Леонов отвернулся к окну. – Она не замужем, а я хоть и был женат, но одинок. Светлана постоянно сидела за границей, ей не хотелось видеть больную девочку. В появлении на свет дочери с генетической болезнью супруга обвиняла меня. В какой-то статье в интернете она вычитала, что порфирия передается только по отцовской линии, и объявила: – Я здорова, это у тебя гнилая кровь от матери. После этого разговора мы фактически разошлись, но официально не развелись. Я отказался от развода из-за Лизы. Меня американский профессор предупредил: – Любой стресс может ухудшить состояние ребенка. Мы со Светланой на удивление спокойно обсудили ситуацию и договорились. Она делает что хочет, имеет столько денег, сколько ей для счастья надо, летает в свой любимый Лондон. Но мы не подаем на развод, жена периодически живет дома, Лиза знает: у нее есть мама и папа, все счастливы. Если у Светы появятся новые отношения, она не станет их демонстрировать. Пусть занимается тем, чем хочет, и с тем, кто ей по сердцу. Но Лиза не должна ничего знать. Я был уверен, что уж я-то в ближайшие годы ни на одну бабу не посмотрю. Для удовлетворения физиологических потребностей есть определенная категория дам соответствующего поведения. Но я брезглив до крайности и наивно верю в то, что мужчину и женщину должны связывать эмоции. К Брониславе я сначала относился как к гувернантке, платил ей жалованье. Потом мы сблизились. Когда Лизе стало совсем плохо, Броня уже ждала ребенка, и я ее отселил в дом, который купил Лебедев. Единственный светлый момент во тьме тех дней: отсутствие официальной жены и мамы. Елизавета Петровна сильно переживала из-за болезни внучки, я боялся, что, узнав о кончине Лизы, бабушка заработает сердечный приступ. И когда меня предупредили, что для Лизы счет идет на дни, я отправил мать за границу. Очень не хотел, чтобы она видела малышку в гробу. Броня занималась похоронами, она находилась постоянно рядом со мной, но все приняли ее за одну из служащих. Светлана же в то время была в Лондоне. Я не стал ей сообщать об ухудшении состояния дочери. – Почему? – удивилась я. – Вересова – мать Лизы. – Только на бумаге, – возразил Леонов, – в данном случае я пожалел себя. Светлана могла не упустить случая устроить спектакль: упасть у гроба, рыдать, рвать на себе волосы. Увольте. Пусть сидит там, где сидела. – Пресса написала, что ваша дочь походила на спящую принцессу, – вздохнула я, – просто красавица. Как кукла. – Понятно, – хмыкнул Леонов, – вы выяснили, что Оля сделала по моей просьбе манекен. Да. Я позвонил ей, попросил о встрече, сказал: «Никому, кроме тебя, не могу сообщить правду. Болезнь изуродовала Лизу. Не хочу, чтобы внешность девочки стала предметом охов и ахов в соцсетях и темой обсуждения на телешоу. Помоги мне». Оля откликнулась мгновенно и выполнила мою просьбу. Лицо куклы было один в один как у Лизы, а тела не видно, оно в платье с длинными рукавами плюс покрывало. Гроб имел крышку из стекла. Никто и не подумал, что видит куклу. Леонов сгорбился. – Опять же из-за мамы мы с Броней скрываем наши отношения и наличие Кати. Елизавета Петровна прекрасный, добрый человек. Мне очень повезло родиться у нее. К тому же я появился на свет, когда мать была совсем молода. Я уже взрослый человек, а маму никто не назовет дряхлой. Она активна, в полном разуме. Очень хочу, чтобы мать прожила еще много-много лет. Опасаясь за ее здоровье, я удалил ее перед кончиной Лизы из Москвы. Но ведь постоянно скрывать смерть ребенка невозможно. В тот день, когда я сообщил Елизавете Петровне правду, заранее вызвал «Скорую», договорился с клиникой. И правильно поступил. Как только мама услышала о смерти малышки, у нее случился гипертонический криз. Слава богу, что «Скорая» уже стояла наготове, маму живо доставили в больницу. После возвращения домой она мне поставила условие: – Не знаю, как