— Про это можешь не говорить, — пренебрежительно отмахнулся майор. Он аккуратно вырулил на проспект и, наращивая скорость, повел машину, куда глаза глядят, по залитому ярким желтоватым светом ламп повышенной интенсивности сухому асфальту. — Гляди, какой умный выискался! Яйцо курицу учит. Ясно, что после дела я ему буду не нужен и он постарается от меня избавиться, как от тех гастролеров на «ГАЗели». Это, скажу тебе, та еще сволочь. Но пока что мне с ним по пути. А когда попробует меня убрать, тогда и поглядим, кто кого. — Смотри, командир, — предостерег Сухов. — Ты вояка грамотный, но он тоже не дурак и в обстановке разбирается намного лучше. Кроме того, ты у него как на ладони, а он для тебя — просто голос в телефонной трубке. Смотри! При таких условиях ему на тебя с винтом выходить не надо. Просто подаст очередной умный совет, ты этому совету последуешь, а там — засада и пленных не берут… — Больше одного раза все равно не убьют, — сказал майор. — Что же прикажешь делать — бросить все и в бега? Может, конечно, и не найдут, Россия-то большая, но разве это жизнь? Дерьмо это, а не жизнь, вот что я тебе скажу, дорогой товарищ Сухов. — Зачем же в бега? — возразил сержант. — Просто надо поменьше слушать Сипатого и побольше думать своей собственной головой. Сейчас ты у Сипатого на крючке, а надо придумать что-то, чтобы насадить на крючок его самого. Найти его слабое место, понять, чего он хочет, зачем нападает на казино, что рассчитывает с этого дела поиметь… Или ты думаешь, что он вроде тебя — идейный противник азартных игр? — Я не противник азартных игр! — резко отрубил майор. — Плевал я на азартные игры! Но эти сволочи тебя убили, и я не успокоюсь, пока они топчут землю! — Они меня не убивали, — с тоской напомнил сержант. Он сидел вполоборота к майору, опираясь спиной не столько на спинку кресла, сколько на дверцу, почти целиком скрытый тенью и оттого кажущийся каким-то бесплотным — точнее, еще более бесплотным, чем обычно. — Убили, довели до самоубийства — какая мне разница? — продолжая горячиться, воскликнул Твердохлебов. — Если б не они, ты бы до сих пор здравствовал — вот что я знаю наверняка и чего не забуду, пока жив. А что до Сипатого, так из него идейный боец, как из меня — солист оперного театра. В том «шевроле», который я остановил, были деньги — полный, мать его, багажник баксов, до самого верха забит, так что туда уже, поди, и рубля было не всунуть. Думаю, деньги перегрузили где-то по дороге, и теперь они у Сипатого. А ему, подонку, все мало, новое дело планирует… — А ты за все свои труды получил вшивую штуку, — вставил Сухов. — А мне эти грязные деньги ни к чему! — запальчиво, но уже без уверенности, которую испытывал по этому поводу еще сегодня утром, заявил начавший понемногу привыкать к реалиям современной жизни майор. — Однако тратишь ты их с удовольствием, — заметил сержант. — Да пошел ты!.. — огрызнулся уязвленный этим справедливым замечанием Твердохлебов. Сержант надолго замолчал — наверное, обиделся. Иван Алексеевич повернул голову, намереваясь сообщить ему, что на обиженных воду возят, но «товарища Сухова» в машине не оказалось — он ушел, и, как всегда, было непонятно, когда и как он ухитрился исчезнуть. Возможно, это было к лучшему. Майор испытывал настоятельную потребность хорошенько все обдумать, не отвлекаясь на посторонние разговоры. Кроме того, внезапное исчезновение сержанта Сухова из движущейся со скоростью около ста километров в час машины навело Твердохлебова на одну занятную идею, которая также нуждалась в обдумывании. Глава 9 Судя по тому, что спускавшийся сверху лифт напоследок лязгнул железом и замолчал, повиснув где-то между этажами, электричество вырубилось не только в вестибюле, но и во всем подъезде, а может, и по всему дому. Впрочем, снаружи, перед подъездом, свет продолжал гореть. Проникая через зарешеченное окошечко в железной двери, он ложился на кафельный пол четким косым четырехугольником, расчерченным диагональными полосками отбрасываемой решеткой тени. В темноте раздался чей-то испуганный возглас — похоже, грабители не ожидали ничего подобного. Павел Григорьевич Скороход быстро прикинул, какие выгоды он может извлечь из внезапного изменения обстановки. Например, быстро присесть, чтоб не задело шальной пулей, ощупью добраться до лестницы, взбежать на четвертый этаж, юркнуть в