— Шерстинки с него сдуваем! За ним два клана здесь и вся почтовая служба там. Ссориться с местными кланами нам не с руки. После ужина нам предстояла первая брачная ночь с Лапочкой. Тамарр деликатно уступила нам большую палатку, перебравшись в маленькую. Но заявила, что следующая ночь — ее. Раз она не девушка, ждать три ночи не обязана! Мешки с мясом лопы мы вытащили из палатки и накрыли на всякий случай пленкой. Ночь прошла великолепно! В доме радости я нахватался не только знаний по аналитической геометрии, но и других. Лапочку же учили на доверенную рабыню высшего света. То есть глубоко, хотя и без практики. И вот мы полночи занимались сведением воедино теории и практики. А утром пошел дождь. Холодный, мелкий и противный. Тамарр перебралась в большую палатку, и мы позавтракали холодным мясом, которого предусмотрительная Лапочка вчера нажарила с избытком именно на подобный случай. Рассказали, как прошел вчерашний визит. — Не верь капитану, — заявляет Лапочка. — Он хитрый и опасный как файрак! — А мне показался добрейшей души… — Это он притворялся. Добрые не командуют сотней головорезов. А тот, с которым ты на мечах дрался, его зовут Коррнего, его правая рука. Не поворачивайся к нему спиной. Он опасен как ядовитая змея. — Мне они тоже притворщиками показались, — соглашается с Лапочкой Тамарр. — Значит, буду их остерегаться. Затем я рассказал девушкам о нашем Гвардейском Корпусе. В столичном округе всего две школы гвардии — при Дворце и в Оазисе, при Универе. Школа гвардии при Дворце существует с незапамятных времен. Обучаются там главным образом серые, и во всех кричалках они зовут себя Стальной Гвардией. Наш Учебный Гвардейский Корпус образовался около двенадцати лет назад. Не такой престижный — нет ни сословных ограничений, ни ограничений по цвету шкурки. Но изучение общеобразовательных предметов у нас поставлено лучше. А по воинским дисциплинам Бойцовые коты уже второй год держат первенство в соревнованиях школ. Бойцовые коты — это мы. Название Петрр придумал, а леди Линда поддержала. Если копнуть глубже, ничего придуманного в названии нет. Довольно далеко от нас по звездным меркам есть планета, на которой учащиеся гвардейской школы зовут себя бойцовыми котами. У них даже свой гимн есть. Но согласитесь, нам это название больше подходит. Какие они коты, если даже хвостов нет. Гимн нам Линда перевела. Не в стихотворной форме, а дала подстрочник и мотив. Все равно, их текст нам не годится, он весь на местные реалии завязан. Так что от оригинала остались всего две строки, первая — «Багровым заревом пылает небосвод» и последняя — «Бойцовый кот нигде не пропадет!» Папа, узнав историю происхождения гимна, очень рассердился. Но Линда достала сережки в форме колокольчиков и вставила в уши. Папа рассмеялся и простил ее. С этими колокольчиками связана какая-то древняя то ли история, то ли легенда. Но Линда рассказывать не хочет. Дядя Шурр и Маррта тоже знают, и тоже молчат как партизаны. Только весело фыркают и хихикают при упоминании. С Линдой вообще много легенд связано. Так, в Столице ее на полном серьезе считают иноземной принцессой Муррлин. Она прибыла к нам совсем молоденькой, инкогнито. То ли жизнь постигать, то ли на ночную тень выучиться. Но, на свою беду, повстречала Пуррта. И закрутилась у них любовь… Теперь ни за какие коврижки возвращаться не хочет. Прижилась. Завела семью, бизнес в Столице. Несколько раз прилетали ее родители, уговаривали вернуться — отказалась. После моей истории Лапочка отругала меня за то, что я зову ее Лапочкой. Сестренка перевела ей, что означает ее новое имя. А затем я получил выговор от сестренки за то, что отключил камеры на стратегических очках. Из-за этого она наблюдала за происходящим только через регистраторы байка и восемь камер на ошейнике Тамарр. Я на самом деле отключил все, кроме переводчика и связи. До того свыкся с очками, что совсем забыл о них. Висят на висках, гундят в уши, а больше ничему не мешают… Нажал на обод в районе переносицы. Две чечевицы, висевшие под ушами, сдвинулись по ободу вперед, наползли на глаза. Автоматически