— Ну, допустим, — подумав, согласился Скороход. — Ладно, — сказал Клим. — Допустим также, что вы белый и пушистый, что Твердохлебов на вас не работает и что вас действительно два раза подряд нагло и цинично ограбили среди бела дня… — Какого хрена?! — взвился Павел Григорьевич, демонстрируя тем самым, что и в его родословной не обошлось без пролетариев. — Что значит «допустим»?! Я действительно… — Допустим, — перебил его Клим. — В таком случае полная открытость и прозрачность — наилучшая тактика защиты. Если вы ни в чем не виноваты перед вашим… э… кредитором, в ваших же интересах, чтобы истина была установлена в кратчайшие сроки. Лично мне кажется, что вы действительно ни при чем. Нанимать меня исключительно для отвода глаз — это слишком громоздко и совсем не эффективно. По мне, так ситуация предельно проста: у вас украли деньги, и вы хотите их найти и вернуть. Я правильно говорю? — Допу… Правильно, — решительно сказал Павел Григорьевич, почувствовав, что допущения могут зайти чересчур далеко. — Ну, так перестаньте кочевряжиться, как муха на стекле! — рявкнул Невзоров. Волосницын вздрогнул, уронив пепел с сигареты себе на брюки, и бледно улыбнулся. — Я спросил, как работает схема. Ну? — Да очень просто, — помедлив, устало произнес Скороход. — Казино, тем более сеть казино — это огромная масса наличных денег. Масса в прямом, изначальном смысле этого слова. Мы тут все время говорим о двух миллионах, но это просто та сумма, которая влезает в багажник легкового автомобиля — ну, плюс-минус, сами понимаете… Теперь представьте себе… ну, скажем, некое солидное учреждение. К подъезду подъезжает авто, багажник открывается, и начинается разгрузка… — Да, — сказал Клим. — Эта картина, конечно, не столько из «бубновых валетов», сколько из передвижников. Называется «Зеленщик приехал». — Вы быстро схватываете, — похвалил Скороход. — Ну вот… Сами понимаете, в наше время это неприемлемо. Электронные банковские перечисления легко отследить, а мой… гм… кредитор очень любит, чтобы все было шито-крыто. Отсюда — банк «M-Центр», который, по существу, занят только тем, что принимает у таких, как я, частных лиц наличные и взамен выдает векселя. Вы очень верно подметили: был полный багажник, а стала тощая папочка. А с этой папочкой уже можно отправляться куда угодно… Понимаете? — Схватываю мало-помалу, — заверил его Клим. — Валяйте дальше. — А надо? — опять засомневался Скороход. — Полагаю, да, — сдержанно сказал Неверов. — Времени, если я правильно понял, у вас нет, деньги придется доставать любым путем. Достанете, переведете их в векселя… А дальше? Кому-то ведь придется везти их кредитору! Кто это будет — опять вы сами? А вдруг по дороге вам снова повстречается этот воин-интернационалист? Да и не в нем дело, в конце-то концов. Твердохлебовым кто-то руководит, снабжает его свежей, достоверной информацией о ваших планах. Где-то завелась крыса — либо у вас, либо в банке, либо в том месте, упоминания о котором вы так старательно избегаете. Избегаете, кстати, напрасно. Само существование описанной вами схемы указывает на регулярность производимых выплат — никто не стал бы учреждать целый банк ради пары единичных случаев передачи крупных сумм из рук в руки. А размеры выплат говорят сами за себя — солнцевской братве, извините, столько не отстегивают. Да и где она нынче, солнцевская братва? Кто поумнее, давно остепенился, пошел в бизнесмены или в депутаты, а дураков, как и было обещано, перемочили в сортирах. Нынче у солидного человека наподобие вас может быть только одна «крыша» — родное государство, которое является гарантом, сами понимаете, спокойствия, безопасности и процветания. И если вам отчего-то не хочется произносить это слово — «Кремль», не произносите на здоровье. Будем и дальше обходиться эвфемизмами, дела это никоим образом не меняет. При слове «эвфемизм» заскучавший было Волосницын слегка вздрогнул, оторвался от разглядывания висевшей в простенке картины и, удивленно моргая, уставился на Клима. — Да, — подумав пару секунд, со вздохом согласился Скороход, — пожалуй, это уже и впрямь секрет Полишинеля. Теперь Волосницын, продолжая удивленно моргать, повернул голову к нему. «Что ж ты такой тупой-то, братец? — подумал Клим, сдерживая брезгливую улыбку. — Ведь у тебя ж высшее образование! Надо же иногда хоть что-то читать…» — Если «крыса», о которой вы упомянули, завелась где-то в районе Красной площади, — продолжал Скороход, — мое дело — труба. Я ничем не смогу вам помочь, потому что ничего толком не знаю. Фактически меня не пускают дальше порога. — Ну, с