Молчание… — Боюсь, мы не найдем квартиру в Духерове, — сказал он. — Может, снять меблированную комнату? — Ну да, сэкономим хоть на мебели. — Да, мебель сейчас очень дорогая. — А давай прикинем, — предложил он. — Давай. Посмотрим, во что это выльется. Только давай считать так, будто у нас нет ни гроша. — Да, те деньги, что у нас есть, мы трогать не будем, пусть копятся. Итак, сто восемьдесят марок жалованья… — Женатому должны платить больше. — Да, но понимаешь… — Он смутился: — По соглашению вроде бы должны, но мой босс такой хитрый… — Да не все ли равно, хитрый он или нет. — Барашек, давай все-таки считать, исходя из ста восьмидесяти. Будет больше — тем лучше, но про сто восемьдесят мы знаем наверняка. — Ну хорошо, — согласилась она. — А сколько вычитают? — Да, — сказал он, — тут уж мы изменить ничего не можем. Шесть марок — налог и две семьдесят — страховка по безработице. Касса взаимопомощи — четыре марки. Больничная касса — пять сорок. Профсоюз — четыре пятьдесят… — Ничего себе, в профсоюз сколько. — Не начинай. С меня и твоего отца хватит. — Он начал раздражаться. — Хорошо-хорошо, — успокоила его Барашек. — Получается двадцать две марки шестьдесят. А на проезд тебе деньги нужны? — Слава богу, нет. — Остается сто пятьдесят семь марок. Сколько может стоить жилье? — Даже не представляю. Комната с мебелью и кухня. Не меньше сорока марок. — Допустим, сорок пять, — прикинула Барашек. — Остается сто двенадцать марок. А на еду сколько нам понадобится? — Тебе лучше знать. — Мать все время повторяет, что у нее уходит по полторы марки в день на человека. — Значит, девяносто марок в месяц, — подытожил он. — В результате останется двадцать две марки сорок пфеннигов, — сказала она. Они посмотрели друг на друга. Из оцепенения первой вышла Барашек: — И у нас практически ничего не остается на отопление, газ, свет. А почтовые расходы? А одежда? Белье? Обувь? А посуда? — В кино тоже иногда сходить хочется. А в выходные за город съездить. И покурить. — А еще хотели что-нибудь скопить. — Марок двадцать в месяц. — Нет, тридцать. — Нужно пересчитать. — Вычеты те же. — Комнату с кухней дешевле не найдем. — Ну марок на пять хотя бы. — Посмотрим. Да и газеты нужны. — Ну да. Выходит, что только на еде и можно сэкономить. Марок десять. И опять они посмотрели друг на друга. — Как ни крути, доход у нас слишком маленький. О том, чтобы что-то отложить, не может быть и речи. — Скажи, а тебе обязательно крахмалить сорочки? — спросила она его с печалью в голосе. — Сама я их выгладить не смогу. — Да. Босс требует. Отдать сорочку в глажку стоит шестьдесят пфеннигов, еще десять пфеннигов — сам воротничок. — В месяц это пять марок, — подсчитала она. — И еще обувь содержать. — Да. Это тоже выльется в приличную сумму. Молчание… — Ну, давай подсчитаем еще разок. — Он задумался: — Ну, сбросим с еды еще десятку. Меньше, чем на семьдесят, не получится. — У других-то получается? — Не представляю как. Многие ведь зарабатывают еще меньше. — И я не представляю. — И все-таки мне кажется, мы где-то просчитались. Давай-ка еще раз. Но как они ни пересчитывали, результат выходил тем же. Они посмотрели друг на друга. — А между прочим, я смогу потребовать вернуть мне взносы в кассу взаимопомощи, когда выйду замуж, — внезапно вспомнила Барашек. — Точно! — обрадовался он. — А это целых сто двадцать марок. — А что твоя мама? — вдруг спросила она. — Ты никогда мне о ней не рассказывал. — А что тут рассказывать, — отрезал он. — Мы с ней даже не переписываемся. — А-а. Бывает. Опять наступило молчание. Они поднялись. Так ничего и не решив, они опять пошли на балкон. Двор уже погрузился в темноту. Город затих, лишь изредка до них доносились гудки автомобилей. Он задумчиво произнес: — А стрижка стоит восемьдесят пфеннигов. — Все, хватит об этом, — сказала она. — Другие как-то выкручиваются, выкрутимся и мы. Все наладится. — И вот что, Барашек, — сказал он. — Я не стану выдавать тебе деньги на хозяйство. В начале месяца мы все деньги положим в чашку, и каждый будет брать столько, сколько ему нужно. — Отлично, — согласилась она. — У меня как раз есть подходящая для этого красивая голубая ваза. Позже я тебе ее покажу. Но мы будем жить совсем скромно. А там, глядишь, и я научусь гладить рубашки. — Сигареты по пять пфеннигов — это роскошь, — сказал он. — Есть за три, и вполне приличные. Но тут Барашек подскочила как ошпаренная: — Господи, милый, про ребенка мы с тобой совсем забыли! Ведь это тоже расходы! Пиннеберг подумал немного, затем произнес: — Сколько же может понадобиться на маленького ребенка? Кстати, ведь выплатят же тебе пособие по родам, и пособие кормящей матери, и налоги сократятся. Думаю, что первое время он не принесет лишних трат. — Даже и не знаю… — засомневалась она.