сложатся ваши отношения со Светланой дальше. Но больше никаких детей. Порфирия – наследственный недуг. К сожалению, мы понятия не имеем о состоянии здоровья предков. Не хочу опять переживать то, что один раз с нами произошло. Если ты разведешься со Светланой, то следующей супруге тоже не стоит беременеть. Я не вынесу еще раз мучений ребенка. Панически боюсь повторения порфирии. Вот уйду на тот свет, и размножайся сколько хочешь. Мама никогда не ставила мне условий. Тот разговор – первый и единственный. Мне пришлось согласиться. Но у нас с Броней уже родилась Катя. Я не могу рисковать здоровьем матери. Поэтому ребенок спрятан в Подмосковье. – Екатерина Никитична или Никитовна Леонова, дошкольница, в Москве и области не зарегистрирована, – сказал Филипп. – Дочь записана под другими отчеством и фамилией, – пояснил издатель, – докучливая пресса не обходит меня своим вниманием. Нет желания видеть папарацци под забором дома. – Да уж, – вздохнула я, – чего только про вас ни напридумывали, когда Светлана выбросилась из окна. – Да, понаписали и наснимали всякого, – поморщился Леонов, – Светлана слишком эгоистична для самоубийцы, депрессией она никогда не страдала. – Есть описание места, где нашли вашу жену, – продолжал Филипп, – и заключение эксперта, там сказано, что это был несчастный случай. Леонов встал, подошел к двери, открыл ее и громко сказал: – Девочки, быстренько сбегайте к Филимоновой и Ане Павловой, скажите, что я прошу наборы подарочных изданий для моих гостей. Потом издатель вернулся на место. – Криминалист служил в МВД много лет, – продолжал Майоров, – не имел никаких нареканий. Дело вашей жены у него последнее, он ушел на пенсию. – Все верно, – вздохнул Никита, – Светлана случайно выпала из окна столовой. В комнате остался накрытый к чаю стол. Следователь предположил, что жена ела сухое, ломкое печенье. Подавилась, начала кашлять, сделала несколько глотков из кружки, не помогло. Крошки, наверное, попали в дыхательное горло. Светлана подошла к окну, распахнула его. Наша квартира находится в доме старой постройки, после ремонта в нем окна на французский манер до пола. С внешней стороны есть маленькие решеточки, сантиметров тридцать высотой. Супруга, возможно, понадеялась, что от свежего воздуха кашель пройдет. Вплотную приблизилась к решетке и упала. Это несчастный случай. – Если долго и сильно кашлять, может начаться головокружение, в глазах потемнеет, произойдет потеря сознания, – перечислил Степан. – Я тоже так подумал, – кивнул Никита Иванович. – Вы не знаете, где может находиться Федор? – вернулась я к началу нашей беседы. – Нет, – ответил издатель, – могу лишь предположить, что мастер всех услуг вляпался в нехорошую историю. Когда занимаешься подобным бизнесом, жди беды. – Вы сильно рисковали, оформляя дом на Лебедева, – сказала я. – Только что заметили: «Когда занимаешься подобным бизнесом, жди беды». Если с Федором случится беда, то какова будет судьба особняка и автомобиля? Машина – пустяк, а вот дом – серьезное вложение. – Они отойдут единственной дочери Лебедева, – по-прежнему не меняя ни тона, ни выражения лица, вымолвил хозяин кабинета, – тарантайка не стоит внимания, ее я выкину на помойку. Особняк тоже не очень дорогой, но уютный. Мать ребенка может его продать или жить там по-прежнему. – У Лебедева был наследник? – на этот раз совершенно искренне, отступив от нашего сценария, изумился Мирон. – Вы не поинтересовались, есть ли у пропавшего дети? – в свою очередь удивился Никита. – По данным на тридцать первое декабря прошлого года, Федор Лебедев был одинок и бездетен, – ответил Майоров. – По данным на тридцать первое декабря прошлого года, – повторил Леонов, – а сейчас апрель. Федор уже женат. И он удочерил своего ребенка от гражданского брака. Теперь девочка Екатерина Федоровна Лебедева. Ее мать, Бронислава Самойловна, после