– Что? О чем ты? Шанталь закрыла лицо руками, судорожно вздохнула, растерла слезы по лицу. – Извини, мне больно говорить, – сказала она. – Но надо. Побольше активности, самой разной… – Не торопись. – Да я не спешу. Ее рука нашла мою. Я сжал ее запястье, ожидая, пока девушка немного придет в себя. Она выглядела крайне истощенной. – У меня краш-синдром, – повторила она. – Еще истощение, пережатие сосудов. Знаешь, если ногу передавить – гангрена может начаться. – Конечно, знаю, – пробормотал я, с опаской смотря на ее тапочки. Пятки в них были вполне живыми. – Я до этого пока не дошла, – продолжала девушка. – Но это все равно опасно. Если сдавливание резко убрать, то кровь хлынет обратно, от резкого наплыва может случиться тромб, или жилы лопнут, или еще что-то нехорошее случится. Прости, я не спрашивала. – Когда ты успела получить этот синдром? – Лежала в костюме и получила. – Но мы все лежали в костюмах, – возразил я. – В них хоть весь день можно. А ты играла вроде недолго. Шанталь какое-то время пристально смотрела на меня и затем попросила: – Увезешь меня отсюда? – Уверена, что можно выписываться? – Меня растерли, обкололи, накачали внутривенкой, – перечислила девушка. – Они могут меня выписать, если я захочу, а я хочу. Отвезешь к себе домой? – К себе? – Мне показалось, что я ослышался. – Да. Пожалуйста. Мне нельзя назад. – Почему? Шанталь сдавила уши, словно мои вопросы причиняли ей боль. Я чуть отстранился и произнес: – Расскажи мне уже, что с тобой такое. Или буду настаивать, чтобы тебя оставили здесь. О тебе есть кому заботиться за пределами больницы? – Есть, – ответила Шанталь. – Ты. Она посмотрела мне в глаза с тревогой и непонятным одиночеством. – Да, – выдохнула она наконец. – Я тебе верю, ты меня не обидишь и не дашь в обиду другим. Не понимая, что тут еще сказать, я медленно покивал. Понятия не имею, что произойдет в ближайшем будущем. Та ли это ноша, которую я потяну? Но определенно – та, которую я готов хотя бы пытаться нести. – У меня вещей никаких нет, – пожаловалась девушка. – Меня притащили в пижаме. Только не в этой, а в версианской. Разорвали ее всю. – Тебя вытащили из костюма? – Ага. Правда, я думала, что это ты первый придешь, даже дверь не запирала. Прости, что так получилось. Я действительно думала, что сама тебе открою. Немного недотянула. – Ты была в игре, когда я должен был прийти? – Вышла за полчаса. Думала, тебя дождусь, костюм даже снять не успела, но стало плохо, вызвала скорую… Я чуть повернул ее лицо к себе и спросил: – Сколько времени ты провела в игре? – Все время, – ответила она. – «Все» – это какое? – нахмурился я. – Версиана активна уже трое суток. Сколько из них ты провела в игре, Шанталь? Она не ответила. Лишь смотрела на меня с чувством вины. – Ты что, была в игре весь релиз? – воскликнул я в ужасе. – Костюм столько не держит жизнеобеспечение! Сутки, максимум – двое. – Не держит, – еле слышно прошептала девушка. Я отпустил ее подбородок, чувствуя, как руки трясутся сильнее. И спросил: – Зачем? – Старалась спастись. – От кого?! – От этой игры. Уставившись в пол, я анализировал услышанное. – Ты боялась вылезать из костюма в реальность, – повторил я. – Шанталь, почему? Реальность настолько ужасна? Она не ответила. – Ты для этого позвала меня к себе домой, – догадался я. – Чтобы я вытащил тебя – так же, как Джека, если что-то случится. – Я знала, что ты меня не оставишь. Я вскочил, расправил куртку, глядя на лампы дневного света и мучительно размышляя, как мне поступить. Какая-то часть меня утверждала, что меня подло использовали. Сам хорош! На что я надеялся?! – Там не только краш-синдром, – произнесла Шанталь. Я повернулся к ней снова. – В палате на койке журнал висит, – вяло говорила девушка. – История болезни. Я его даже прочла. Не могу местами разобрать больничный почерк, но могу прочитать свое имя. Знаешь, что там написано? – Что? – У меня психическая статья, – ответила Шанталь, покачиваясь, словно ее клонило в сон. – Слишком долго лежала в костюме. Добровольно. Ко мне девочка-психолог заходила, долго расспрашивала. Версиана, знаешь, это популярная сейчас штука. На игроках уже исследования проводят. Мы же все – готовый материал для психиатрии, Денис, ты не понимаешь? – Это всего лишь игра, – процедил я сквозь зубы. – Глупая, нелепая игрушка! Ты все воспринимала по-настоящему? Шанталь трагически улыбнулась, охлаждая голову о стержень капельницы. – А ты знаешь, что я там видела? – Нет, не знаю. Расскажи, пожалуйста. Она помотала головой, снова. – Там, в моем журнале, – произнесла она, – в самом конце написано: «Делаж-психоз». Делаж – это моя фамилия по маме. – Да, я знаю. – Не понимаю, как так вышло, – медленно говорила Шанталь, подбирая слова. – Меня воспитывали чудесные родители. Меня все любили. Я следила за собой, ухаживала, старалась ни от кого не зависеть, читала много, не боялась работать с детства. Папа учил меня летать на вертолете и скакать на лошадях. Мама учила, как вести себя с парнями, за что я ей безумно благодарна. Я придумала название самой популярной игры. Мне через месяц двадцать семь лет. И знаешь, что я успела сделать к этому времени? Какова вершина моей жизни? Девушка так всплеснула руками, что опрокинула капельницу, которую я испуганно придержал. – Моим именем назвали психическую болезнь! – произнесла Шанталь в рыданиях. – Денис! Я теперь известна как первая пациентка с версианским психозом! Его назвали в мою честь! И мне с этим жить до конца моих дней! Она уткнулась мне в плечо, а я лишь обнимал запутавшуюся девушку и по непонятной, омерзительной причине ненавидел себя самого. Глава 22 Просьба Впустив Шанталь, я зашел следом и закрыл дверь. Девушка стояла на месте, с любопытством оглядывая прихожую. Я даже не пытался понять, что именно могло ее смутить. Ответов приходило не меньше полусотни, от вывернутого плинтуса до спущенного футбольного мяча. Вместо этого я снял с девушки свою куртку, в которой вез ее в такси. Она осталась в одной пижаме и смешных тапочках. С ужасом я подумал, что сейчас она захочет сходить в душ – в не самое лучшее место в холостяцкой берлоге. – Не помню, надо ли пижамку возвращать, – произнесла Шанталь. – В клинику…