квартиру и запереться на все замки. Дверь железная, сигнализация включена, и, если грабители хоть чуточку замешкаются, пытаясь выковырять ускользнувшую жертву из ее убежища, прибывшие по вызову менты повяжут их тепленькими… Действовать нужно было быстро, не дожидаясь, пока Сивый и его компания оправятся от неожиданного погружения во мрак. На размышления у Павла Григорьевича ушло не более секунды, но предпринять что-либо он не успел: в темноте послышался глухой шум, и чья-то невидимая рука, ухватив за шиворот, как щенка, со страшной силой отшвырнула владельца сети казино «Бубновый валет» в сторону. От неожиданности потеряв равновесие, Скороход приземлился на пятую точку и так, сидя с растопыренными конечностями, проехал с метр по скользкому кафелю. Он, наверное, ехал бы и дальше, но помешала очень кстати вставшая на пути стена. Между тем события продолжали развиваться. Во мраке послышалось шарканье ног, шумное дыхание, какое-то пыхтение, вскрики и короткие звуки ударов — то глухие, тяжкие, то звонкие, как пощечины. Что-то с металлическим лязгом запрыгало по керамическим плиткам пола, и на освещенный снаружи электрическим светом участок, вертясь, как бумеранг, скользнул обрез охотничьей двустволки. Раздался негромкий свистящий хлопок, что-то с тупым стуком ударилось в стену над головой Павла Григорьевича, и он почувствовал, как на волосы сыплется цементная крошка. Стол консьержа, скрежеща ножками по полу, поехал куда-то в сторону и с треском врезался в стену; что-то громыхнуло, послышался глухой удар, какой-то придушенный писк и отвратительный мокрый хруст, за которым последовал взрыв отчаянной нецензурщины. Ругательства звучали невнятно, словно тот, кто их произносил, делал это, до отказа набив рот ватой. На светлом фоне прорезанного в двери окошка мелькали неясные, стремительно меняющие свои очертания тени; в косом ромбе света попеременно появлялись и исчезали обутые в разнообразную обувь ноги, а порою и руки. Один раз там возникла и на мгновение замерла, прильнув щекой к кафелю, окровавленная волчья морда Клеща. Она тут же скрылась из вида — рывком, как будто какое-то притаившееся в темноте чудовище дернуло бандита за ноги, намереваясь отправить прямиком в зубастую пасть. На кафеле остался смазанный кровавый след. Не вставая, Скороход начал боком продвигаться в сторону лестницы. Ему тут же больно наступили на руку, и он замер, скорчившись в уголке под пальмой и баюкая оттоптанную кисть. Ему вспомнилось, что расследование налета, во время которого погиб Нимчук, ведется как минимум двумя и даже тремя структурами, считая милицию. Впрочем, на захват, ставший результатом блестяще проведенной оперативно-разыскной работы, все это безобразие решительно не походило. Оно больше всего смахивало на обыкновеннейшую драку, каковой, вероятнее всего, и являлось в действительности. Когда в подъезде выключился свет, электрический замок на входной двери тоже перестал действовать, поэтому когда кто-то, с дробным топотом пробежав через вестибюль, ударил в дверь всем телом, та распахнулась настежь. Образовавшийся на темном фоне широкий, ярко освещенный проем послужил оставшимся путеводным маяком. Две скрюченные тени ринулись из превратившегося в западню подъезда на волю, столкнулись в дверях и наконец с шумом и невнятной руганью вывалились наружу. В наступившей тишине прозвучали чьи-то неторопливые, размеренные шаги, показавшиеся Павлу Григорьевичу оглушительными и тяжелыми, как поступь каменного Командора. Жалобно хрустнуло под уверенной ногой разбитое стекло, раздался громкий, как пистолетный выстрел, щелчок, и Скороход зажмурился от ударившего прямо в глаза яркого света. Наверху ожил, загудел и залязгал лифт; где-то щелкнул замок, и раздраженный голос Нины Аркадьевны из тридцать шестой квартиры осведомился на весь подъезд: — Голубчик, вы не знаете, что происходит? — Понятия не имею, — отозвался интеллигентный мужской баритон. — Какая-то авария, наверное. Но беспокоиться не о чем, они уже все починили. — Безобразие, — возмутилась Нина Аркадьевна. — На самом интересном месте! Несмотря на свое бедственное и не до конца проясненное положение, Скороход покосился на часы. Было начало первого, и телевизионный фильм, просмотр которого прервался на самом интересном для Нины Аркадьевны месте, вполне мог оказаться эротическим. Впрочем, Павлу Григорьевичу