– Слушаю! – Добрый день, меня зовут отец Дмитрий, – лихо соврал Филипп. – Позволительно ли поговорить с Елизаветой Петровной? – Это я, батюшка. – Еще раз добрый день, матушка. Разрешите вопрос задать? – Конечно. – Господь послал мне икону. Состояние ее плачевное, найдена на чердаке, валялась среди мусора. – Ужасно! – По моему разумению, это икона из монастыря, который в наших краях существовал до шестидесятых годов двадцатого века. Потом его разграбили, сделали из храма хранилище сена. Есть предположение, что образ, о котором я веду речь, – чудотворная святыня монастыря. Написан он был в тысяча пятьсот шестьдесят втором году по заказу помещика Елина в благодарность за избавление от тяжкой болезни его единственной дочери. Икона имела богатый оклад. Не сочтите за труд взглянуть на нашу находку и оценить: можно ли ее реставрировать? Мы, к сожалению, стеснены в средствах, но, если вы возьметесь, то прихожане соберут деньги… – Батюшка, простите, что не дала вам договорить. Я работаю безвозмездно. – Спаси вас, Господи. – Вы в Москве? – Нет, далеко от Белокаменной. – Присылайте кого-нибудь с иконой. Староборкинский переулок, дом восемь, шестой этаж. Домофон двенадцать. – Спаси вас, Господи. До которого часа вам можно звонить? Не хочется домашних беспокоить. – Я работаю в мастерской. Я здесь одна. Пусть ваш человек позвонит, мы договоримся. – Хорошо, что не дома трудитесь, икона просит тишины. – Я только оклад делаю, ликом займется мой напарник. Нет у меня духовных сил на этот труд. И запахи резкие, я использую разные реактивы. – Спаси вас, Господи. Ангела-хранителя вам в помощь. – Спаси, Господи. Разговор завершился. Глава сорок вторая – Ну, ты даешь! – поразился Степан. – Прямо как священник беседуешь. – Дед служил настоятелем храма, – пояснил Филипп, – я у него в алтарниках состоял, пока в институт не поступил. Никита Иванович солгал. Он говорил, что Светлана зачем-то зашла в мастерскую матери и случайно выпила кислоту, которая была в чашке. Но, как мы сейчас выяснили, Елизавета Петровна не работает дома. И понятно почему: разные запахи могут раздражать членов семьи, в квартире сын, невестка, внучка, нянька, суета, громкие голоса. А работа с иконой, пусть даже только с окладом, требует тишины, сосредоточенности, молитвы. Я удивился, когда Леонов сообщил, что Вересова выпала из окна мастерской свекрови. В отчете об осмотре места падения говорится про окно столовой. Вот и закрались у меня подозрения: не врет ли издатель? Теперь ясно, что он лгал. Почему? Вернее, зачем? У меня зазвонил телефон, номер был неизвестен. Я сомневалась пару секунд. Не люблю отвечать на звонки, если контакта нет в телефонной книжке, обязательно нарвешься на рекламу. Но потом все же отозвалась. – Вилка, – зашептал мужской голос, – приезжай скорей. – Кто это? – не сообразила я. – Федя. – Лебедев? Ты? – Да. Поторопись. Меня хотят убить. – В какой больнице лежишь? – Улица Боровина, семь, седьмой этаж, квартира сто пятьдесят. – В клинике есть квартиры? – удивилась я. – Не идиотничай! Скорей! Я все объясню. – Уже едем, разговариваю по дороге. Почему ты не в больнице? Перелом крестца серьезное… – Да нет его! Идиот из деревенской больницы ошибся. Просто сильный удар, болит не по-детски. Нажми на газ! Она ума лишилась. – Надо поторопиться, – попросила я мужа, – Федор в панике! К нужному дому мы примчались через двадцать минут. – Квартиры тут не самые дорогие, – заметил Степан, – дом не новый. Башня советской постройки, район на отшибе. М-да. Не лучший вариант. У меня опять завибрировал сотовый. – Где ты? – закричал Федя. – Она точно приедет! Убьет меня. Совсем обалдела! На весь мозг больная. Адрес этот никто не знает! Но она выяснит! – Мы входим в лифт, – ответила я, – домофон не работает. – И хрен с ним! – взвизгнул Лебедев. – Звони в дверь так: три коротких звонка, два длинных. И так пять раз. – Лампина довела Лебедева до трясучки, – вздохнула я. – Кому принадлежит квартира, в которой находится Федя? – В подъезде интернета нет. Надеюсь, в жилом помещении Сеть появится, – ответил Майоров. – Дверь как в бомжатнике, – хмыкнул Степан, когда мы остановились у входа в квартиру. – С глазком, – добавил Филипп. – Сколько лет тут ремонта не было? Я начала давить на звонок. Створка приоткрылась на длину цепочки. – Кто там? – прошептал Федор. – У тебя есть глазок в двери, в него глянь, – велел Степан. – Заходите, – разрешил Лебедев. Как только мы очутились в прихожей, Федор живо захлопнул дверь. – Федор, глазок и цепочка – опасные вещи, – решил просветить Лебедева Майоров, – в первый легко ткнуть остро заточенным предметом, а ты в это время глазом в него смотришь. Подумай, что с тобой будет? Цепочка же на раз-два перекусывается простым инструментом. – Снимайте куртки, – отмахнулся Лебедев. – Красота, – оценил интерьер Степа, когда мы очутились в комнате. – Бордель в Задрипенске рыдает от зависти, – добавил Майоров, – зеркальный потолок, полумрак, пол покрыт шкурой невинно убиенного плюшевого волка, телик на стене и кровать размером с три телеги. Где нам сесть? – Может, на кухню пройдем? – предложила я. – В спальне темно и ни кресел, ни дивана нет. – Мне больно на стуле сидеть, – заныл Лебедев, – лучше лежать. Принесите табуретки. Или на постели устраивайтесь. – Слишком эротично, – усмехнулся Степан и ушел. – Групповуха не мое хобби, – ухмыльнулся Филипп и тоже покинул спальню. Через пять минут мы сидели на табуретках, которые принесли мужчины. – Говоришь, нет перелома? – начал разговор Степан. – Ага, – кивнул Федя, – идиот в больнице не разобрался. У них есть только рентген, аппарату лет, как Емельяну Пугачеву. Снимок бабка смотрела, а она старше Кремля. – Вроде Лена тебя перевезла в хорошую клинику, – напомнила я. – Я удрал! – коротко сообщил Лебедев. – Чья квартира-то? – не умолкала я.