* * * Еще один из участников неудачного рейда на дачу отставного майора Твердохлебова, старший сержант Лосев (по прозвищу, разумеется, Лось), после работы и в выходные дни любил погонять на мотоцикле. Мотоцикл у него был знатный — не «харлей», конечно, но и не какой-нибудь «Днепр», а современная скоростная «хонда» с очень приличным объемом движка и, что самое главное, с внушительными габаритами, соответствовавшими богатырскому телосложению сержанта. Вечерами Лось обыкновенно проводил время на «плешке», где собирались байкеры со всего района. Вопреки расхожему стереотипу, далеко не все они щеголяли в пыльных гривах до пояса и в бородищах по грудь, поскольку многие работали в конторах и офисах и были вынуждены, как и Лось, содержать себя в приличном виде хотя бы на работе. Поэтому Лось среди них ничем не выделялся; ребята знали, где он служит, но им это было до фонаря: ОМОН — не ГИБДД, а иных, кроме правил дорожного движения, законов они почти не нарушали. После того случая на даче Лось продолжал вести привычный образ жизни, то есть ходил на службу, а в свободное время гонял на «хонде» по вечерней Москве. Карательные санкции в его случае выразились в выговоре с занесением в личное дело. Лось считал такое наказание несправедливым, поскольку, во-первых, просто выполнял приказ командира, а во-вторых, выбыл из игры в самом начале, получив от подозреваемого по шее и мирно уснув на полу нужника. Но с начальством не спорят, особенно в ОМОНе, и Лось, проглотив обиду, служил дальше. Помимо мотоцикла, съемной квартиры и железного гаража, тоже съемного, Лось располагал кое-какой бытовой техникой и необходимым минимумом одежды — правда, неизменно модной в том понимании моды, которое было присуще старшему сержанту ОМОНа Лосеву. Он считал, что это не так уж плохо в его возрасте и при его общественном положении, но не собирался останавливаться на достигнутом. Как и предполагал майор Твердохлебов, Лось время от времени выходил на ринг, чтобы принять участие в подпольных боях без правил. Это приносило ему довольно стабильный доход, сопоставимый с зарплатой молодого московского менеджера, и позволяло жить, не отказывая себе ни в чем необходимом. Необходимо же старшему сержанту было многое, и чем больше денег он получал, тем шире становился круг его возможностей, а следовательно, и перечень жизненно необходимых вещей. Собственная квартира в Москве ему, конечно, не светила в ближайшем обозримом будущем — слава богу, что хватало на съемную. Лось по этому поводу не парился: так живет пол-Москвы, и ничего, никто не жалуется. Менеджеры крупных фирм, восходящие звезды шоу-бизнеса, артисты, известные всей стране, — все снимают жилье, потому что даже их доходов не хватает на покупку своего угла. Со временем, быть может… А пока — веселись, прожигай жизнь! В данный момент Лось подумывал о приобретении в пару к мотоциклу спортивной машины и участии в ночных заездах по городским улицам. Ребята говорили, что на этом тоже можно неплохо заработать, но деньги Лося интересовали во вторую очередь: прежде всего ему был нужен адреналин, которого на ринге и в седле мотоцикла уже стало не хватать. Зная о его мечте, приятели постоянно подбрасывали ему адреса и телефоны, по которым можно было найти выставленные на продажу спортивные автомобили. Сейчас на примете у Лося был десятилетний «порше-911» — стремительная сказка, алая ракета на четырех титановых колесах, залог будущих побед и шикарной жизни. Увы, дотянуться до мечты у Лося были руки коротки: просили за нее столько, что, первый раз услышав сумму, старший сержант только вздохнул, махнул рукой и поплелся восвояси. С тех пор не прошло еще и недели, и образ красной «карреры» пока что прочно занимал помыслы Лося. Сержант не переживал: так было уже далеко не впервые, и он знал, что со временем эта мечта растает, как дым, уступив место какой-нибудь другой. А пока что он получал невинное удовольствие, представляя себя за рулем управляемой торпеды ярко-алого цвета, с шикарной телкой на соседнем сиденье и с дорогой сигаретой на губе. Когда Лось верхом на верной «хонде» подкатил к своему жестяному гаражу, было около половины второго ночи. Одинокий фонарь на далеком столбе бросал в покрытый рытвинами проезд между двумя рядами гаражей дорожку бледного света, четко ограниченную угольно-черными тенями нависающих над воротами козырьков. Лось остановил мотоцикл, заглушил мотор и обеими руками снял с головы обтекаемый шлем с темным пластиковым забралом. Повозившись, он пристроил шлем на руле, перебросил ногу через седло и, разминая