сейчас было не до соседки с ее фривольными не по возрасту киновкусами: его самого только что чуть было не изнасиловали — в переносном, а может быть, даже и в прямом смысле этого слова. Он огляделся. Уютный чистенький вестибюль с висящими на стене рядами почтовых ящиков и пальмой у дверей лифта являл собою картину страшного разгрома. Стол консьержа был сдвинут со своего обычного места на добрых два метра, и из-под него, растопырив пластиковую пятиконечную крестовину с истертыми колесиками, выглядывал опрокинувшийся стул. Одна секция почтовых ящиков оборвалась и косо свисала вдоль стены, касаясь углом пола. Обычно прятавшаяся под столом корзина для мусора выкатилась на середину вестибюля. Ее содержимое было разбросано по всему полу; среди прочего мусора там была разбившаяся во время драки пустая чекушка, до этого момента прятавшаяся под слоем мятых бумажек и конфетных фантиков. Пальма, у подножия которой все еще сидел Скороход, не пострадала, зато на привинченном к стене почти на высоте человеческого роста радиаторе парового отопления красовалась живописная кровавая клякса в ореоле мелких брызг, как будто сюда кто-то со всего размаха воткнулся мордой. Подтверждая эту жутковатую догадку, на полу под радиатором поблескивал какой-то предмет, в котором Павел Григорьевич с ужасом и омерзением узнал деформированный зубной протез из нержавеющей стали. Рядом с протезом виднелась небольшая лужица темной крови; цепочка густых темных пятен, прихотливо петляя, уводила от нее в сторону выхода. Наверху с пушечным гулом захлопнули тяжелую бронированную дверь. В наступившей тишине, нарушаемой лишь звуками спускающегося лифта, снова послышалась размеренная поступь. Скороход тяжело завозился на полу, поднимаясь на ноги. Встав, он обнаружил в стене на уровне своего лица неглубокую округлую выбоину, на дне которой что-то поблескивало тусклым металлическим блеском. Его передернуло. Двери лифта распахнулись, открыв ярко освещенную кабину, где вместо похабных надписей и оставленных сигаретами подпалин на стенах сверкали чисто вымытые зеркала, а на полу вместо вспученного линолеума с подсыхающей в углу лужей мочи лежал пушистый ковер. Подождав немного, створки неторопливо сомкнулись, и теплый розоватый огонек внутри похожей на круглый леденец кнопки вызова погас. Из-за угла, где находилась дверь в пресловутый чуланчик под лестницей, вышел совершенно незнакомый Павлу Григорьевичу человек. Он был немного выше среднего роста, темноволосый и крепкий, хотя и без свойственной завсегдатаям тренажерных залов массивности. Одет он был в довольно приличный и, что самое странное, незапятнанно-чистый костюм, под которым вместо рубашки демократично отсвечивала черная спортивная майка. В облике этого человека было что-то до оторопи странное и в то же время неуловимое, внушавшее растущую с каждым его шагом тревогу. Потом человек поправил на переносице темные очки, и Скороход мигом разобрался в своих ощущениях. Странностей было целых две: во-первых, очки (ночь на дворе, елки-палки, а он в темных очках!), а во-вторых, плотные кожаные перчатки, надетые в разгар летней жары. Перчатки — это было уже не просто странно, а очень подозрительно и даже страшновато. — Там, в чулане, на матрасе какой-то старик, — будничным тоном сообщил незнакомец, с отвращением сдирая с ладоней и отправляя в кучу мусора испачканные кровью перчатки. — Судя по униформе, это ваш консьерж. — Мертвый? — ужаснулся Скороход. — Я бы сказал, не совсем. Мертвые не храпят и не воняют перегаром. Итак, что дальше? — без всякого перехода спросил он, требовательно уставив на Павла Григорьевича темные линзы. — А что дальше? — растерялся тот. — Дальнейшее зависит от того, присуще ли вам простое человеческое чувство благодарности и если присуще, то в какой мере, — слегка витиевато, что свидетельствовало о полученном им когда-то недурном воспитании, сообщил незнакомец. Павел Григорьевич мысленно встряхнулся, взял себя в руки и восстановил пошатнувшееся душевное равновесие. Теперь, когда непосредственная угроза его жизни и имуществу миновала, он почувствовал, как к нему возвращаются твердость духа, проницательность и хладнокровие. «Итак, — подумал он, — относительно приличный костюм, интеллигентная манера выражаться, навыки рукопашного боя, позволяющие расшвырять троих вооруженных противников в почти полной