Направляясь в столовую на обед, сотрудники продолжали обсуждать странную историю о похищенных иконах, которая теперь невольно ассоциировалась с личностью элегантной уголовницы. Нагаткин не принимал участия в дискуссии. Он чувствовал удовлетворение и большую ответственность. В этом деле необходимо поставить точку. Если он не прав, то признает свою ошибку. А вот если прав… У Ильи Григорьевича защемило сердце. Участковый вспомнил не совсем приятный эпизод. Неделю назад он прогуливался в одиночестве у злополучного дома, не поставив в известность Деревянкина. В тот день он не поленился обойти весь добротный забор, опоясывающий коттеджный посёлок. А когда уже отчаялся что-либо найти, обнаружил тщательно замаскированный лаз. С первого взгляда дыра не бросалась в глаза. На закрывающей его доске были тщательно нарисованы те же кирпичи, из которых был сложен забор. Но милиционер изучал кирпичную стену так близко, что невольно задел за доску. Лаз был небольшой, человек тучный в него бы не пролез. Нагаткин отличался как стройностью, так и гибкостью, поэтому вскоре оказался на запретной территории. Правда, ему пришлось спихнуть и вторую доску, закрывающую лаз изнутри. Забора у особняка Мезенской пока не было. Оглядевшись, он увидел дверь чёрного хода. Он ощутил какое-то беспокойство, но близость расстояния от нераскрытой тайны не позволило ему повернуть назад. Он пошёл к двери, намереваясь провести ночку в подвале или под лестницей — а вдруг узнает что-нибудь интересное. Нагаткин знал, что с этой стороны, на задах, окон в доме не было, и хозяйка не могла его увидеть. Нащупав в кармане фонарик, — было уже достаточно темно — он решил открыть дверь. Но только подошёл к ней вплотную, как на его плечо легла тяжёлая рука. Он вздрогнул. — Не оглядывайся, — сказал какой-то мужчина, — уходи, откуда пришёл. Здесь частная собственность. Не пугайте женщину, она живёт здесь одна. — Я не грабитель, я из милиции, — начал было оправдываться Нагаткин, — дом долго пустовал, здесь могут быть спрятаны краденые вещи, а хозяйка может об этом не знать. Мужчина крепко сжал плечо непрошенного гостя. Ещё чуть-чуть, и затрещали бы кости. — Не оглядывайся, иди на выход, — повторил голос, не обращая внимания на оправдания милиционера, — закрой за собой вход. Нагаткин не стал больше спорить. Он быстро пролез через дыру, поставил на место обе доски и почти бегом направился прочь от странного дома. По дороге он думал, достаточно ли тут просто обыска с понятыми? Не понадобится ли сразу группа захвата? Или, напротив, нет тут никакого криминала. Дыру сделали мальчишки, чтобы играть в индейцев, а руку ему на плечо положил какой-нибудь ревнивый поклонник госпожи Мезенской. Да и грибники какие-нибудь тоже могли сделать для себя лаз, чтобы быстрее оказаться в лесу, к проходной не тащиться. Хотя местные жители вряд ли стали бы ломать забор, который соорудили для собственной же безопасности. Почему таинственный мужчина не захотел показать своё лицо? От кого он прячется? Или бегает к Мезенской, а сам имеет поблизости жену и детей? А вдруг это тот самый преступник, которого все ищут? До Нагаткина вдруг дошло, что он проболтался. Он рассказал предполагаемому преступнику, что милиции известно о краденых вещах. Да если бы они здесь и были, теперь их перепрячут куда подальше. И их уже никто никогда не найдёт. Как же из него вылезла эта информация? Не иначе, как со страху. За жизнь свою испугался, за жену, за ребёнка. Трус паршивый, вот ты кто, сказал он сам себе. Теперь Нагаткину было предельно ясно, кто первым будет уволен по сокращению штатов. Вот тогда, имея много