11 Младшая школа у нас была маленькая, все предметы вела одна учительница. Выходило, что твой класс и есть твоя компания. Именно там я подружилась с Натали. В младших классах дети еще ничего не знают о жизни и на деньги им плевать. Совсем другое дело – средняя и старшая школа. Там уже твоя компашка напрямую зависит от доходов семьи. Ну, если тебе не повезло родиться редкой красоткой, конечно. Или, как в случае с Закари Хендерсоном, прославиться на «Ютюбе». Он тоже не богач, но благодаря высокому статусу в соцсетях попал в одну компанию с детьми толстосумов. Многие мои сверстники убеждены, что количество подписчиков – это новая валюта, причем покруче доллара. Я жила в худшем районе города, и все это знали. В старших классах почти не осталось ребят из моей округи: многие пошли по стопам родителей и подсели на наркоту. Я никогда не употребляла, потому что задалась целью вырасти полной противоположностью матери и ей подобных. В школе до этого никому не было дела. Натали оставалась моей единственной подругой до тех пор, пока меня не взяли в школьную команду по волейболу. Там у меня появилось еще несколько приятельниц – особенно после того, как я стала играть лучше всех в команде, – но остальные на дух меня не выносили. Обращались со мной как с человеком второго сорта. Это нельзя было назвать травлей, нет. Меня никто не оскорблял, не задирал, не толкал в коридорах. Наверное, у меня был слишком грозный вид. Я могла постоять за себя, и все это знали. Скорее, меня игнорировали. Избегали. Никуда не приглашали. Вероятно, отчасти это объяснялось тем, что у меня не было ни мобильника, ни ноутбука, ни домашнего телефона – словом, никаких средств для общения в свободное от учебы время. В наши дни это верный путь к социальной изоляции. А может, я просто пытаюсь оправдать этим тот факт, что целых шесть лет была для всех пустым местом. Сложно не обозлиться, когда столько времени проводишь в одиночестве. А особенно сложно не обозлиться на классовую систему и людей с деньгами, потому что чем толще у человека был кошелек, тем меньше внимания он на меня обращал. Словом, мне трудно находиться здесь, на этом пляже, среди людей, для которых в школе я была невидимкой. Хочется верить, что Сара не из этих, что она хорошо относилась бы ко мне и там. Чем лучше я ее узнаю, тем меньше могу представить, чтобы она целенаправленно кого-то унижала. Остается Самсон. Как он относится к неудачникам? Да, не все богатенькие подростки вели себя как последние свиньи, однако свиней среди них было столько, что я перестала искать различия и просто сгребла всех в одну кучу. Порой я задаюсь вопросом: сложилась бы моя жизнь иначе, если бы я внимательней присматривалась к людям? Больше им открывалась? Неужели тогда меня приняли бы? Может, меня не принимали лишь потому, что я сама этого не хотела? Одной ведь проще. В случае чего я всегда могла рассчитывать на помощь Натали. Впрочем, мы с ней не были неразлучны. Я даже не назвала бы нас лучшими подругами: у нее, в отличие от меня, были и друзья, и тусовки. Знаю одно: я никогда не проводила время в большой компании. Когда я подросла и смогла устроиться на работу, свободное от учебы время я отдавала работе. Поэтому для меня все эти посиделки у костра, пикники и прочие тусовки со сверстниками – темный лес. Я пытаюсь найти общий язык с окружающими, но на это потребуется время. Моя личность формировалась много лет. Трудно просто взять и за пару дней стать другим человеком. Вокруг костра сидит около восьми ребят, однако Самсона среди них нет. Он спустился, взял себе бургер и, поев, ушел домой. Из присутствующих я знаю только Сару и Маркуса; они сидят напротив, по другую сторону костра, и похоже, и сами не очень хорошо знают остальных. Я слышала, как Маркус спросил у соседа, откуда тот приехал. Наверное, это такой пляжный обычай – тусоваться практически с незнакомцами. Случайные люди