо, успел продумать стратегию. – Нет, мистер Барклай. – К чему вы ведете? – А вы разве сами не понимаете? Барклай не ответил. Он знал, каким веским бывает молчание, и умело этим пользовался. Снаружи сейчас стучали пишущие машинки, люди говорили по телефону, рассыльные хлопали дверьми. Но кабинет Барклая был звуконепроницаем, лишь слабый гул машин на улице двадцатью пятью этажами ниже нарушал тишину. – Послушайте, мистер Барклай, – не выдержал я. – Мне сообщили, что женщину в клетчатом плаще нашли. Конечно же, я подумал, что убийство раскрыто… – Я говорил монотонным голосом, как школьник, читающий наизусть таблицу умножения. – Как указано в моей служебной записке, я считаю, что не следует отправлять в расход имеющиеся у нас материалы. У нас есть практически готовая статья. Почему бы не сэкономить? Это был очень элегантный ход: я демонстрировал, что думаю об интересах фирмы в целом, а не только о вверенном мне журнале. Из этого следовало сделать вывод, что намерения мои самые благородные. Барклай покачал головой, сжимая и разжимая пальцы сильных загорелых рук. Сейчас он выглядел старше, чем обычно. Самоуверенности в нем поубавилось. – Может, вы объясните мне, мистер Барклай, почему для вас так важно не пустить эти материалы в печать? Он подошел ко мне и встал рядом. Гигант и коротышка метр с кепкой. И все же гигант не мог ответить на мой вопрос. И я смело продолжил: – Чего мне бояться? Креветок я не ем. У меня аллергия на дары моря. Официантка может подтвердить, что в тот вечер я ел бараньи отбивные. – А вы, я смотрю, парень дерзкий, да? – Не люблю, когда мне отдают приказы без объяснения причин. Почему вы боитесь публиковать историю Вильсона? Барклай прошествовал обратно к своему столу с гордо поднятой головой. – Хорошо, я выложу карты на стол. Тогда вы наверняка запоете по-другому. Садитесь. Я сел. Дверь распахнулась, и в кабинет влетел Манн с копией моей служебной записки наперевес. – Вы это видели?! – вскричал он. – Я в курсе, Эд. Мы с Джоном как раз беседуем. Минутная слабость прошла. Барклай вернул себе прежнюю величественность, и Эдвард Эверетт Манн был грязью под его ногами. Судя по всему, Манн не мог поверить, что я тут сижу в удобном кресле и спокойно обмениваюсь с боссом мнениями. – Вы мне не понадобитесь, Эд. – Я лучше останусь, – твердо произнес Манн. Тут Барклай вышел из себя: – Я сказал, вы мне тут не нужны. Выметайтесь! Во взгляде, которым ему ответил Манн, не было ни преданности, ни смирения. Я ожидал, что он отпустит язвительный комментарий, что они с Барклаем начнут пререкаться. Однако Барклай, увидев бунт в глазах помощника, словно превратился в камень. Очевидно, зловещее молчание было его коронным приемом. Манн дернул плечом и вышел. – Так в чем же дело, мистер Барклай? – спросил я. – Почему вы так стремитесь напечатать эту историю, Джон? – Я журналист. Я написал статью. Вы ее похвалили и отказались публиковать. Вот и все, что меня волнует. Барклай свернул мою служебку в конус и стал рассеянно катать туда-сюда по столу. Впервые на моих глазах он выдал свое беспокойство ненужным движением. – Вы знали, что Элеанор общалась с Вильсоном? Повисла долгая пауза. Барклай ждал, глядя на бумажный конус, на стол, на свои руки. Я не показал ни малейшего удивления. Этот факт не стал для меня шоком, так как уже был мне известен… от самого Вильсона. Я видел его подарок «Прекрасной даме» на День святого Валентина. Но я не стал выдавать своей осведомленности, чтобы побольше выяснить, и прикинулся дурачком: – Правда? – Вы знали, что у нее было назначено с ним свидание в тот вечер, когда его убили? Этот удар был посильнее. Я приложил немалые усилия, чтобы ответить столь же сухим ровным тоном. – Серьезно? На интеркоме загорелась зеленая лампочка. Барклай наклонился к забранному решеткой микрофону. – Я сейчас занят. Никаких звонков, никого не принимаю. Становилось темней, сумерки вползали в кабинет, как туман. Большой человек тихо сидел за рабочим столом, опустив плечи и вытянув перед собой руки. Ладони его безвольно лежали рядом с нагими бронзовыми грациями, удерживающими чернильницу. Голосом внезапно холодным и отстраненным я произнес: – Вы говорите, у нее было назначено свидание с Вильсоном в тот вечер, когда его убили. А что там на самом деле случилось? Вам известны факты, мистер Барклай? Он смял розовый бумажный конус и отправил его в мусорную корзину. – Вы сами знаете, я не одобряю секретов. – Голос у него потеплел, Барклай вводил меня в круг посвященных. – Я их не одобряю. Тайны – это гниющие язвы. Их необходимо очищать, изливать правду, невзирая на боль. Таково мое жизненное кредо, и я стараюсь неукоснительно ему следовать. Но когда дело касается не только меня лично… – он шумно втянул воздух, – …и вовлеченный в него человек не доверял мне свою тайну, это играет дьявольскую шутку с моей совестью. – Погодите-ка. Если Элеанор не доверяла вам своих тайн, как вы их узнали? – Вильсон назначил Элеанор свидание, пригласил ее на ужин. Я узнал это по ошибке: телефонистка передала сообщение от него не ей, а мне. Мистеру Барклаю вместо мисс Барклай, понимаете? Как только мне стало это известно, я вызвал Элеанор к себе и потребовал объяснений. – Почему? – Она должна была сказать мне, что общается с Вильсоном. – С какой стати? Он дважды сглотнул и покивал головой. – В конце концов, я ей отец. – Я в курсе. А вы всегда требуете объяснений, когда ваша дочь начинает встречаться с мужчиной? Или в этом Вильсоне было что-то особенное?