— Никого я не убивал, — возразил Иван Алексеевич. — А что до ограбления, так это с какой стороны посмотреть. В общем, подробности вам ни к чему. Все, что вам надо знать, так это лишь то, что я, боевой командир вашего сына, не сделал ничего, что считал бы неправильным и за что мне было бы стыдно. — А если я пойду с этим в милицию? — спросила Валентина Петровна. Она осторожно приподняла крышку папки, заглянула внутрь и опять, заметно вздрогнув, резко опустила клапан. Майор равнодушно пожал плечами. — Ну и что? Вы не скажете там ничего, что помогло бы им меня найти. В любом случае, независимо от того, поймают меня или нет, вас потом до конца дней будут мучить сомнения в правильности вашего поступка. Знаете, чьи это деньги? Павла Скорохода, владельца казино «Бубновый валет»! Ахнув, Валентина Петровна прижала к губам ладонь. Глаза ее подозрительно заблестели и увлажнились, по щеке сбежала слезинка. — Боже мой! — прошептала она. — Боже мой, что вы наделали? Я так и знала, что вы этого так не оставите, что попытаетесь отомстить… Боже мой! Да как вы могли подумать, что я хотя бы пальцем прикоснусь к… к ЭТОМУ?! Едва не опрокинув вазочку с остатками растаявшего мороженого, она с отвращением оттолкнула от себя папку, вскочила и, рыдая, выбежала из кафе. Несколько посетителей проводили ее взглядами, после чего спокойно вернулись к своей еде, выпивке и разговорам: москвичи давно уже перестали соваться в чужие дела, твердо усвоив, что это часто бывает вредно не только для пищеварения, но и для здоровья в целом. — Ну, ты и валенок, командир, — несмешливо и немного грустно произнес знакомый голос. — Маман-то у меня не хуже тебя, с принципами, а ты приволок кучу дерьма и вывалил прямо перед ней на стол: на, Петровна, жри! — Выбирай выражения, — негромко пробормотал майор, пряча папку обратно в портфель. — Все-таки о матери говоришь. — Слова — сотрясение воздуха, — возразил сержант. Он сидел на стуле, с которого мгновением раньше вскочила его мать, закинув ногу на ногу и положив подбородок на кулак. Сегодня он отчего-то явился в выгоревшей почти добела на беспощадном азиатском солнце «афганке», вся левая сторона которой от плеча до самого колена была густо залита бурой заскорузлой кровью. «Надо же, сколько из меня вытекло, — глядя на эту кровь, подумал Твердохлебов. — Как же я жив-то остался? И, главное, зачем?» — Говорить можно все, что в голову взбредет, — продолжал Сухов, — слова ни черта не значат. А вот поступки свои надо контролировать. Надо же, что придумал! Я, говорит, спер два миллиона, выходи за меня замуж, купим «Жигули» и на курорт поедем. Вообще, ты дурак. Ну, что ты носишься с этими векселями, на кой ляд они тебе сдались? Ведь даже такой динозавр, как ты, должен понимать, что превратить их в деньги не удастся ни при каких обстоятельствах. Их номера давно забиты в компьютерные базы всех банков, и получить по ним деньги сможет только тот, на чье имя они выданы. А любого другого с этими бумажками повяжут в два счета, будь это ты или сам председатель Нацбанка России. Лучше бы ты их сразу спалил. Сказано же было тебе… — Лучше бы ты поменьше темнил! — не выдержав, наконец перебил его майор. — Думаешь, я не понял, кто ты такой? Сколько можно держать меня за дурака? Сказал бы прямо: помоги, командир, не могу успокоиться, душа места себе не находит. А то устроил, понимаешь, секс по телефону… — Вон ты о чем, — сержант поменял местами скрещенные ноги, зачем-то заглянул в вазочку с молочной лужицей на дне, но прикасаться к ней не стал, потому что это было не в его силах. — Ну а чего ты хотел? Я тебе сразу прямо сказал: я это, Сухов, с того света. Так ты же с ходу полные штаны навалил! Как с тобой разговаривать, если ты, как маленький, простых вещей боишься? — Ничего себе простые вещи, — буркнул слегка пристыженный майор. — Проще некуда, — пренебрежительно заявил Сухов. — В свое время сам узнаешь и поразишься тому, насколько все это просто и понятно. Словом, зла на меня не держи, я хотел, как лучше. Конечно, втравил я тебя в историю… — Как раз за это я тебе благодарен, — возразил Твердохлебов. — Чем такая жизнь… — Примерно так я и подумал, — кивнул сержант. — Лучше умереть стоя, чем жить на коленях, и так далее. Ладно! Раз все ясно и все довольны, я, пожалуй, пошел. Ты, главное, про картины не забудь. — Не забуду. — Тогда пока. И спроси у девчонки, чего ей надо, она над тобой уже битый час стоит. — У какой… — начал Иван Алексеевич, но Сухов уже испарился. — Мужчина! — будто издалека, долетел до него настойчивый женский голос. — Мужчина, вам плохо? Встрепенувшись, он повернул голову на голос и увидел молоденькую официантку, склонившуюся над ним с выражением озабоченности и испуга на симпатичном веснушчатом личике. Девчонка