темноте, да плюс к тому — очки и перчатки, как будто парень решил поиграть в человека-невидимку…» Все это наводило на мысль о приставленном к нему сотруднике одной из спецслужб, например ФСО, но они не работают поодиночке, да и не стал бы сотрудник ФСО вот так напрямую требовать вознаграждения за поступок, входящий в его прямые должностные обязанности. А если у него хватило на это наглости, значит, и разговаривать с ним надо соответственно… — Хорошо, — надменно произнес Павел Григорьевич и демонстративно запустил руку во внутренний карман спортивной куртки, — сколько? Незнакомец укоризненно покачал головой. — Человек, рассуждающий подобным образом, никогда не достиг бы вашего общественного и финансового положения. Не прикидывайтесь идиотом, господин Скороход! Если бы меня интересовало содержимое вашего бумажника, я не стал бы марать руки об эту шваль, а просто взял бы то, в чем нуждался. А так, видите, пиджак из-за вас порвал… С этими словами он задрал локоть и продемонстрировал прореху под мышкой, из которой свисали оборванные нитки и выпирали клочья подкладочной материи. — Хорошо, — сбавив тон, повторил Скороход. — Чего вы хотите? — Мне нужна работа, — с похвальной прямотой заявил обладатель разорванного пиджака. — То, что вы видели минуту назад, это лишь малая толика того, на что я способен. Я прекрасно стреляю при любом освещении, умею работать не только руками, но и головой — я хочу сказать, головным мозгом, а не черепной коробкой… И мне очень нужна хорошая работа, потому что я не привык себе отказывать в разных приятных мелочах. Степень риска значения не имеет, важен размер оплаты. Может, обсудим это у вас дома? А то, не дай бог, кто-нибудь все-таки высунется из квартиры и увидит нас — особенно вас — посреди этого разгрома… — Довольно оригинальный способ проникновения в чужое жилище, — хмыкнул Скороход. Он немедленно понял, что опять сморозил глупость, но было поздно: слово — не воробей. — Плевал я на ваше жилище, — сказал незнакомец, — на ваши цацки и на вашу коллекцию «бубновых валетов». Они не в моем вкусе, а если бы я хотел заработать на мелкие карманные расходы, толкнув их за бесценок какому-нибудь барыге, вы сейчас не стояли бы здесь, изображая Господа Бога в краткосрочном отпуске, а паковали бы свои сокровища под чутким руководством Сивого и Клеща. Он небрежно ткнул пальцем в кнопку, и створки лифта с готовностью разъехались в стороны. — Итак? — Прошу вас, — подумав секунду, сказал Павел Григорьевич, указывая на лифт. — Только после вас, — без тени шутовства возразил незнакомец и придержал вознамерившуюся закрыться створку. Павел Григорьевич вошел в лифт, незнакомец последовал за ним. Напоследок он, все еще придерживая нетерпеливо дергающуюся створку, выставил голову в вестибюль и повел темными очками из стороны в сторону, словно проверяя, все ли в порядке. Убедившись, что неведомая угроза отсутствует, он наконец позволил дверям закрыться и повернулся к Павлу Григорьевичу лицом. Скороход нажал кнопку, и кабина тронулась. — Видите ли, — не дожидаясь вопросов, заговорил незнакомец, — думаю, вы уже догадались или догадаетесь в ближайшее время, что я не Супермен, не Бэтмен, не Человек-Паук и даже не случайный прохожий, решивший вступиться за незнакомого человека, подвергшегося нападению вооруженных грабителей. — Да уж, — хмыкнул Скороход, — это очевидно. — Вы быстро соображаете, — похвалил незнакомец. — А если подумаете еще немного, то, несомненно, поймете, что очутился я тут не случайно и что эффективно… — Эффектно, — поправил Скороход. — И это тоже. Так вот: столь эффективно и, как вы верно подметили, эффектно выручить вас из беды я мог только в одном случае: если знал о нападении загодя и потрудился занять позицию в вашем подъезде еще до появления на сцене Сивого и прочих. Лифт остановился, и они вышли на лестничную площадку. На этот раз незнакомец даже не подумал щеголять хорошими манерами; напротив, бесцеремонно отстранив Павла Григорьевича, он сначала выглянул из лифта, потом вышел и, только оглядевшись, отступил в сторону, давая хозяину пройти. — Если знали заранее, почему не предупредили? — проворчал Скороход, выбирая из связки нужный ключ. Прическа у него развалилась, длинные волосы свешивались на лицо, лезли в глаза, и их приходилось все время отбрасывать назад привычным, заученным жестом, который в