затекшие мышцы, пошел к воротам, на ходу нашаривая в кармане ключи. Он отпер гараж, закатил в него мотоцикл, погасил внутри свет и немного постоял на пороге, докуривая сигарету. В мутном из-за бессонного электрического зарева небе тускло поблескивали редкие звезды. Глядя на них, Лось подумал, что уже не помнит, как выглядит нормальное звездное небо, если смотреть на него где-нибудь за городом, в поле. В это время перед ним откуда-то появился человек. Вылез он, надо понимать, из узкой щели между двумя гаражами, поскольку больше ему взяться было неоткуда. Когда и как это произошло, Лось, хоть убей, не заметил. Это его встревожило, но в следующее мгновение он разглядел, что незнакомец намного ниже его и уже в плечах, а значит, по определению не может представлять опасности для бойца ОМОНа. Человек шагнул прямо к Лосю и молча остановился перед ним, как будто не совсем понимая, где находится и что его сюда привело. — Тебе чего, убогий? — пренебрежительно спросил Лось, решив, что перед ним пьяный, и не просто пьяный, а бомж, увидавший открытые ворота и решивший, что лучшего места для ночлега ему не найти. — Твой мотоцикл и твою одежду, — вдребезги разбивая логические построения Лося на свой счет, честно ответил незнакомец. Лось даже не понял, нарочно его собеседник процитировал фразу из известного голливудского фильма или просто в доступной форме высказал свои пожелания. В принципе, это было уже неважно. Парень искал приключений на свою голову, и он их нашел. — На похороны-то отложил? — заботливо осведомился Лось, характерным жестом разминая суставы пальцев сначала правой, а потом и левой руки. Вместо ответа незнакомец коротко и очень сильно ударил его в солнечное сплетение. Лось оказался решительно не готовым к такому развитию событий: во-первых, человек стоял слишком далеко для удара рукой, а во-вторых, проделал все с такой невероятной быстротой, что Лось, опытный боец с превосходной реакцией, не сумел уследить за его движением и даже не понял толком, чем его, собственно, саданули. За ударом под дых последовал сокрушительный хук слева, бросивший согнувшегося пополам Лося головой на правую створку ворот. Створка отозвалась на удар характерным жестяным грохотом; раньше, чем Лось сумел разобраться в обстановке и понять, что происходит, тяжелый армейский башмак швырнул рослого омоновца затылком на грязный дощатый пол гаража. Мир начал тошнотворно вертеться перед глазами, а потом косо и стремительно соскользнул в непроглядный мрак. Лось очнулся через неопределенный промежуток времени и первым делом ощутил, что замерз, как собака. Вокруг царил непроглядный мрак, все тело затекло и так онемело от холода, что полностью утратило способность двигаться. Не без труда припомнив обстоятельства, предшествовавшие странному пробуждению, Лось загрустил. Он начал заниматься боксом в двенадцать лет, и с тех пор его кулаки редко скучали без дела. Он бессчетное количество раз выходил на ринг, на борцовский ковер и на татами; он тысячу раз дрался на улицах и в подворотнях, и за все это время лишь четырежды побывал в нокауте. При этом два последних раза пришлись на две последние недели, и в обоих случаях его вырубили при самых нелепых и унизительных обстоятельствах. Что это, пора на покой? Лось решил, что разберется с этим позже, когда сориентируется в пространстве и времени, поймет, где у него руки, а где ноги, и снова возьмет ситуацию под контроль. Начав претворять в жизнь этот простенький план, он обнаружил, что лежит связанный по рукам и ногам на полу своего гаража и что рот у него плотно забит кляпом, мастерски сооруженным кем-то из куска ветоши и ботиночного шнурка. Размяв, насколько позволяли путы, затекшие члены, по своим ощущениям сержант понял, что раздет до нижнего белья. Поскольку одежда пропала, можно было не сомневаться, что и мотоцикл, тоже являвшийся предметом притязаний ночного незнакомца, постигла та же печальная участь. Ценой немалых усилий, изрядно ободрав бока, колени и локти о занозистые, густо посыпанные камешками и крошкой асфальта доски, Лось добрался до ворот тара-жа и на пробу толкнул их ногами. Ворота, как и следовало ожидать, оказались запертыми. Не имея ни малейшего представления, день снаружи или ночь, но отлично понимая, что иного выхода нет, Лось изо всех сил ударил связанными ногами в гулкие створки и отчаянно замычал через тряпичный кляп. Без сознания он провел меньше часа, так что стучать и мычать ему пришлось долго. Лишь в полвосьмого утра, когда сержант вконец обессилел, доносившиеся из запертого гаража слабые удары