кончины мужа, естественно, станет обладательницей всего имущества. Я не успела удивиться, как Федор смог дважды оформить брак, потому что на мой телефон полились рекой эсэмэски от Диванковой: «Ты где?», «Ответь», «Немедленно отзовись», «Федя в больнице», «Орловка, улица Степанкова, десять, доктор Харитонов, еду туда», «Почему ты молчишь?», «Виола!» Глава тридцать шестая Когда мы вышли от Леонова, я соединилась с Еленой и услышала: – Я думала, ты умерла. – Предположение ошибочно, – ответила я и включила громкую связь. – Немедленно приезжай в Орловку, – закричала Диванкова, – прямо сейчас. Федя мне ничего не рассказывает. Его сбила машина! На трассе. Он умер! Я просила рассказать, что случилось, но он ни слова не произнес. Говорит: «Не помню». Но я чую – он врет! Знает, кто его хотел переехать. Сию секунду прикатывай сюда. Со Степаном! Из-за вас у меня одни неприятности. – Если человек умер, то странно ожидать от него ответа на вопросы, – заметил Филипп, садясь в джип, – и уж совсем необычно, что покойник сообщил, будто он ничего не помнит. Едем в Орловку? Я кивнула и пошла к машине. – Подмосковный город, – доложил через пару секунд Фил, шагая за мной, – отсюда езды двадцать-тридцать минут в зависимости от загруженности шоссе. Ох, простите. Майоров вытащил другой телефон. – Добрый день, Анатолий Борисович. Да, это я. Секундочку, нахожусь на шоссе, связь плохая, отъеду в другое место. Начальник компьютерного отдела сунул трубку в карман: – Тело Светланы Вересовой изучал Анатолий Борисович Жук. Это его последнее дело, он, как верно сказал Леонов, ушел на пенсию. Я слушал разговор с издателем, одновременно рылся в интернете и увидел кое-что примечательное. Вскоре после выхода на пенсию Анатолий Борисович стал писателем, выпустил книгу «Тело и я. Рассказы простого эксперта». И через месяц приобрел дом в ближнем Подмосковье, участок двадцать соток. Семьи у него нет. Вилка, скажи, начинающему литератору, автору первой и пока единственной книги выпишут большой гонорар? Столько денег, чтобы хватило на покупку коттеджа в области близ Москвы? Пусть даже на маленький домик? – Если писатель известное, а еще лучше скандальное лицо, – усмехнулась я, – популярный актер, телеведущий, тогда сумма может оказаться большой. А простой эксперт… Сомнительно, что его опус бросятся хватать, как бесплатные конфеты. Разве что к нему на стол в морге попадали исключительно богатые и знаменитые, и автор выкладывал все их тайны перед читателями. – Я решил поговорить с мужиком, – воскликнул Филипп. – Накропал ему письмо: «Издательство «Элефант» заинтересовано в сотрудничестве с вами. Просим перезвонить по телефону», и указал свой номер. Я усмехнулась: – Так никто не делает. – Но сработало же, – возразил Майоров, – к Анатолию Борисовичу надо прямо сейчас ехать, ковать железо, пока оно согласно и денег хочет. – Нужно разделиться, – решил Степан, – Мирон и Ксения отправятся к Жуку. А мы трое покатим к Лебедеву. – Понял, – сказал Майоров и схватился за трубку. – Анатолий Борисович, прошу меня извинить. На дороге сплошные «дыры», постоянно связь исчезает. Разрешите к вам приедут два наших лучших сотрудника: Ксения Небова и Мирон Кротов? Отлично, прямо сейчас отправятся. Психолог и детектив порулили к эксперту, а наша часть команды углубилась в область, довольно быстро добралась до городка и нашла местную больницу. Лена сидела на стуле в коридоре. Увидев нас, она стала возмущаться: – Вы на животе ползли? – Спешили, как могли, – мирно ответил Степан. – Что с Федором? Диванкова показала на узкую дверь с табличкой «Кладовая. Посторонним не входить». Мне стало не по себе. Пациента не положили бы в чулан, его отвезли бы в палату. Степан подошел к двери, постучал, потом приоткрыл ее и спросил: – Можно? – Кто там? – послышался знакомый голос. Я выдохнула и крикнула: – Федя, это мы!