– Да, было дело, – кивнул Дима, – но совсем давно. Семь лет назад. Деревня Монахово, Курская область. Но там я, наоборот, человеку помог! Ему не за что мне мстить! – Все равно расскажи. * * * Семь лет назад Коля против Нинкиной беременности не возражал, но к седьмому месяцу подруга конкретно его утомила. Вроде в деревне живут, его самого мамка вообще в бане рожала безо всяких акушерок. А Нинка начиталась глупых журналов и начала капризную барыньку из себя строить. Арбуз соленый ей подавай (где его возьмешь, в июне-то?), добрых слов вечно требовала, а ему когда болтать? Нужно теперь крутиться, на пеленки с распашонками зарабатывать. Сегодня, на излете ночи, они опять поругались. Коля встал до рассвета: собирался на охоту, кабана попробовать шмальнуть. А Нинке приперло: «Пойдем на озеро!» Коля и по-хорошему: рань, утро холодное, маленького простудишь. Плюс дело прежде всего. Кабана, если повезет, тыщ за десять сдать можно – приличные деньги, на нее и потратит. Но Нинка уперлась, начала истерить: – Не поддерживаешь! Не любишь! А когда прикрикнул, вообще распсиховалась, убежала во двор, там голосила, перед соседями его позорила. Он тоже на принцип – утешать не стал. Отправился, как собирался, на охоту. Иначе совсем на шею сядет. Вернулся к обеду. Голодный (тормозок обиженная Нинка не собрала). Злющий – всех трофеев единственный глухарь, да едва на егерей не нарвался, пришлось улепетывать. Ждал: подруга раскаялась, встретит с пирогами. Но Нинки дома не оказалось. В доме бардак и плита холодная. К маме, что ли, сбежала – на мужа-злодея жалиться? Ну, теща будущая у него с пониманием. Кинул глухаря в холодильник, прогулялся – благо рядом, через два дома. Уже на пороге принял суровый вид. Нинки там не нашлось. По подружкам искать? Но день будний, девки все на работе, одна она бездельничает в декрете. Нинка иногда грозилась: «Уеду я от тебя в Москву». Но он всерьез не воспринимал. Кому она там нужна, с пузом? На всякий случай все-таки проверил: чемодан на месте. А из вещей – только махровое полотенце из ванной исчезло. И ушла она в калошиках. Видно, на озеро. Неужели там и сидит до сих пор? День раскочегарился, жара, духотень – малыша совсем заморит. Закинул в рот наскоро кусок вареной колбасы и отправился вразумлять. Чем дальше по лесу шагал, тем сильней себя настропалял. Надо Нинку, наконец, приструнить. Раз и навсегда. Что еще за выходки глупые? Муж голодный, ребенка не бережет. К озеру вышел в самый солнцепек – в три. Когда выходной, в это время купальщики перекликаются, но сегодня тишина, народу никого. И Нинки тоже нету. Плюнул в сердцах, хотел обратно идти. Но вдруг приметил на песке что-то бурое. Присел, пригляделся – на пятно крови похоже. Заволновался: неужели ребенка потеряла? Крикнул: – Нинка! В ответ только птицы откликнулись. Но Николай – охотник. Дичь выслеживать умел. И вот что странным ему показалось. Нинка-то здесь, похоже, была – куда ей еще из дома пойти, в калошиках, да с одним полотенцем? Но никаких следов, песок аккуратно разглажен. Будто заметали специально. А вышел с пляжика – заметил: пара камышей сломана. И трава примята – будто волокли по ней что-то. Совсем затревожился, крикнул еще раз: – Ниночка! Из камышей недовольно всколыхнулись две утки. Но Николай даже не подумал, что хорошо б их сейчас из ружьишка. Повернулся и бросился прочь, в деревню. За подмогой. * * * В деревне все знали: с Нинкой у них сложно. Сегодня – любовь-морковь, завтра – скандалы и крики. Когда прибежал с вестью: «Жена пропала!», первое, что услышал: «А не ты ль, мил человек, ее грохнул?» Но отправились всем миром искать. Пятнышко крови на пляже, песок, словно кем-то подметенный, – все безжалостно затоптали. А фотографий никто сделать не догадался. Да и телефоны с камерами в деревне только у пары человек имелись. Когда Нинку не нашли (и дома она не появилась), сообщили в полицию. Николай стражам порядка честно поведал: как ругались накануне, как на заре на охоту ушел. А следующим