включились видеокамеры, проекторы и системы слежения за зрачком. Если не пользоваться трансфокатором, через некоторое время можно забыть, что ты в очках. — Пусти меня в очки, — потребовала сестренка. Пустил. Она включила все, что можно. Даже медицинскую телеметрию! Да так быстро, у меня только менюшки перед глазами мелькали. Когда кончила, нажал на переносицу, отправив чечевицы очков назад, в пассивно-транспортное положение. А сестренке включил планшетку. Теперь нас в палатке как бы четверо. — Что это? — заинтересовалась очками Лапочка. — Защита глаз и еще много всяких амулетов. Прилетим ко мне домой, подарю тебе такие же. — А мне? — спросила Тамарр. — А тебе сначала нужно научиться читать и писать на нашем языке. Или на русском. — Что за язык такой? — обе хором. — Язык иноземцев. Мой папа — иноземец, а мама родилась в империи. Я, вообще-то, приемный сын со дня рождения. Сестренка — тоже. У прраттов и иноземцев своих детей быть не может. Русский — папин родной язык. У нас такая странная семья, что с детства на трех языках говорю. Родной папин, родной мамин и как бы родной по цвету шкурки — язык рыжих королевств. Решил ознакомить девушек с основами русского языка, и тихо балдею. Нет, не от того, что у меня три родных языка. Это случается. Балдею от русского. Раньше привычно не обращал внимания. Но возьмем тарелку и сковородку. Они стоят на столе. Теперь положим тарелку на сковородку. Она теперь ЛЕЖИТ в сковороде. Возьмем домашнего бачука. Он влез на стол и сел на попу. Он сидит на столе. Рядом с ним села птичка. Она тоже сидит на столе. Но она же СТОИТ на ногах… Теперь прихлопнем птичку и сделаем из нее чучело. Оно будет СТОЯТЬ на столе. Где разум, где логика? Как я четырнадцать лет говорил на этом языке? — Серый, переведи на язык рыжих: «За песчаной косой лопоухий косой пал под острой косой косой бабы с косой», — звучит в наушниках ехидный голос одного из аналитиков Стаса. — Еще раз такое спросишь — не вернусь из увольнения и останусь навечно на Диком материке, — вяло отбрыкиваюсь я. — Хозяин, почему тебя голос серым зовет? Ты же рыжий, — спрашивает Тамарр. — Он серый, потому что еще совсем зеленый, — комментирует сестренка. — Это игра слов из русского языка, — пытаюсь объяснить я. — Зеленый — это значит незрелый, неопытный, совсем юный. А Серый я потому что Серргей. Такое сокращение от имени. — Как вы можете говорить на русском? В нем у каждого слова по три смысла! Я отказываюсь это понимать! — заявляет Лапочка. А ведь она худо-бедно знакома с четырьмя языками, кроме родного. Кстати, надо познакомить Стаса с ее мамой-полиглотом. Подготовим базы по незнакомым языкам, пополним уже имеющиеся. Хотел познакомить Тамарр с письменностью, достал бумагу, стило… Но вместо этого обучил девушек игре в крестики-нолики. — Серый, вам пора собираться на корабль, — напоминает сестренка. Надеваем униформу, выходим под дождь. Тамарр садится на байк, я накрываю ее и байк пленкой. И сам ныряю под пленку как в палатку. К углам пленки привязываю веревки. По-морскому — концы. Это чтоб ее ветром не унесло. — Мы так и полетим под пленкой? — спрашивает Тамарр. — Не видно же ничего. — Не видно — пол беды. Пленка на ветру полощется, быстро лететь нельзя, — объясняю я и поднимаю байк вертикально вверх. На трех тысячах метров дождь остается под нами. Светит солнце, но холодно! Настраиваю автопилот на место вчерашней предпоследней посадки. Плотно закутываемся с Тамарр в сложенную в несколько слоев пленку, и я жму на кнопку. Теперь байк сам довезет нас до корабля. Под пленкой не холодно, мы как в маленьком парнике. Но ноги мерзнут. Тамарр поджимает под себя то одну, то другую ногу. Беру с нее пример. Через час мы на месте. Точнее, на три километра выше места. Даю команду байку медленно опуститься до высоты сто метров. С каждым метром становится теплее и мокрее. В общем, промокли до пояса. Снизу. Разглядев за пленкой и дождем силуэт корабля, я направил к нему байк. Нас встретили радостными воплями и солеными шутками. Боцман проводил в кают-компанию. Там сунули в руки кружки с горячим вином, грохнули на стол сковороду