– Я точно не помню, кем была моя первая жертва. Мы охотились на оленя у северной границы и вдруг наткнулись на фьерданский патруль. По-моему, бой длился не больше нескольких минут, но я убил троих. Они выполняли свою работу, как и я, пытались прожить день до вечера, а затем оказались на снегу в луже собственной крови. Точно и не скажешь, кто упал первым, но вряд ли это имеет значение. Нужно держать дистанцию. Тогда лица начинают размываться. – Правда? – Нет. Я помедлила. Не смогла посмотреть на него, когда прошептала: – Это было приятно. – Мал ничего не ответил, поэтому я продолжила. – Неважно, для чего я использую разрез, что я делаю со своей силой. Это всегда приятно. Я боялась поднять взгляд, боялась увидеть отвращение на его лице или, что еще хуже, страх. Но когда заставила себя посмотреть ему в глаза, лицо Мала было задумчивым. – Ты могла убить Апрата и всех святых стражей, но не сделала этого. – Мне хотелось. – Но не сделала. У тебя была возможность проявить жестокость. Но ты ни разу ею не воспользовалась. – Это пока. Жар-птица… Он покачал головой. – Жар-птица не изменит твою личность. Ты по-прежнему будешь девочкой, которая получила взбучку вместо меня, когда я сломал часы из золоченой бронзы Аны Куи. Я застонала и обвиняющим жестом ткнула в него пальцем. – А ты не вмешался! Мал хохотнул. – Естественно! Эта женщина умеет нагонять страх. – Затем его лицо посерьезнело. – Ты по-прежнему будешь девушкой, которая была готова пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти нас в Малом дворце, девушкой, которая только что на моих глазах поддержала служанку против короля. – Она не служанка. Она… – Подруга. Я знаю, – Мал сделал паузу. – Дело в том, Алина, что Лученко был прав. Мне потребовалась пара секунд, чтобы вспомнить имя лидера ополченцев. – В чем? – С этой страной что-то не так. Ни земли. Ни жизни. Кругом военная форма и пушки. Я раньше тоже так думал. Это правда. Он был готов уйти из Равки и никогда не оглядываться. – Что заставило тебя изменить свое мнение? – Ты. Я понял это в ту ночь в часовне. Не будь я так напуган, то смог бы понять раньше. Я подумала о теле ополченца, разрезанном пополам. – Может, ты был прав, когда боялся меня. – Я боялся не тебя, Алина. А потерять тебя. Девушка, которой ты становилась, больше во мне не нуждалась, но она та, кем тебе предначертано быть. – Жадной до власти? Беспощадной? – Сильной, – он отвернулся. – Лучезарной. И, наверное, немного беспощадной. Вот что нужно, чтобы править. Равка сломлена, Алина. Мне кажется, так было всегда. Девушка, которую я увидел в часовне, могла бы это изменить. – Николай… – Николай прирожденный лидер. Он умеет сражаться. Разбирается в политике. Но он не знает, каково жить без надежды. Он никогда не был никем. В отличие от тебя или Жени. Или меня. – Он хороший парень, – возразила я. – И станет хорошим королем. Но ему нужна ты, чтобы стать великим. Я не знала, что ответить. Прижала палец к оконному стеклу, потом стерла отпечаток рукавом. – Я хочу попросить его перевезти сюда учеников из Керамзина. И сирот тоже. – Возьми его с собой, когда полетишь за ними, – кивнул Мал. – Николай должен увидеть, откуда ты родом. – Внезапно он рассмеялся. – Можешь представить его Ане Куе. – Я уже напустила на него Багру. Николай начнет думать, что я коллекционирую злобных старух. – Я оставила еще один отпечаток на стекле. Не глядя на друга, попросила: – Мал, расскажи мне о татуировке. Он помолчал. Потом почесал затылок. – Это клятва на староравкианском. – Но зачем было наносить на себя эту метку? На сей раз Мал не покраснел и не отвел взгляда. – Это обещание стать лучше, чем раньше. Это клятва, что раз я не могу быть для тебя кем-то другим, то стану хотя бы оружием в твоих руках, – он пожал плечами. – Ну и еще это, наверное, напоминание, что то, чего я хочу, и то, чего я заслуживаю, разные вещи. – А чего ты хочешь, Мал? В комнате стало очень тихо. – Не спрашивай. – Почему? – Потому что этому не бывать. – Я все равно хочу услышать. Он шумно выдохнул. – Пожелай мне спокойной ночи. Вели мне уйти, Алина. – Нет. – Тебе нужна армия. И корона. – Да. Мал засмеялся. – Знаю, я должен сказать что-то благородное – хочу воссоединить Равку, освобожденную от Каньона. Хочу закопать Дарклинга под землю, чтобы он никогда больше не смог навредить тебе или кому-либо другому. – Он грустно покачал головой. – Но, наверное, я такой же эгоистичный ублюдок, каким был всегда. Несмотря на всю мою болтовню о клятвах и чести, то, чего я действительно хочу, так это прижать тебя к этой стене и целовать, пока ты не забудешь все другие мужские имена. Так что прикажи мне уйти, Алина. Я не могу дать тебе ни титула, ни армию, ничего, в чем ты нуждаешься. Он был прав. Я это знала. Что бы между нами ни существовало, такое хрупкое и чудесное, оно принадлежало другим людям – людям, которыми мы когда-то были, не связанные долгом и ответственностью, – и я не знала, кто теперь на их месте. Тем не менее, мне все равно хотелось, чтобы он обнял меня, хотелось услышать, как он шепчет мое имя в темноте, хотелось, чтобы он остался. – Спокойной ночи, Мал. Он коснулся места над своим сердцем, где сияло золотое солнце, подаренное мной давным-давно в темном саду. – Моя правительница, – тихо произнес он. А затем поклонился и ушел. Дверь за ним закрылась. Я потушила лампы и легла на кровать, натягивая на себя одеяло. Стеклянная стена была как огромный круглый глаз, и теперь, когда в комнате стало темно, я увидела звезды. Я провела пальцем по шраму на ладони, оставленному много лет назад краешком разбитой голубой чашки – в напоминание о том моменте, когда весь мой мир перевернулся, когда я отдала часть своего сердца, не надеясь когда-либо получить ее обратно. Мы приняли мудрое решение, поступили правильно. Мне нужно верить, что со временем благоразумие принятого решения принесет утешение. Но сегодня со мной оставались лишь тишина этой комнаты, боль от потери и глубокое и окончательное понимание, звучавшее как колокольный набат: из моей жизни ушло что-то хорошее. * * * Проснувшись на следующее утро, я обнаружила Толю у своей кровати. – Я нашел Сергея. – А он что, потерялся? – Его не было всю прошлую ночь.