– Несколько дней? – переспросил Рид. – Примерно четыре, – уточнила Луз. – Может быть, пять, я не считала. – Какой она была? – Я никогда с ней не разговаривала, мы просто улыбались и говорили «привет». Она казалась очень милой. Красивая девушка, худая, совершенно никаких бедер, сейчас все такие. – В какое время вы обычно уходите с работы? – спросил Майло. – В семь часов вечера. – Кто-нибудь работает здесь в ночную смену? – В семь часов домой приходит дочь миссис Розенфильд, Элизабет. Она работает сиделкой в больнице Сент-Джон. – Луз заговорщицким шепотом продолжила: – Ей семьдесят один год, но ей все еще нравится работать в неонатальном отделении интенсивной терапии, с младенцами. Так я с ней и познакомилась. Я – аттестованная сиделка и тоже работала в интенсивной терапии. Я люблю младенцев, но здесь мне нравится больше. – Она погладила свою подопечную по плечу. – Миссис Эр – очень славная женщина. На губах старухи появилась добродушная улыбка. Кто-то напудрил ей лицо, накрасил веки синими тенями, наманикюрил ногти. Воздух в комнате был спертым и густым. Розы и гаультерия. – Что еще вы можете рассказать нам о Селене Басс? – напомнил Майло. – Хм-м, – протянула Луз. – Я уже говорила, она милая… пожалуй, чуть застенчивая. Похоже, она не любила долгие разговоры. Я никогда не слышала, чтобы Элизабет жаловалась на нее, а Элизабет любит пожаловаться. – Полное имя Элизабет? – Элизабет Майер. Она вдова, как и ее матушка. – Горничная опустила глаза. – У нас троих это общее. – А, – произнес Майло. – Сочувствую вашей потере. – Это было давно. Миссис Розенфильд снова улыбнулась. Трудно было понять, чем была вызвана эта улыбка. – Кто живет во второй квартире? – спросил Майло. – Мужчина, француз, его почти никогда не бывает дома. Он профессор; думаю, преподает французский язык. Чаще всего он во Франции. Вот как сейчас. – Как его имя? Луз покачала головой. – Извините, вам нужно спросить у Элизабет. За два года я видела его всего пару раз. Симпатичный мужчина, с длинными волосами – как у того актера, такого тощего… Джонни Деппа. – Похоже, у вас тут довольно тихое местечко, – заметил Майло. – Очень тихое. – К Селене когда-нибудь приходили друзья? – Друзья – нет. Один раз я видела ее с парнем, – сказала Луз. – Он ждал Селену на тротуаре, и она села в его машину. – Что это была за машина? – Извините, я не видела. – Вы можете описать его? – Он стоял ко мне спиной, и было темно. – Высокий, низкий? – спросил Рид. – Среднего роста… ах да, точно одно – у него не было волос, бритая голова, как у какого-нибудь баскетболиста. От его головы отражался свет. – Этот мужчина был белым? – уточнил Рид. – Ну… – промолвила Луз, – не черным, точно. Хотя я полагаю, что он мог быть светлокожим черным. Извините, я видела его только со спины; полагаю, он мог быть кем угодно. Он что-то сделал с Селеной? – Мэм, на данный момент у нас даже нет подозреваемого. Вот почему все, что вы видели, может оказаться важным. – Подозреваемый?.. Так она… – Боюсь, что да, – подтвердил Рид. – О нет. – Глаза горничной увлажнились. – Это так грустно, такая молодая… о, Боже… Жаль, что мне больше нечего вам рассказать. – Вы и так сказали многое, – заверил ее Майло. – Не сообщите ли ваше полное имя, для протокола? И контактный телефон. – Луз Елена Рамос. Не опасно ли оставаться здесь? – У нас нет причин так думать. – Ох, – вздохнула Луз. – Мне немного боязно. Лучше поберечься. – Я уверен, что с вами все будет в порядке, мисс Рамос, но осторожность никогда не повредит. – Когда вы приехали, я догадалась, что что-то случилось. Проработав в больнице восемь лет, начинаешь понимать, как выглядят плохие новости. * * * Жилище Селены Басс, площадью в четыре сотни квадратных футов, несло следы своего гаражного прошлого. Потрескавшийся бетонный пол был покрашен бронзовой краской и отлакирован, но сквозь лак проступали масляные пятна, в воздухе витал слабый запах смазки и бензина. Низкий потолок из побеленного гипсокартона делал комнату тесной. Стены были отделаны тем же материалом, небрежно прикрепленным к деревянной обрешетке. Были видны проклеенные скотчем швы; головки гвоздей торчали тут и там, словно юношеские угри. – Высокотехнологичная конструкция, – заметил Майло. – Возможно, уроки игры на фортепиано приносят не очень-то хороший доход, – кивнул Рид. Мы надели перчатки и встали в дверном проеме, внимательно оглядывая помещение. Никаких видимых признаков насилия или беспорядка. – Мы вызовем бригаду с техникой, – решил Майло, – однако не похоже, чтобы действие разворачивалось здесь. Он вошел в дом, и мы – следом за ним. Шкафы из черного оргалита отгораживали в углу крошечную кухоньку. Компактный холодильник, микроволновка, электрическая плита с двумя конфорками. В холодильнике: вода в бутылках, приправы, сгнивший нектарин, вялый сельдерей, картонная упаковка с китайской едой, взятой на вынос. Мо Рид подтянул перчатки и заглянул в коробку. Курица в кисло-сладком соусе, окрасившемся в тускло-оранжевый цвет. Мо наклонил коробку. – Все уже загустело. Этой курице как минимум неделя. На полу лежал полутораспальный матрас, застеленный коричневым покрывалом с росписью батиком, поверх него валялась целая куча плотно набитых декоративных подушек. Майло откинул угол покрывала. Простыни лавандового цвета были чистыми и гладкими. Он принюхался и покачал головой. – Что такое, сэр? – спросил Рид. – Никакого запаха: ни стирального порошка, ни запаха тела, ни парфюмерии, ничего. Как будто их постелили – и ни разу на них не спали. Он отошел к ночному столику, отделанному под полированную березу. На столике лежали низкокалорийные конфеты, ночная рубашка из белой фланели, дешевый электронный будильник и расческа. Майло внимательно взглянул на расческу. – Не вижу ни одного волоска, но, может быть, эксперты что-нибудь найдут. Кстати говоря, детектив Рид… Тот позвонил криминалистам, а Майло продолжил обход комнаты. Он проверил высокое мусорное ведро из желтого пластика. Пусто. Тут и там были разбросаны подушки, на которых, видимо, предполагалось сидеть. Все они были пухлыми и твердыми, как будто ими ни разу не пользовались. * * * Вещи у Селены хранились в фанерном комоде с тремя ящиками и в шестифутовом стальном шкафу, окрашенном оливковой краской. Слева от шкафа находилась дверца в санузел, в котором едва мог поместиться человек. Нейлоновая шторка вместо двери, душ за загородкой из оргстекла, дешевый унитаз и раковина. На полу стоял шаткий медицинский шкафчик с ящиками. Все безукоризненно чистое и сухое. В шкафчике пусто. Исключением среди всей этой минималистической эстетики была стена, возле которой стояли два электронных синтезатора, усилитель, микшерная консоль, двадцатидюймовый плоский монитор на черной подставке, два черных складных кресла и несколько метровой высоты стоек со сборниками нот. Рид изучил ноты.