– Конечно! – Он ласково целует меня в волосы. – Люблю тебя, Бейя. Слышно, что он говорит искренне. И я впервые позволяю себе ему поверить. В этот миг я наконец отпускаю все дурное. Отпускаю ужасные детские воспоминания, которые так меня угнетали. Отпускаю злость и обиду на отца. Отпускаю даже злость на мать. Я даю себе обещание, что отныне буду держаться только за хорошее. А хорошее в моей жизни все-таки есть. Теперь у меня есть семья. 30 Моя соседка по комнате родом из Лос-Анджелеса. Ее зовут Сьерра – «с двумя “р”». Мы неплохо ладим; впрочем, я все время посвящаю учебе и волейболу, так что за пределами комнаты мы с ней толком не общаемся. А здесь мы либо делаем домашку, либо спим, и я ее почти не вижу. Удивительно: с Сарой мы жили в разных комнатах, однако куда больше времени проводили вместе. Я скучаю по Саре, хотя мы и списываемся каждый день. Кстати, с отцом тоже. О Самсоне больше не говорим – с того самого утра, когда я решила уехать в Пенсильванию. Все должны поверить, что я живу полноценной жизнью, пусть на самом деле это не так. Я думаю только о нем. Стоит услышать или увидеть что-нибудь интересное, внутри сразу возникает непреодолимое желание поделиться этим с ним. Но я не могу – он сделал все, чтобы я не вышла с ним на связь. Однажды я написала ему письмо – и оно вернулось. Я проревела весь день, а потом решила, что писать больше не буду. Сегодня утром слушали его дело. Судя по предъявленным обвинениям, ему светит несколько лет тюрьмы. Я с самого утра сижу на телефоне и жду звонка от Кевина. Честное слово, нет сил, просто сижу и пялюсь на телефон. В конце концов мне это надоедает, и я набираю Кевина сама. Да, он обещал позвонить, как только вынесут приговор, но вдруг его задержали или отвлекли? Убедившись, что Сьерра еще в душе, я расправляю плечи – и тут Кевин снимает трубку. – Как раз собирался тебе звонить. – Ну? Он вздыхает, и в его вздохе слышится вся тяжесть вынесенного Самсону приговора. – Есть две новости, хорошая и плохая. Мы добились, чтобы обвинение во взломе и проникновении переквалифицировали в нарушение границ частной собственности. Но от поджога не отвертеться: есть записи с камер видеонаблюдения. Я крепко сжимаю живот. – Сколько ему дали, Кевин? – Шесть лет. Однако выйдет он скорее всего через четыре. Я прижимаю ладонь ко лбу и роняю голову. – Почему так много? Это слишком много! – Могло быть гораздо хуже – за один поджог лет десять дают. А он вдобавок уже совершил преступление и нарушил УДО. Иначе он мог бы отделаться условным. Понимаю, ты надеялась услышать другие новости… Я просто раздавлена. Честное слово, я не думала, что вынесут такой суровый приговор. – Да насильникам дают меньше! Господи, что не так с нашей судебной системой?! – Примерно все. Ты сейчас учишься; может, станешь адвокатом и попробуешь ее исправить? Может. Специальность я пока не выбрала, и ничто не бесит меня сильнее, чем мысль о бесчисленных жертвах системы. – Где он будет отбывать срок? – В Хантсвилле, штат Техас. – Куда ему можно написать? Адрес дашь? Кевин мешкает. – Он не хочет, чтобы ему писали. В списке посетителей – только я и моя мать. Так и думала. Самсон не отступится от своего решения и будет до последнего держать меня на расстоянии. – Хорошо, но имей в виду: я буду звонить тебе раз в месяц до тех пор, пока он не выйдет. Обещай, что сразу же мне сообщишь, если что-то изменится. Даже если его просто переведут в другую тюрьму. – Позволишь дать тебе совет, Бейя? Я закатываю глаза, готовясь прослушать очередную лекцию от человека, который ничего не знает о Самсоне. – Будь ты моей дочерью, я посоветовал бы тебе забыть этого парня. Ты слишком много в него вкладываешь. А ведь никто толком не знает, каков он на самом деле, стоит ли таких затрат. – А если бы Самсон был твоим сыном? – спрашиваю я. – Ты бы хотел, чтобы все от него отвернулись? Кевин тяжко вздыхает. – Твоя правда. Что ж, тогда до связи в следующем месяце. Он вешает трубку. Я кладу телефон на комод, чувствуя себя совершенно опустошенной. Беспомощной. – Твой парень сидит в тюрьме?! Я резко оборачиваюсь на звук соседкиного голоса. Первое желание – наврать с три короба, ведь я всегда так делала. Скрывала правду от всех, кто рядом. Сейчас я больше так не хочу. – Не парень. Просто человек, который мне небезразличен. Сьерра, не переставая глядеться в зеркало, прикладывает к груди кофточку. – Вот и чудно! Потому что сегодня вечеринка, и тебе стоит туда сходить. Там будет куча парней. – Она отбрасывает в сторону одну кофточку и прикладывает другую. – Да и девчонок, если ты по этой части. Я наблюдаю, как Сьерра любуется своим отражением. В ее глазах столько радостного предвкушения – и почти ни капли боли. Мне бы очень хотелось сейчас быть ею – отвязной девчонкой, которую так манит студенческая жизнь и совсем не тяготит бремя трудного детства и прочих невзгод. Раньше я не разрешала себе веселиться – казалось, это нечестно по отношению к сидящему за решеткой Самсону. Я знаю, почему он со мной порвал. Потому что знал: если мы останемся на связи, я буду без конца горевать и думать только о нем. Разве можно на это злиться? А если нельзя злиться на человека, то как прикажете его забыть?! Я всем сердцем, каждой частичкой души понимаю, чем он руководствовался. Что он скажет, если узнает, что я провела все студенческие годы в депрессии и заточении – то есть так же, как и школьные? Он расстроится, что я потратила столько лет впустую. Значит, выбор прост: жить в одиночестве и надеяться (зная, что надежды могут никогда не оправдаться) или же попробовать выяснить, что я из себя представляю в этих новых условиях. Каким человеком я могу здесь стать? Тру глаза. Да, поводов для слез у меня предостаточно, однако главная причина проста: я наконец осознала, что должна по-настоящему отпустить Самсона, иначе мысли о нем будут преследовать и тяготить меня еще несколько лет. А я этого не хочу. И он тоже. – Ого! – Сьерра обернулась и с тревогой смотрит на меня. – Прости, не хотела тебя расстраивать! Можешь не идти, если не хочешь. Улыбаюсь. – Ну что ты! С огромным удовольствием пойду с тобой. Я вообще-то отвязная девчонка. Наверное. Сьерра выпячивает нижнюю губу, как будто ей стало грустно от моих слов. – Конечно, отвязная, Бейя! Вот, держи. – Она бросает мне кофточку, которая ей не подошла. – Примерь-ка! Тебе этот цвет больше к лицу. Я встаю и прикладываю кофточку к себе. Смотрю на свое отражение в зеркале. Вижу печаль внутри себя, но на лице ее почти нет. Ведь я всегда отлично умела скрывать свои чувства. – Хочешь, я тебя накрашу? – предлагает Сьерра. Киваю. – Ага, было бы здорово. Сьерра возвращается в ванную. Бросаю взгляд на стену рядом с дверью: там висит портрет матери Терезы. Я повесила его туда, как только приехала.