днем тело Нины обнаружили. Похоронена была в неглубокой яме. В двухстах метрах от пляжа. Убита ножом в сердце. Плюс много мелких, еще прижизненных, порезов. Женщину, вероятно, уже мертвую, грубо изнасиловали – многочисленные разрывы. Но следов спермы не нашли – преступник использовал презерватив. Николай рыдал, клялся; что не убивал. Хотя местные были уверены: он, больше некому. И вспыльчивый, и с женой ругался. Опять же шлялся утром невесть где. А потом сам указал на место, близ которого Нинка погибла. Бабка Ефросинья из дома на околице, правда, пыталась следствию карты путать. Старуха, в тот злосчастный день, тоже бродила в лесу. Собирала целебные травы и будто бы слышала от озера женский крик. Показалось ей: вроде Нинкин голос. – Что кричала? – потребовали оперативники. – «Мальчик! Помоги!» – И кого она звала? – Про то не ведаю. А пацаны деревенские рассказали: в доме отдыха заброшенном, что от озера в километре, видели они паренька лет шестнадцати. Не в день убийства – раньше. «Вроде жил он там». На место съездили, обнаружили кострище недавнее, в одной из комнат с выбитыми стеклами окурок свежий, пакет из-под хлеба. Но кто там жил – мальчик ли, или кто другой, – выяснить не смогли. Решили: отношения к делу не имеет. Да и мало ли что старухе Ефросинье послышалось? Николай получил пятнадцать лет за убийство жены. И в деревне считали: поделом. * * * Полуянову часто писали из мест лишения свободы. Цену очень похожим историям про «подставу ментов» и «козни недоброжелателей» он знал. Подозревал даже, что у заключенных специальная «рыба» есть, по которой слезные послания кропают. Но письмо Рокотова его зацепило. Парень ни о чем не просил – просто честно рассказывал про свою не слишком счастливую любовь, и как трагически все закончилось. Закончил послание красиво: «Я отсидеть готов. Но других женщин жаль. И мужиков ихних, которых тоже зазря обвинят». Курская область – от Москвы почти рядом, командировку согласуют без проблем. «Если помочь не смогу, так хоть историю распишу, в «Молодежных вестях» про это убийство не было», – решил Дима. И отправился в деревню Монахово. В отличие от многих соседних, тихо вымирающих, хозяйство довольно крепкое оказалось – засеянные поля, частная свиноферма, магазинчик, клуб даже. Дом Рокотова заколочен, на воротах краской из баллончика надпись: «УБИЙЦА!» Общественное мнение неумолимо: «Он – больше некому!» Охотно рассказывали, как ссорились, и на мороз Николай ее зимой выгонял, босую, без пальтишка. И как в сердцах сказал однажды при всех: «Да не нужен мне твой ребенок! И ты не нужна!» Старуха Ефросинья повторила свою историю про «Мальчик, помоги!». Дима прицепился: – Так не нашли этого пацана? Только плечами пожала: – А че его искать? И так ясно, что Колька убил. Про дом отдыха Монахово (что когда-то работал вблизи озера) Дима выяснил еще в Москве. Два жилых корпуса, столовка. Принадлежал Курскому трикотажному комбинату. Предприятие разорилось, сейчас в новых руках, единственный цех остался – носки шьют. Дом отдыха по-прежнему у них на балансе, но восстанавливать смысла нет: народ даже по социальным путевкам туда особо не рвался – глушь, комары, озеро ледяное, развлечений никаких. А сейчас и штата на комбинате всего двадцать человек, и здания в доме отдыха давно разрушились, коммуникации «отрезали» за неуплату. Дима нашел в деревне женщину, которая когда-то работала там поваром. Та проворчала: – Да сразу было ясно, что долго не продержится. Какой только дурак придумал строить в лесу, да когда дороги нормальной нет? Сколько раз было: распутица, даже ЗИЛ проехать не может – нам готовить, а продукты не подвезли. Макароны постным маслом заправляли, хлеб выдавали по крошечной пайке, как на войне. – А кто туда ездил в основном? – Народ с трикотажного комбината по бесплатным путевкам, кому еще? Полуянов пообщался и с подростками местными, порасспрашивал их про парнишку, что вроде жил в заброшенном доме отдыха в момент убийства. Ему описали: