— Да, сэр. — Есть первая космическая скорость, мы на орбиту Земли вышли, — сказала пилот Нака Миура. Оператор ЦУПа подтвердил скорость и поздравил экипаж с удачным стартом. Командир Стивенсон разрешил открыть стекла шлемов. Молчанов сделал несколько глубоких вдохов. Внутри пахло как в салоне нового электрокара. Внезапно, его окутал приступ ужаса. Не такой как был перед взлетом, этот страх глубже, от него веяло отчаянием и осознанием — назад дороги уже нет. — Нака, мне нужен обновленный план полета, — сказал командир Стивенсон. — Сближение с Праймом-1479 через двадцать два часа пятнадцать минут. Стыковка в шесть двадцать четыре после полудня, подъем на борт шесть пятьдесят три, — проговорила Нака голосом робота. — Космос не любит самоуверенных, — ехидно сказал Покровский. — Иван, только по делу, — заметил Стивенсон. — Конечно, кэп. Покровский шуточно стукнул Молчанова по плечу и заговорил по-русски в полголоса: — Нашему мистеру триста часов виртуального опыта виднее. Скотт Стивенсон отлично понимал русский, но никак не отреагировал. Корабль резко тряхнуло. — Простите, не предупредила, — виновато сказал Нака. — ЦУП, вторая ступень отделилась успешно, — сообщил Стивенсон. — Вышли на установленный курс. Овации и аплодисменты заглушали голос оператора ЦУПа. Следующие двадцать два часа тянулись невыносимо долго. Стивенсон запретил отстегивать ремни, хотя полетать здесь все равно было негде. В крошечном иллюминаторе напротив Молчанова периодически мелькала Земля. Основное время царствовала безликая чернота космоса от которой то и дело клонило в сон. Молчанов переживал за питомцев, большинство из которых уже ожидали на корабле. Ему удалось собрать поистине обширную коллекцию микроорганизмов, грибов, водорослей и семян растений. Не терпелось начать работу в собственной лаборатории, где он будет только наедине с собой и наилучшими внешними условиями для новых открытий. Эта мысль согревала лучше любого одеяла. Каждый раз, когда челнок делал виток вокруг Земли, Молчанов прибавлял к счету единицу. Когда он насчитал пятнадцать в иллюминаторе показалась станция Ной. Она была похожа на старые железнодорожные составы, сцепленные змейкой друг за другом, образующие общий квадрат и множество мелких внутри. Станция представляла собой чудо инженерной мысли. Спроектированная великим Константином Ворошиловым, она на многие годы опередила свое время. Ее называли триумфом космической эры и величайшей неудачей. Планировалось, что станция станет отправной точкой для исследования планет солнечной системы. В проекте принимали участие тридцать стран. Проблемы с финансированием не заставили себя долго ждать, страны друг за другом покидали проект. С трудом Ной удалось ввести в эксплуатацию, но затем, когда градус мирового кризиса накалился до предела, всем вокруг, а в особенности политикам, стало на нее плевать. Обслуживание требовало колоссальных расходов, отправка экипажей то и дело задерживалась, а дорогостоящая техника бесполезно наматывала виток за витком, вырабатывая ресурс. Если бы не скудный поток космических туристов — последних миллиардеров, то станция давно бы канула в пучине океана, предварительно устроив самый грандиозный и дорогостоящий фейерверк. Для отмирающего класса путешественников посещение Ноя стало третьей ступенью к званию «Покоритель всех вершин» после подъема на вакуумной трубе на Эверест и спуска на Марианскую подводную станцию. — Смотри, летописец. Вон рогатина, крохотная такая, справа от Ноя. Видишь? Наша старууушка, — Покровский протянул последнее слово, затем вдруг замолчал, ностальгическая улыбка расплылась по лицу. — Подзадержался я здесь… Не думал, что, когда-нибудь увижу ее снова. Корабль Прайм-1479, по крайней мере большая часть раньше была Международной космической станцией. Идею использовать МКС и последний сохранившийся экземпляр реактора нейтрального синтеза с двигательной установкой предложил доктор Ричард Пател. Запущенная в начале века, станция вскоре готовиться отметить полувековой юбилей. Ее неоднократно планировалось затопить, но каждый раз обстоятельства оказывались на ее стороне. После завершения строительства Ноя МКС решили оставить, как полигон для тренировок экипажа и отработки самых опасных экспериментов. Сегодня переименованная, наспех вычищенная от пыли и ржавчины, отполированная и подкрашенная она готова к главной миссии в своей истории — первой межпланетной экспедиции. — Кэп, можно обратиться? — поинтересовался Покровский. — Конечно, Иван. — Во вчерашнем запросе я предлагал стыковаться к российскому шлюзу. Группа инженеров РКА между прочим поддержали это предложение. — План полета утвержден ЦУПом и мы будем следовать ему неукоснительно, — говорил Стивенсон громко, чтобы это дошло до каждого. — У российского шлюза есть проблемы со стыковочным механизмом. Американский шлюз не пострадал при пожаре. — Наш механизм выдержит, могу за него ручаться, — утвердительно заявил Покровский. — Американский не приспособлен для стыковки челнока такой массы. — Компьютер просчитал вероятность стыковки с американским шлюзом — девяносто процентов, с российским пятьдесят два, — сказала Нака. — Полагаю, вы получили ответ на вопрос, бортинженер, — закончил Стивенсон. — Рассказать вам, командир, сколько была вероятность успешного испытаний первого реактора? — Просветите, Иван, — с безразличным терпением сказал Стивенсон. — Девяносто шесть. А вот оставшиеся четыре процента, — Покровский провел указательным пальцем от щеки к шее. Обожжённая кожа напоминала бурлящую жидкость, застывшую в один момент. — Сочувствую вам, бортинженер. — Благодарю, командир. Тогда позвольте мне провести стыковку. Я столько раз это делал, что могу и с закрытыми глазами. — Стыковку произведет пилот Нака Миура. Покровский подмигнул Молчанову, сомкнул указательный и большой палец в кольцо, на второй рук высунул вперед указательный в виде стрелы и медленно подводил палец-челнок к стыковочному узлу, прищурив глаза. Челнок стучался о стенки стыковочного узла и никак не хотел попадать внутрь. Спустя час легкий толчок и зелёный свет на приборной панели просигналили об успешной стыковке с кораблем Прайм-1479. * * * Молчанов отстегнул ремни, тело вспорхнуло над креслом. В скафандре он ощущал себя, словно внутри большого воздушного шарика, только это не скафандр поднимал его в воздух, а невесомость. Он выбрался из скафандра, вытянул руки и ноги. Суставы хрустнули, звук показался слегка приглушенным. Надписи на стенах, дверях, приборах были перевернутыми к верх ногами. Молчанов взмахивал руками, надеясь перевернуться. Спустя несколько попыток он решил оставить эту затею — больше нет нужны задумываться о полах и потолке. Разве это не настоящая свобода? Молчанов перемещался по кораблю, цепляясь за специальные поручни или за любой попавшийся закрепленный предмет. Это напомнило ему занятия по подводному плаванию в детстве, когда он нагруженный двумя баллонами с воздухом, собирал на дне глубокого бассейна пластиковые номерки из гардероба. Хотя Молчанов и изучил план станции на зубок ему не сразу удалось сориентироваться. Модули станции соединялись друг с другом через переходы, бывали и такие, которые соединяли сразу по четыре модуля. На развилке можно было окончательно запутаться, так как модули казались абсолютно одинаковыми. Молчанов решил, что причиной могла стать головная боль или нервное перенапряжение. Как оказалось, тут он не был одинок. Нака тоже заплутала. Покровский выступил в роли экскурсовода. Казалось, он знает о станции больше чем сетевая библиотека. — Мой отец был в третьем экипаже. Вот его предполетное фото, — он протянул, изъеденную полосами фотографию. Нака аккуратно взяла в руки фотокарточку, будто та была сожженной бумагой, готовой рассыпаться в прах. — Похожи? — спросил Покровский. Она растерянно взглянула на Покровского, потом на фотографию. — Очень похожи, — сказала она и улыбнулась неуверенно. Покровский искоса поглядел на нее. — А который из них мой папа? — с азартом спросил он. Нака указала пальцем на мужчину крайнего справа. Наверное, она выбрала его из-за сходства в форме подбородка, напоминающего английскую букву «W» с глубокой ямкой в центре. Покровский элегантно улыбнулся, подмигнул Наке и улетел. — Я не угадала? Молчанов пожал плечами. Поврежденную обшивку давно заменили, однако нотки гари сохранялись повсеместно, и казалось пропитали даже металл. Станция выглядела так, будто ее бросили в один момент, как если бы в обжитом годами доме внезапно исчезли хозяева. На стенах висели старые компьютеры с плоскими экранами. У отца Молчанова был такой. Кажется, их называли ноутбуками. На липучках к