собираются вокруг костра и, потихоньку напиваясь, задают друг другу поверхностные вопросы, пока в один прекрасный момент им не начинает казаться, что они знали друг друга всю жизнь. Видимо, Сара заметила, что я замыкаюсь в себе. Она подходит и садится рядом. На песке у моего стула лежит Пеппер-Джек-Чиз. Сара чешет его за ухом. – Где зверюгу нашла? – Увязался за мной на прогулке. – Кличка есть? – Пеппер-Джек-Чиз. Она удивленно распахивает глаза. – Серьезно?! Я пожимаю плечами. – Знаешь, он мне нравится. Давай попозже его искупаем. Внизу есть уличный душ. – Думаешь, твоя мама разрешит его оставить? – В доме нет, но мы можем обустроить ему местечко на улице. По-моему, она даже не заметит. Их почти не бывает дома. Это верно. Взрослые поздно возвращаются с работы, почти сразу ложатся спать, а рано утром уезжают. – Почему? – Оба работают в Хьюстоне, пробки там просто адские. Поэтому в будни они ужинают в городе, пережидая час пик. Зато летом берут лишний выходной в пятницу – получается три выходных подряд. – А почему бы им не ночевать с понедельника по четверг в Хьюстоне? Там ведь у них основной дом? – Мама слишком за меня волнуется. Раньше она была очень строгая, сейчас немного расслабилась, потому что мне почти двадцать, но все равно ей обязательно надо знать, что я ночую дома. К тому же она обожает океан. По-моему, ей здесь лучше спится. – А в остальное время года тут кто-нибудь живет? – Нет. Мы бываем на Боливаре наездами, по праздникам и выходным. – Сара перестает гладить Пеппер-Джек-Чиза и поднимает глаза на меня. – А где ты будешь жить, когда начнешь учиться? Вернешься к матери? От этого вопроса у меня внутри все сжимается. Они ведь до сих пор думают, что я поступила в техникум в Кентукки. И про мать я ничего им не рассказала. – Нет, хочу… Закончить не успеваю: подбегает Маркус и подхватывает Сару на руки. Она взвизгивает, обнимает его за шею, и он уносит ее к воде. Потревоженный шумом, Пеппер-Джек-Чиз встает и принимается лаять. – Все хорошо, – говорю я, кладя руку ему на голову. – Ложись. Он вновь укладывается на песок. Я кошусь на дом Самсона, гадая, чем он сейчас занят. Может, пригласил к себе очередную девчонку? Это объяснило бы, почему он не со всеми на пляже. Без Сары и Маркуса мне становится не по себе. Я не знаю этих людей, а они уже порядком напились. По-моему, я одна тут не пью. Лучше пойду прогуляюсь, пока кто-нибудь не предложил сыграть в бутылочку или что похуже. Пеппер-Джек-Чиз сразу встает и идет за мной. Этот пес начинает мне нравиться. Он очень преданный, только вот кличка длинновата. Пожалуй, буду звать его Пи Джей. В нескольких ярдах от костра на песке стоит полуразрушенный замок. Пи Джей подбегает к нему и начинает обнюхивать. Я сажусь рядом и от нечего делать заново возвожу одну из стен. Жизнь – странная штука. Вчера ты смотрела на труп своей матери, а сегодня сидишь на пляже и гладишь собаку, названную в честь сыра. – Через час его смоет приливом. Поднимаю глаза: рядом стоит Самсон. Странно – почему мне так хорошо и спокойно, когда он рядом? – Тогда помоги построить защитную стенку. Самсон обходит замок и садится по другую сторону. Смотрит на пса. – Ты ему нравишься. – Я его покормила. Если бы котлету дал ему ты, он и за тобой ходил бы. Самсон начинает сгребать песок со своей стороны замка. Забавное зрелище: красавчик с обнаженным торсом играет в песке. Время от времени я кошусь на него. Надо же, какой сосредоточенный! Наконец тишина мне надоедает. – Его зовут Пеппер-Джек-Чиз, – говорю. Самсон улыбается. – Ты познакомилась с Марджори? – Как ты догадался? – У нее две кошки: Чеддер-Чиз и Моцарелла. Смеюсь. – Она такая забавная! – Это точно. Вода все ближе. Одна волна подползает прямо к тому месту, где мы работаем. Самсон прекращает ровнять свою стенку. – Ты уже плавала? – Нет. Побаиваюсь. – Почему? – Там акулы. Медузы. И прочие неведомые твари. Самсон смеется.