кем-то вы все-таки контачите! — возразил Клим. — Не под дверь же вы векселя просовываете! — Это всего-навсего делопроизводитель, — безнадежно махнул рукой Скороход. — Приятной наружности дамочка приблизительно моего возраста. Она принимает векселя и тут же, в присутствии э… плательщика, звонит в банк. Банк подтверждает, что векселя за такими-то номерами тогда-то и тогда-то были выданы такому-то лицу в обмен на соответствующую сумму. После чего дама вешает трубку, вежливо благодарит плательщика и убирает папку в сейф. Засим плательщик удаляется до следующего раза, и дальнейшая судьба денег ему неизвестна. Могу лишь предположить, что упомянутая дама — лишь первое, низшее звено в довольно длинной цепочке исполнителей и что она сама понятия не имеет о том, каким путем и куда в конечном итоге попадают прошедшие через ее руки деньги. Клим задумчиво кивнул. Было бы небесполезно перебрать упомянутую Павлом Григорьевичем цепочку звено за звеном, проверяя каждое из них на прочность, но об этом не приходилось даже мечтать. Сунешься туда, за зубчатую стену, тронешь хоть кого-то из небожителей — и сразу же нарвешься на лощеных, корректных ребят из ФСО, которые, приглядевшись к тебе повнимательнее, мигом перестанут быть корректными. И никто не узнает, где могилка твоя… Впрочем, соваться туда незачем: упомянутые корректные ребята тоже не лыком шиты и, надо думать, сами сумеют навести порядок на вверенном им объекте. Кто-то из них уже наверняка занят тщательной проверкой всех, кто осведомлен о том, как устроена и работает эта простенькая, как кремневое ружье, и такая же безотказная схема. Так что о чинушах с Красной площади можно с чистой совестью забыть — пусть, как сказано в Писании, сами хоронят своих мертвецов… — Что ж, — сказал Клим, — пока у нас остается единственная зацепка — Твердохлебов. Кстати, Олег Константинович… — Волосницын удивленно вздернул брови, словно никак не ожидал, что на него обратят внимание. — Проинструктируйте, пожалуйста, своих подчиненных по поводу применения оружия. Если вдруг опять дойдет до перестрелки, Твердохлебов ни в коем случае не должен погибнуть. Он нужен живым, потому что только через него мы можем выйти на организатора обоих ограблений. — Логично, — вздохнул Волосницын. — Только этот тип не из тех, кого легко взять живым. У него ж на морде написано: русские не сдаются. — Да бросьте, — подпустив в голос толику лести, протянул Неверов. — С вашим-то опытом! Мало, что ли, вы их в свое время повязали? И тех, которые не сдаются, и тех, которые пленных не берут, и всяких… Волосницын расцвел, и Клим, оставив его предаваться приятным воспоминаниям, снова повернулся к Скороходу. — Как вы сказали Твердохлебов называл своего воображаемого собеседника? Сержантом? — Сержантом, — кивнул Павел Григорьевич. — И еще по имени — Сергеем. А один раз позвал товарища Сухова. Гляди, говорит, товарищ Сухов, как мы их уделали без гранат и без пулемета… Откровенно говоря, мне показалось, что он бредит, воображает себя Верещагиным из «Белого солнца пустыни»… Слушая Скорохода, Клим одним глазом наблюдал за Волосницыным и кое-что заметил. Он встал с кресла, подошел к дивану, на котором сидел начальник охраны, остановился перед ним, засунув руки в карманы, и принялся пристально его разглядывать — Волосницына, разумеется, а не диван. — А вам не показалось, — обращаясь к Скороходу, но глядя на Волосницына, спросил он, — что Твердохлебов считает вас виновным в чем-то нехорошем, что произошло с этим его сержантом, и действует из мести? — Фактически он об этом прямо заявил, — подтвердил Павел Григорьевич. — Ему, говорит, на том свете покоя не будет, пока ты землю топчешь. Сумасшедший, что с него возьмешь? Я об этом его «товарище Сухове» впервые в жизни слышу. — Вы-то, может, и впервые, — продолжая внимательно рассматривать начальника службы безопасности, произнес Клим. — Вы — босс, вам в мелкие детали вдаваться незачем, на это у вас подчиненные имеются. Значит, Сергей Сухов… А, Олег Константинович? Мне кажется, это созвучие вам о чем-то напоминает. А? Волосницын, который до этого стойко смотрел прямо Климу в глаза, не выдержал и с недоумением отвел взгляд. — Сухов? — переспросил он таким тоном, словно это имя вызывало у него сильнейшую изжогу. — Ну да, что-то такое припоминаю… А! — спохватился он, не слишком убедительно делая вид, будто его только что осенило. — Это ж «Без-горя-пополам»! — Как? — Без горя пополам. Это у него была такая любимая присказка, вот и прилипло… — Ну, раз прилипло, значит, бывал он у вас частенько. — Не без