стенам крепились отвертки, планшеты с изношенной от времени бумагой, фотографии, предметы одежды, мотки проводов, фонарики, объективы к фотоаппаратам. На некоторых вещах остались следы оплавления. Несмотря на историческую ценность многих предметов, любой лишний килограмм — это дополнительная энергия на разгон, поэтому приказ командира Скотта Стивенсона звучал беспощадно: «Избавиться от всего лишнего». Молчанову пришлось вручную демонтировать львиную долю приборов в лаборатории. Он искалечил руки в кровь пока откручивал проржавевшие болты. От повышенной влажности во время консервации станции, большинство приборов, о работе с которыми он мог только мечтать, как ни печально, вышли из строя. Когда уборка была закончена лаборатория напоминала новенький салон автобуса, в который еще не успели поставить пассажирские кресла. Весь ненужный хлам переместили в грузовой корабль. Еще в конце двадцатых он привез одному из последних экипажей воду и припасы, после чего из-за неисправности навечно стал частью МКС, как внезапно вскочивший на теле прыщ. Ивану Покровскому понадобилось около часа работы в открытом космосе. Грузовик развалился на тысячи осколков и сгорел в атмосфере, словно бутылка из-под шампанского, которую на счастье разбивают о корпус корабля перед спуском на воду. Покровский настоял на том, чтобы поселиться в бывшем российском сегменте, хотя для всех членов экипажа каюты подготовили в жилом модуле. Командир Стивенсон не возражал. Спецкостюму Покровский предпочел какой-то ширпотреб — костюм советского космонавта прошлого века с нашивкой на груди в виде серпа и молота. Костюм сшили по старым лекалам, но он все равно выглядел поредевшим, как прямиком из музея. Современный экземпляр был выполнен в ярко-голубом цвете со вставками зеленого на плечах и штанинах (разработчики хотели, чтобы экипаж не забывал цвета Земли). Ткань была приятная и мягкая, отталкивала воду и не маралась. Сшитый по индивидуальным параметрам костюм сидел, как влитой. Нака выглядела в нем особенно органично. Костюм подчеркивал ее миниатюрную точеную фигуру, худенькие ножки и руки выглядели совсем хрупкими, почти детскими. Меньше всего повезло Ричарду Пателу, которому от отца индуса досталась знатная фамилия и не менее внушительная внешность почтенного махараджа. Известный своим щегольством и экстравагантным вкусом в одежде доктор Пател выглядел в костюме, как преподаватель физкультуры где-нибудь в Сиэтле. Так и хотелось повязать ему на шею привычный бежевый шарф, и надеть черный пиджак с лаковым отблеском. Вечером безнадежно уставший экипаж собрался в командном модуле на ужин. Молчанов с отвращением тянул из трубочки сублимированный суп с привкусом мяса и соленых огурцов. Требовалось поддерживать энергетический баланс даже через не хочу, несмотря на тошноту. От взгляда на мясные консервы к горлу подкатывал ком. Покровский, напротив, уплетал рыбу за обе щеки и болтал напропалую о прошедшем выходе в открытый космос: где-какие болты открутил, что отпилил и какие красоты успел разглядеть. Ричард Пател и Нака Миура слушали внимательно. В отличие от них командир Стивенсон хоть и присутствовал, сознание его, кажется, витало далеко за пределами корабля. Лицо командира напряглось, глаза двигались редко и только по делу. По-видимому, он нервничал перед предстоящим запуском. Нака отцепила от пояса нечто похожее на старую видеокамеру и показала всем. — Кажется, приказ был избавиться от всего мусора, — шутливо подначил Молчанов. Нака вытянула ладонь, поставила камеру сверху, как на подставку и по очереди направила на каждого объектив. — Ничего не напоминает. Ну же? — Нил Армстронг, — сказал Покровский без тени сомнений. Нака отпустила камеру и похлопала в ладоши, потом снова подхватила ее и прижала к груди, как прижимают любимых домашних животных. — Хассельблад 500, такой же делали снимки астронавты на луне. — Где ты ее взяла? — спросил Молчанов. — В главном модуле нашла, в мусоре. Кто-то давно привез ее, она, наверное была для того человека очень ценной. Кто-бы мог подумать. Она же и работает, и пленка имеется. Мы должны сделать первое фото экипажа. Нака отлетела на метр в сторону. — Ну ка соберитесь. Командир, прошу вас сядьте поближе к Ивану. — А что, хорошая идея, — сказал Молчанов, прильнув поближе к Покровскому, с другой стороны.