с шипящими и скворчащими кусками мяса, блюдо с нарезанными дольками местных фруктов и блюдо с лепешками. Вино горячее, мясо горячее. И это так здорово! И главное — хлебные лепешки! Неделю хлеба не ел. А фрукты пронзительно кислые и пряные. Из них, вообще-то, соус делают. Но на флоте ребята простые, считают, что соус сам собой из компонентов в животе смешается. Наполнив желудки, идем к капитану. Выходя из кают-компании, делаю вид, что от вина меня шатает, и хватаюсь за дверной косяк. Капитан вручает мне сумку с письмами и говорит много теплых слов. Произношу ответную речь и дарю ему солнечные очки. Выходя из каюты, снова изображаю нетрезвого и хватаюсь за дверной косяк. Два микрофона установлены! «Паранойя — наше все!» — сказала бы Линда. Дождь все еще моросит. Убираю сумку в багажник байка, прощаюсь с командой, закутываю себя и Тамарр в пленку, пристегиваю к байку. Матросы щупают пленку и качают головами. — Где изготовили эту ткань? — спрашивает боцман. — Не знаю, — честно отвечаю я. — Нам со склада выдают. На складе ее много. И поднимаю байк в воздух. Сильно разгоняться нельзя — пленка может заполоскаться на ветру. Медленно набираю высоту, а курс держу в открытый океан. Пусть команда думает, что их письма полетели прямиком к дому. На высоте четыреста метров вхожу в облака. По широкой дуге разворачиваю байк к берегу и задаю курс автопилоту. Медленно увеличиваю скорость. На ста тридцати ветровое стекло уже не спасает, и пленка начинает полоскать. Снижаю до ста десяти. Лететь долго, а делать нечего. Рассказываю Тамарр о жизни в Оазисе. Постепенно перехожу на иноземцев и другие цивилизации. Цивилизаций много, но в Оазисе можно встретить представителей только трех. Мы, прратты. Если по-русски, коты. Иноземцы, по-русски, люди и один бабу. Бабу — это сокращение от бабуин. Зовут Коррнев Юрра. Но он собирается вернуться на родную планету. Универ закончит — и улетит. Тамарр задает очень правильные вопросы, и мне приходится прочитать целую лекцию по астрономии и обитаемым мирам. — Каждая звезда на ночном небе — это солнце? — переспрашивает Тамарр с горящими глазами. — И у каждой есть такой же мир, как наш? — Да, каждая звезда — это солнце. Только не у каждой звезды есть такой чудесный мир. Миры вроде нашего — огромная редкость. Умеет Тамарр правильные вопросы задавать. За полчаса «расколола» меня. Не только о Странниках, но даже о саркофаге рассказал. Сначала проболтался, потом язык прикусил. Информация-то секретная, а я Тамарр всего несколько дней знаю. С другой стороны, как бы, уже жена. Верит мне. До того верит, что с байка не побоялась без парашюта спрыгнуть. Жизнь мне доверила… А я доверю ей свою жизнь? — Хозяин, чего замолчал? Ты знаешь ребят из саркофага? — Тамарр, не с того я начал. У нас серьезный разговор намечается. — Ой, может, не надо? Лапочка боится, когда ты ей такие слова говоришь. Я ей верю и тоже боюсь. Ага, боится она. А сама лыбится, рот до ушей. — Первое — забудь слово «хозяин». У меня имя есть. Можешь звать Серрежа или Серргей, можешь Серрега или Серый. Можешь мужем называть. Но про хозяина забудь. — Так я уже не вторая жена? — Про первую и вторую тоже забудь. И Лапочке передай. Вы просто мои жены. — Слава звездам, свершилось! — хихикнула Тамарр. — И трех дней не прошло. Теперь ты от меня точно не избавишься. Что в когтях — все мое! — То, что я тебе рассказал про Странников и про саркофаг — страшная тайна. Никогда и никому не рассказывай. Тебе я рассказал только потому, что ты — моя жена. Должна знать. Я — один из тех, из саркофага. Второй слева. Я в любой день могу стать суперкотом и уйти к Странникам. Не знаю, когда, не знаю, как, но такое может случиться. — Лапочка знает? — Нет. И ты молчи. Надо будет — сам расскажу. — Муж, а меня с собой в Странники возьмешь? — Не знаю, Тамарр, в мировой истории еще не было ни одного суперкота. Но люди, став люденами, бросали близких и уходили навсегда. — Сережа, ты уверен, что это правда? — Я саркофаг видел, и активаторы видел. Нам Стас все показал и рассказал. Мама держала меня за руку и молча плакала. Она очень меня любит.