данный момент казался самому Павлу Григорьевичу неуместно артистичным, едва ли не жеманным. — А драматический эффект? — негромко, но очень весело воскликнул незнакомец. — Я уж не говорю об эффекте экономическом. К стукачам пренебрежительно относятся даже те, кому они спасли жизнь, и благодарность в таком случае выражается в более или менее скромной сумме, выдача которой сопровождается просьбой более не беспокоить. А мне это надо? Сигнализацию отключите, — напомнил он, видя, что Павел Григорьевич отпер замок и взялся за дверную ручку. — Или вы соскучились по сержантам из департамента охраны? Не бойтесь, кусаться я не стану, а если мне вдруг придет в голову такая блажь, упомянутые сержанты ничем не смогут вам помочь… — Я просто забыл, — сердито, но вполне искренне буркнул Скороход. — Тут имя свое забудешь, не то что… Он прижал электронный чип к круглой кнопке контакта, и контрольная лампочка, до этого горевшая ровным красным светом, тревожно замигала. Это означало, что на пульт дежурного поступил сигнал тревоги, который теперь надлежало отключить в течение минуты нажатием расположенной внутри квартиры потайной — чтобы не нашли гипотетические грабители — клавиши. Демонстрируя полную осведомленность по части того, как устроены и работают системы охранной сигнализации, незнакомец даже не попытался переступить порог следом за Павлом Григорьевичем. Он остался снаружи и даже повернулся к двери спиной, избавив хозяина от неловкости, сопряженной с необходимостью просить его отвернуться и не подглядывать, где спрятана пресловутая клавиша. Заодно он как бы говорил: подозреваю, приятель, что, кроме клавиши подтверждения, где-нибудь около двери у тебя присобачена и кнопка тревожного вызова; если хочешь, можешь прямо сейчас нажать ее и запереться на все замки. Менты снимут с тебя показания по поводу инцидента в сквере и уедут. Тем дело и кончится, и ты, дурья башка, так никогда и не узнаешь, кто я такой и зачем к тебе приходил. А я, естественно, обижусь и приду снова, когда ты уже перестанешь меня ждать, и бить мордой о батарею я тогда стану уже не Клеща, а тебя. А у тебя-то зубы небось не из дешевой нержавейки… Сколько ты отвалил за свои импортные имплантанты — два куска? Три? Пять? — Проходите, — высунувшись из двери, пригласил Скороход. Минуя комнаты, где хранились жемчужины его коллекции — не нравятся тебе, искусствоведу, пальцем деланному, «бубновые валеты», так и нечего на них пялиться, — он извилистым путем повел так называемого гостя в одну из двух своих кухонь, основательно расширенную и декорированную таким образом, что она напоминала кухню средневекового замка. Здесь было много начищенной меди, искусственного камня и темного дубового дерева. Самому Скороходу это фальшивое средневековье уже давно надоело; как ни крути, а потолки были низковаты, сама кухня, хоть и расширенная почти втрое, тесновата, и несоответствие громоздкого «средневекового» декора и антуража вполне современным и не слишком роскошным габаритам квартиры неприятно резало глаз. Он все собирался и никак не мог собраться переделать помещение, придав ему более современный и приятный глазу вид. Связываться с ремонтом пока не очень хотелось. Мало ли что надоело! Фальшивые валуны пока что на голову не сыплются, а впусти сюда дизайнеров со строителями — будешь добрых полгода, если не весь год, жить на даче и по знакомым, глотать известковую пыль и повсюду, куда ни явишься, оставлять за собой цепочки белых следов… А уж денег из тебя вытянут — подумать страшно! Поймав себя на рассуждениях, которые более пристали ларечнику, чем владельцу самой большой в Москве сети казино, Павел Григорьевич покосился на гостя. Последний скромно сидел на тяжелом резном дубовом стуле с неудобной высокой спинкой, и поза его, несмотря на скромность, была такой непринужденной, что Скороход невольно позавидовал: чтобы так легко, вольно и даже изящно восседать на этой вертикальной разновидности прокрустова ложа, нужно пребывать в превосходной физической форме! Широкоскулое, с резкими чертами лицо незнакомца сохраняло бесстрастное выражение, но Скороходу показалось, что гость сдерживает ироническую улыбку. Похоже было на то, что он обладал недурным вкусом и никак не ожидал встретить нелепицу, подобную той, что его сейчас окружала, в квартире столь богатого и известного человека, как Павел Скороход.