свободного времени, он до конца раскроет это запутанное дело. А ведь начальник был прав: не надо соваться не в свои дела, не надо лезть в дебри. Иконы в конце концов всплывут где-нибудь на таможне. А вор уже сидит — не в тюрьме пока, в следственном изоляторе — но после суда непременно сядет. Он решил ничего не говорить коллегам о своём приключении. Но добиться разрешения на обыск было необходимо, и он его добился. Поэтому после совещания участковый был полон радужных надежд. Глава 20 После выписки из больницы сын со снохой привезли Римму Степановну к себе домой. Жить самостоятельно она уже не могла, болезнь сильно ослабила её. Да и врачи не обещали ей долгой счастливой жизни: максимум пару лет. И то при самом благоприятном стечении обстоятельств. Однако Татьяна знала по опыту, что человеческий организм не всегда подчиняется медицинским прогнозам. Она не раз наблюдала, что врачи ошибаются в своих диагнозах, а уж определить точную дату смерти и вовсе не могут. Когда мамаше уважаемой Риммы Степановны стало плохо с сердцем, врач «Скорой помощи» заявил, что она не проживёт и трёх дней, а старушка протянула ещё два года. Римма Степановна, безусловно, была из той же породы. При всех своих неутешительных диагнозах: ишемия, стенокардия, атеросклероз и гипертония, она без проблем пережила две операции подряд под общим наркозом. Врачи боялись за неё, а она сама не боялась ничего. Рак, неизвестно откуда взявшийся, может оказаться для неё всего лишь фурункулом, выдавленным в косметических целях. Поправится бабка, и снова будет жить самостоятельно. Первые два дня Римма Степановна будто бы не замечала, что из своей однокомнатной «сталинки» она переехала в трёхкомнатную «хрущёвку», где ей выделили комнату явно не тех масштабов. Но потом как бы невзначай начала выражать недовольство. — Мама, ты здесь временно поживёшь, пока не поправишься, — успокаивал её сын, — а потом вернёшься к себе домой. Но мама с ним была не согласна. Она имела на этот счёт своё мнение. — И не стыдно тебе, сынок, родную мать бросить, одну в квартире запереть, чтобы она там и умерла? Умерла бы и валялась где-нибудь на полу, пока её не обнаружат. Бывает, такие брошенные трупы неделями не обнаруживают. Ты этого хочешь? Сергей сердился, потому что мама говорила явные глупости. Уж ей-то это не грозило. Она звонила по нескольку раз за день, не то что несколько недель молчать. Вот если бы бабуля хотя бы день ни разу никому не позвонила, тут точно надо было бы заказывать гроб. — Так чего же ты хочешь? — говорил он, — живи здесь, будем за тобой ухаживать. А твою квартиру можно сдавать — глядишь, разбогатеем. Хорошая квартира, в пределах Садового кольца. Бабка метнула в сторону сына такой взгляд, что было понятно: и этот вариант ей не подходит. — В мою квартиру чужих людей вселять? Да они же там всё загадят! А вдруг такие попадутся, что потом и не выгонишь. Нет, пока я жива, этого не будет. Тут старушка сникла, на глазах появились слёзы. Наверное, вспомнила, что у неё рак, инвалидность, преклонный возраст. И выступать-то уже недолго осталось. — Ну чего ты расстраиваешься? — вступила в разговор Татьяна, которая давно уже не церемонилась со свекровью и не называла её на «вы», — у тебя успешно прошла операция, рак убрали — живи и радуйся. Римма Степановна вытерла слёзы и тяжело вздохнула. — Дай бог здоровья Садиту Гусамовичу, — сказала она, — но он не из тех, кто стал бы меня обманывать. Он сразу понял, что меня не обманешь, а потому так и сказал: сейчас всё нормально, но могут быть и метастазы. Лично я не знаю ни одного ракового больного без метастазов. — Пока у