того, — нехотя признал Волосницын. — Завсегдатай из красного списка… — Клим приподнял бровь, и начальник охраны поморщился, раздосадованный непонятливостью собеседника. — Ну, красный список! Не знаете? Черный список — это профессиональные игроки, шулера, всякое жулье… — Словом, те, кто приходит в казино не затем, чтоб дать себя обчистить, а чтобы самому обчистить заведение, — подытожил сообразительный Клим. — Ну, в общем, да… А красный — это заядлые игроманы, за которыми надо присматривать. Такие, которые не могут остановиться, а когда проиграют последние подштанники, начинают кидаться с кулаками на крупье, кричать, что их обокрали, и ломать мебель. Вот ваш Сухов как раз и был из таких, причем из самых буйных. Как начнет быковать — святых выноси! Здоровенный лось, бывший десантник, что ли… Втроем не удержишь. — Много проигрывал? — Когда как. Но всегда до последней копейки. И все хвастал — ничего, мол, маман меня в беде не оставит, она у меня с понятием, всегда выручит. — И что с ним стало? Волосницын болезненно поморщился, воровато покосился на Скорохода, который с растущим интересом прислушивался к их разговору, и с огромной неохотой сказал: — Да глупость сплошная! Крупье сплоховал — новичок, не знал просто, с кем дело имеет. Ну, и мои орлы, конечно, недосмотрели… Словом, проиграл этот Сухов все, что у него было, и начал играть в долг, под расписки. Ну, и просадил — я уж не помню сколько. Тысяч пятьдесят, наверное, а то и все сто. — Долларов? — Ну, не рублей же… А тут сошлось одно к одному: он к мамаше, а она ему от ворот поворот. То ли высосал он ее досуха, то ли просто ей все это надоело… Словом, долг отдавать надо, а денег нет и взять неоткуда. Ну, а у нас ведь не богоугодное заведение, где бесплатный суп раздают, а казино! Намекнули ему: мол, долг платежом красен. Раз намекнули, другой… А на третий раз пришли, а его уже похоронили. Напился, дурак, и ножиком себя заколол. Прямо в сердце, говорят. Держа руки в карманах, Клим повернулся к Волосницыну спиной. — Уголовный кодекс трактует подобные деяния как доведение до самоубийства, — любезно сообщил он Скороходу. — Именно этим, как я понимаю, сейчас занимается некто Твердохлебов, потому что, как справедливо заметил господин Волосницын, долг платежом красен. На красивом, мужественном лице Павла Григорьевича отобразилось недоумение человека, которого незаслуженно обидели. Он открыл рот, но не успел ничего сказать, потому что на столе перед ним басовито зажужжал поставленный на вибрацию мобильник. Скороход взял трубку, взглянул на дисплей, и лицо его вмиг покрылось смертельной бледностью. — Это она, — упавшим голосом сообщил он. — Кто?! — Делопроизводительница. Та самая, — сказал Скороход и потыкал указательным пальцем куда-то вверх, — оттуда. И что, интересно, я ей скажу? Телефон продолжал жужжать. Клим положил ладонь на плечо начальника службы безопасности и сказал: — Пойдемте, Олег Константинович. Негоже подчиненным смотреть, как начальство лепечет и оправдывается перед каким-то делопроизводителем. * * * Несмотря на то что в последние несколько дней взгляды майора Твердохлебова на многие вещи подверглись коренному пересмотру, Иван Алексеевич сохранил верность некоторым основополагающим принципам. Один из таких принципов, рассматриваемый им как непреложная, не подлежащая сомнению аксиома, гласил: обещания нужно выполнять во что бы то ни стало. Следуя этому принципу, ровно в пятнадцать ноль-ноль он подъехал на машине к месту, где у него была назначена деловая встреча. Строго говоря, без этой встречи вполне можно было обойтись; более того, не явиться сюда было бы намного разумнее и, главное, выгоднее в чисто экономическом смысле. Но Твердохлебов обещал быть здесь ровно в пятнадцать ноль-ноль, и он сдержал свое слово, как и подобает офицеру Советской армии. Тем более что парой часов раньше его «деловой партнер» тоже сдержал обещание, хотя ему было гораздо легче, безопаснее и выгоднее кинуть отставного майора на бабки и раствориться в пространстве. Остановив машину у края проезжей части, майор не стал глушить двигатель, поскольку не исключал вероятности того, что его поджидает засада. Парень мог испугаться того, что натворил, и сдуру броситься прямо в милицию. А времени прошло уже предостаточно для того, чтобы даже самый тупой и сонный мент сложил два и два, смекнул, о ком идет речь, и отклеил от стула свой толстый ленивый зад. Место было открытое и хорошо просматривалось во всех направлениях. Прямо перед майором находилась площадка, облюбованная подростками. Упомянутые подростки обоего