была рыженькая, белокожая и губастенькая, с хорошей фигуркой и собранными на затылке в густой конский хвост волосами — прическа, которую гвардии майор всегда считал самой красивой, практичной и сексуальной. — В чем дело? — спросил он. — Со мной все в порядке. — Вы разговаривали сами с собой, — сказала официантка. — А, опять, — спокойно протянул он. — Извините, это у меня такая привычка. — Еще что-нибудь будете заказывать? — с некоторым облегчением — слава богу, не припадочный — спросила официантка. — Нет, спасибо. Расплатившись по счету, майор вышел из кафе и неторопливо зашагал к выходу из парка. На ходу вынув из кармана сигареты, он подошел к скучавшему поблизости патрульному милиционеру, попросил огоньку, прикурил, сунув под мышку портфель, вежливо поблагодарил и так же неторопливо зашагал дальше. Лицо его показалось постовому смутно знакомым. Он ломал голову минут пять, пытаясь вспомнить, где мог видеть этого симпатичного загорелого дядьку, но так и не вспомнил, потому что припустил дождь, и ему пришлось в срочном порядке искать укрытие. Глава 14 Клим Неверов не преувеличивал, когда в разговоре с генералом Потапчуком предрекал всем участникам несанкционированного вооруженного набега на дачу Твердохлебова скорый и бесславный конец карьеры. Муж убитой Лены Кузиной модный адвокат Андрей Ильич Кузин действительно предпринял все усилия к тому, чтобы сровнять виновников ее смерти с землей. Спустя полторы недели после похорон этот процесс был еще в самом начале, но уверенно набирал обороты. Капитан ОМОНа Назмутдинов и меткий стрелок старшина Гавриленко уже маялись в СИЗО, и почти никто не сомневался, что выйдут они оттуда только в зону. Майор МУРа Свинцов пока не был арестован, но его отстранили от дел и взяли подписку о невыезде. Посему не было ничего удивительного в том, что, вернувшись под вечер с очередного изнурительно долгого и дотошного допроса, без пяти минут разжалованный и уволенный из органов майор первым делом сунулся в холодильник и налил себе полный стакан ледяной русской водки. Выпив ее залпом, как воду в жаркий день, майор почувствовал, как свинцовый гнет свалившихся на него неприятностей начинает понемногу сползать с души, а перспективы перестают казаться такими уж беспросветными. Конечно, если подумать, ничего хорошего его впереди не ожидало, но он затем и пил водку, чтобы ни о чем не думать и забыться хотя бы на время. Надо заметить, что на протяжении последних десяти дней майор Свинцов приобрел весьма богатый опыт по этой части. Соорудив пару бутербродов и прихватив с собой литровую бутылку, Свинцов прошел в гостиную, упал в кресло и включил телевизор. Проклятый ящик, как обычно, придерживался излюбленного репертуара: каналов в него напихали видимо-невидимо, а смотреть было нечего. По одним каналам бравые американские супермены били кого-то по морде и палили из различных видов стрелкового оружия, спасая мир; по другим показывали то же самое, только супермены были русские. Иногда, просто для некоторого разнообразия, супермены уступали место копам или отечественным ментам, которые со свойственными им профессионализмом, проницательностью и полным бескорыстием раскрывали запутанные преступления. От этого сахарного сиропа у Свинцова буквально слипались внутренности; он пробежался по музыкальным каналам, рассеянно любуясь прелестями певиц и танцовщиц. Прелести были на высоте, но вот слушать то, чем сопровождался показ упомянутых прелестей, Свинцов не мог, хоть ты его убей. Он выключил звук, но пялиться в молчащий телевизор оказалось непривычно и скучно. От этого попахивало нервным расстройством, и майор, снова включив звук, принялся исследовать новостные каналы. Здесь тоже несли несусветную чушь; помучившись еще немного, Свинцов привычно остановил свой выбор на выпуске криминальных новостей, хотя и подозревал, что с учетом обстоятельств именно этого выбора ему следовало бы избегать. И верно: не прошло и десяти минут, как на экране возникла до отвращения знакомая харя следователя городской прокуратуры, который, как было доподлинно известно майору, вел дело о нападении на «шевроле», принадлежавший казино «Бубновый валет». На самом деле следователь раздавал направо и налево туманные интервью, пудря мозги широкой общественности. О роли майора Свинцова в расследовании этого громкого дела, естественно, не упоминалось, хотя именно Свинцов с блеском, буквально в два счета вычислил главного подозреваемого. Впрочем, в некотором роде это даже хорошо. Проныра корреспондент спросил, нет ли связи между поисками преступника и гибелью жены известного столичного адвоката Кузина во время игры в пейнтбол. Хлыщ из прокуратуры с каменным лицом заявил, что ему ничего об этом не известно. Что ж, и на том