тебя их нет, — напомнила Татьяна, — а чтобы они выросли, должно пройти много времени. Татьяна сказала не совсем правду. Компьютерная томограмма показала, что есть признаки метастазов лёгких. Вместо длинного слова в описании томограммы стояла короткая аббревиатура: мтс. Ткнув в неё пальцем, Татьяна спросила у лечащего врача, что это значит. Он ответил, что не стоит на это обращать внимания, размеры очень незначительны. Весьма утешительно. Но вот Андрей, регулярно читая модных писателей, как-то вычитал и такое: рак — это самоуничтожение организма. Клетки начинают мутировать и съедают сами себя. И это похоже на правду. — У меня осталось не так уж много времени. Таня, у меня к тебе просьба. Надо сходить на мою квартиру, найти мои похоронные принадлежности. Они лежат в голубом пакете в шкафу. Надо, чтобы они были здесь со мной. — Мама, ты что? — удивился Сергей, — только что вылечилась, и тут же умирать собралась. — Я не собралась. Вот таблетки железа каждый день принимаю, рак съедает в крови гемоглобин. Но надо быть готовой ко всему. Дав ценные указания, Римма Степановна утомилась и пошла в свою комнату отдыхать. Когда Татьяна с мужем привезли маме то, что она просила, Римма Степановна выразила недовольство. — Нет ночной сорочки с длинными рукавами. Где вы её потеряли? — Её в пакете не было. — Она лежала в пакете, я хорошо помню. С короткими рукавами для этих целей не подойдёт. — Фланелька? — спросила Татьяна. — Нет, не фланелька, а ситец. — Ситцевые ночные рубашки не бывают с длинными рукавами, — возразила Татьяна. — Я пока ещё в своём уме, а ты всё врёшь, — заявила свекровь. — Ты давай нам нервы не трепли, — попросил Сергей, — никакой рубашки там не было. Но мы ещё раз съездим на квартиру, поищем в других местах. Римма Степановна молча направилась в свои апартаменты. Это означало, что она обиделась. У неё ещё нет склероза, а дети решили, что есть. Ситцевую ночную рубашку, белую в голубой горошек, всё-таки нашли. Правда, рукава у неё были не длинные, а обычные «крылышки». Но бабуля подтвердила, что это та самая, которая ей нужна, и тут же спрятала её в голубой пакет. Супруги переглянулись, улыбнулись и поняли, что маразм у мамы уже есть. Может быть, у неё и метастазы не в лёгких, а в мозгах. Что же будет дальше? А дальше Римма Степановна предложила им сделку. Для того, чтобы не жить в этой убогой «хрущёвке», надо две квартиры объединить в одну, но хорошую. Идея была не такой уж глупой, и супруги обещали подумать. Им не хотелось жить вместе со вздорной мамашей, но ситуация была безвыходной. Сергей — её единственный сын и опекун. — Возможно, шансы тут есть. Сейчас, наверно, редко кто объединяется. Это раньше боялись: бабушка старая, умрёт, квартира пропадёт, то есть отойдёт государству. Поэтому надо быстренько объединяться. А сейчас все квартиры приватизированы, никто ничего не боится. А вот разъехаться хотят многие, одни разводы чего стоят. Значит, можно подобрать хороший вариант, — высказалась Татьяна. — Какая ты предприимчивая, — заметил Сергей, — а, может быть, мы рано бабку в утиль сдаём? Поправится, побежит… — Не побежит. Жить одна она уже не сможет, у неё инвалидность. Будущее, конечно, непредсказуемо, но жить иллюзиями тоже нельзя. Татьяна видела, что Сергею этот разговор неприятен. Трудно осознать, что твоя мать уже беспомощная женщина. Вон сколько молодых умирают от рака, а ей — за восемьдесят. Татьяна вспомнила свою подругу Нину, мать Олега, которая умерла от рака в пятьдесят лет. А Римме Степановне лет столько, что и без рака умрёшь. — Давай не будем торопиться, — попросил Сергей, и жена не стала спорить.