пола водились тут в изобилии, издалека напоминая стаю воробьев на только что засеянном газоне. Они сидели на немногочисленных скамейках (естественно, с ногами), пили пиво, ели чипсы, дымили сигаретами, а также предавались иным, не столь предосудительным и вредоносным развлечениям — например, катались на скейтбордах и странных, никогда ранее не виданных Иваном Алексеевичем велосипедах — низеньких, похожих на детские, но, судя по умопомрачительным трюкам, которые на них выделывались, отличавшихся повышенной прочностью. С площадки доносился разноголосый гомон, смех, рокот роликовых досок, шорох велосипедных шин и обрывки музыки. Теплый ветер гонял по цементным плитам пакетики из-под сухариков и чипсов, перекатывал с места на место окурки и пластиковые бутылки. Взрослых на площадке не было, но это еще ничего не означало. Взрослые дяди в штатском могли находиться в любом из припаркованных поблизости автомобилей, и, возможно, не в одном. Сунувшись на площадку, майор стал бы заметен среди молодежи так же хорошо, как крупная муха в тарелке с молочной затиркой, и в случае, если засада все-таки была, это могло вызвать кучу осложнений. Не станешь же, в самом деле, отстреливаться от ментов, прячась за спины пацанов и девчонок, ни одному из которых нет еще и семнадцати! Менты ведь тоже начнут стрелять, за ними не задержится, и в этой карусели кого-нибудь из детишек непременно шлепнут. Жертвы среди мирного населения были нужны майору Твердохлебову, как прободная язва; если на то пошло, ему вообще не нужны жертвы — никакие, кроме одной-единственной, которую звали Павлом Скороходом. Он с трудом отыскал взглядом своего «делового партнера» и усмехнулся: парнишка не соврал, сказав, что потратит полученные от него деньги на покупку скейта и всего, что к нему прилагается. Малец управлялся с доской вполне прилично. Вообще, начав обращать внимание на окружающий мир, Иван Алексеевич обнаружил, помимо всего прочего, что нынешняя молодежь не так уж плоха, как могло показаться на первый взгляд. Неглупые, развитые, независимые, порой даже слишком, в словах и поступках… А некоторые, вот как эти лихие экстремалы на велосипедах и роликовых досках, навострились так владеть своим телом, что даже бывалого десантника, полагавшего, что он хозяин каждой своей мышце, глядя на них, брала зависть. Или взять для примера этих, майор все время забывал, как они называются, — ну, которые по стенам, крышам и балконам сигают как угорелые. Им же прямая дорога в десант! Твердохлебов достал сигареты и закурил, продолжая разглядывать отчаянного мальца, который так выручил его сегодня в полдень. Как всякий по-настоящему хороший командир, гвардии майор Твердохлебов недурно разбирался в людях и был неплохим психологом-практиком. Чтобы без оглядки полагаться на вчерашних школьников, которым завтра, быть может, предстоит прикрывать в бою твою спину, их нужно видеть насквозь — знать, что у них на душе, понимать, о чем они думают и как поведут себя в той или иной ситуации. Сейчас, издалека наблюдая за подростком, он не замечал признаков беспокойства — парень катался на доске, получая от этого процесса бездну удовольствия. Конечно, он то и дело поглядывал по сторонам, но это-то как раз было нормально: три уже пробило, а мужик, обещавший к этому времени подвезти еще сто баксов, что-то задерживается. Неужто кинул? Если бы перед тем, как явиться сюда, парень побывал в ментовке, он вел бы себя иначе. Его бы подробно проинструктировали, как держаться на месте предстоящего захвата — как ни в чем не бывало, вот как, — и после такого инструктажа он бы двигался, как неисправный робот, а то и просто сидел бы в сторонке и вздрагивал от каждого громкого звука. Ну, не может же быть, чтобы пацан в свои четырнадцать лет был таким талантливым артистом и вдобавок убежденным стукачом! Приняв решение — а, будь что будет, не обманывать же, в самом деле, геройского парня, — майор на всякий пожарный случай выжал сцепление, воткнул первую передачу и только после этого подал короткий звуковой сигнал. Несколько голов повернулось в его сторону, но «деловой партнер» продолжал кататься на своей новенькой доске, со старательностью новичка выписывая сложные дуги и восьмерки. Твердохлебов хмыкнул, весьма довольный тем, что не ошибся в выборе временного союзника, и снова нажал на кнопку клаксона. На этот раз малец обернулся, заметил его и, ловко изменив траекторию движения, покатил к машине. У самой бровки тротуара он спрыгнул на землю и ударил ногой по одному концу доски, так что другой сам буквально прыгнул ему в руки.