спасибо. Не хватало еще, чтоб к концу передачи под окнами собралась толпа демонстрантов, протестующих против милицейского произвола… Ловко обходя скользкие вопросы, прокурорский хлыщ наконец объявил, что главным мотивом преступления следствие считает личную месть. — Хорошенькая месть — обуть беднягу на два миллиона долларов! — воскликнул не знавший о похищенной папке майор и, насмешливо крутя головой, налил себе водки. — А вам не кажется, что с учетом размеров похищенной суммы эта вендетта выглядит довольно прибыльным делом? — поддел интервьюируемого язва корреспондент. — Твое здоровье, — сказал корреспонденту Свинцов, чокнулся с телевизором и выпил. Вообще-то, журналистов он недолюбливал (да и кто их любит?), но этот был молодец. Как он его, а?! Эта прокурорская крыса прямо позеленела от злости, а что поделаешь? Не плеваться же в камеру, как некоторые политики! — Давай, — перехваченным от выпитой водки голосом обратился майор к следователю, — отвечай на поставленный вопрос, крысиная морда. — Такая версия тоже существует, — не растерялся следователь, — но она рассматривается как второстепенная. Естественно, она тщательно отрабатывается, так же как и все остальные… Интервью оборвалось — и правильно, все равно от этих сволочей правды не услышишь, не стоило и пробовать, — и на экране возникла увеличенная фотография Твердохлебова. Слева красовался текст со словесным описанием, а ниже, под фотографией, — телефоны, по которым всем, кто видел подозреваемого и знает о его местонахождении, предлагалось анонимно позвонить в милицию. — Забегали, суки, — с горечью и злорадством процедил Свинцов, снова наполняя стакан, — вспомнили про милицию… У, поганая рожа! — обратился он к портрету Твердохлебова. — Замочить бы тебя, урода… Валявшийся на журнальном столике рядом с бутылкой телефон вдруг зажужжал и исполнил первые такты песни «Наша служба и опасна, и трудна». Майор приглушил звук телевизора и взял трубку. — Ну, — уже не совсем твердым голосом пробормотал он, — кто еще хочет комиссарского тела? — Молодец, майор, — прохрипел ему в ухо странный, нечеловеческий голос, казавшийся сиплым и гнусавым одновременно. — Не теряешь чувства юмора. Это похвально. Только это тебе и остается. — Какая сволочь там развлекается?! — немедленно взбеленился майор, решивший, что это звонит, чтобы позлорадствовать, кто-то из коллег, а то и какой-нибудь его «крестничек», разузнавший номер его телефона и решивший таким вот трусливым способом сплясать на костях человека, который его когда-то посадил. — Узнаю — мехом внутрь выверну! — Не ори, чудак, — просипел голос. — Ты криминальные новости смотришь? Как тебе картинка? Ничего не напоминает? Майор вздрогнул и, выпрямившись в кресле, посмотрел на окно. Шторы были задернуты, и вряд ли кто-то шутки ради пошел на хлопоты, связанные с установкой в квартире передающей видеокамеры. — Что тебе надо? — спросил он. — Хочу тебе помочь, — прошелестел голос, звук которого напоминал модулированные радиопомехи. — Поднести тебе на блюдечке того подонка, из-за которого ты сейчас сидишь по уши в дерьме. — Ты кто — Господь Бог? — с горькой насмешкой поинтересовался майор. — Скажем так: я человек, которому известно, где, когда и как этот тип совершит следующее преступление. — Подельник, что ли? Лавэ не смогли растусовать? — Не умничай, Свин, лучше послушай, что тебе умные люди толкуют. Нет у него никаких сообщников и никогда не было. Пес он бешеный, откуда у него сообщники? — Что пес, то пес, — согласился майор, наливая себе водки. — Ну, а какой тогда у тебя в этом деле интерес? — Оказать бескорыстную помощь правоохранительным органам в лице майора Свинцова, — прошелестел загробный голос, — который рискует вот-вот перестать быть майором. Кто-то на этом деле загребет звания, должности и премии, а Свинцова, который, считай, в одиночку вычислил киллера, — за борт. В связи со служебным несоответствием. И хорошо, если не за решетку. А виноват кто? Начальство? Случай? Или, может, один чокнутый десантник с афганским синдромом, который за восемь лет не навоевался вдоволь? Скажешь, не так? — Ну, предположим, — сказал майор. В глубине души он чувствовал, что все не совсем так, а может, и совсем не так, но сейчас, после изнурительного допроса в прокуратуре и двух стаканов водки, ему очень хотелось, чтобы дела именно так и обстояли и чтобы решить все проблемы можно было простым нажатием на спусковой крючок. — Тогда слушай, — снова засипел ему в ухо нечеловеческий голос. — На дело он пойдет со стволом. Ты его знаешь: если при нем ствол, он его обязательно достанет. Тут тебе и карты в руки. Ну, будешь слушать? — Почему бы и не послушать? — сказал Свинцов, выключил телевизор и залпом опрокинул в глотку еще стакан водки.