и нечленораздельные звуки услышал его сосед по гаражу, явившийся, чтобы забрать из стойла своего видавшего виды «жигуленка». Заинтересованный природой непонятного шума, сосед приблизился к его источнику и увидел, что гараж действительно заперт, но из замка торчит целая связка ключей. Ключи мелодично позвякивали в такт ударам, которые заставляли содрогаться жестяные створки ворот. Сосед осторожно постучал в ворота согнутым пальцем и негромко позвал: — Эй, есть там кто? В ответ в гараже отчаянно замычали, после чего ворота содрогнулись так сильно, что сосед испуганно отскочил на добрых полметра. — Колян, ты, что ли? — позвал он Лося по имени. На этот раз в ответном мычании послышались утвердительные нотки. — Ну, погоди, погоди, не ломай дверь-то, — забормотал сосед, возвращаясь к воротам и ковыряя ключом в заржавленном замке. — Сейчас открою, не стучи. Что ж оно у тебя все такое тугое, ржавое… Смазывать надо замочек-то, Коленька, друг мой ситный… Отперев замок и распахнув ворота, он увидел на полу пустого гаража своего соседа, одетого только в трусы и носки. Чуть позже, когда путы были сняты, а все непечатные слова и выражения произнесены, обнаружилось, что кое-какое имущество старшего сержанта Лосева все-таки уцелело. Бумажник с деньгами, документы, в том числе и на мотоцикл, ключи от квартиры и мобильный телефон аккуратной кучкой лежали на монтажном столике справа от дверей. Ночной грабитель оказался человеком слова, взяв только то, на что претендовал: мотоцикл и одежду. Правда, Лося это обстоятельство нисколько не смягчило. Схватив пощаженный грабителем телефон, он немедля позвонил знакомому инспектору ГИБДД, чтобы по Москве объявили план «Перехват», и только после этого набрал «02», дабы законным порядком заявить о краже. Увы, к тому времени, когда Лось начал принимать меры к отысканию и возвращению своего движимого имущества, упомянутое имущество, снабженное поддельным номерным знаком и накрытое взятым из гаража фирменным чехлом, уже стояло в тихом дворике в квартале от дома, где проживал владелец сети казино «Бубновый валет» Павел Григорьевич Скороход. Глава 15 — А жалко все-таки, что мы живем не в Белоруссии, — объявил Клим Неверов, возясь с автоматической кофеваркой. Изумленный этим неожиданным заявлением генерал Потапчук некоторое время смотрел в спину своего агента, ожидая продолжения, а потом осторожно поинтересовался: — Ты здоров? Неверов обернулся через плечо, сверкнув озорной улыбкой. — Думаете, я так вжился в образ сумасшедшего, который охотится за другим сумасшедшим, что уже начал заговариваться? Ничего подобного! Он звонко щелкнул клавишей на корпусе, заставив ее засветиться рубиновым огоньком, и вернулся в кресло напротив генерала. — Я говорю всего лишь о разнице в стиле работы операторов мобильной связи у нас и в братской республике, — сказал он, кладя ногу на ногу и вытряхивая из полупустой пачки сигарету. — У нас, как и в Украине, царит такой разгул демократии и частного предпринимательства, что «симку» для мобильного телефона можно купить буквально на каждом углу за сущие копейки, не предъявляя при этом никаких документов. Попытки отследить чьи-либо звонки, таким образом, автоматически превращаются в пустую трату времени и денег. А в Белоруссии, чтобы подключиться к сети, необходимо предъявить паспорт. Мобильный телефон, таким образом, служит подобием ошейника, а испускаемые им радиоволны играют роль прочного поводка, обрезать который можно, лишь избавившись от телефона. Будь вы генералом белорусского КГБ, мы могли бы не только узнать, кто звонит Твердохлебову на мобильный, но и с большой точностью вычислить его местонахождение. — Вон оно что, — успокоившись по поводу психического здоровья подчиненного, протянул генерал. — Ну, это ты загнул — втроем не разогнешь. Игра, Клим Петрович, ведется на таком уровне, что обычные милицейские методы тут не срабатывают. Допустим, мы взяли бы у оператора мобильной связи подробнейшую распечатку звонков, поступивших на телефон Твердохлебова, и набранных им номеров. Потом по базе данных установили бы фамилии и адреса абонентов, с которыми он вступал в контакт, и стали бы их проверять одного за другим, всякий раз убеждаясь, что человек не имеет ни малейшего отношения ко всей этой истории. А в самом конце ты бы обнаружил, что один из значащихся в списке номеров принадлежит человеку, которого никогда не существовало на свете, или подключен по чужому паспорту — потерянному, украденному или вообще поддельному. И что бы это дало? — Да, скорее всего, вы правы, — вздохнул Неверов. — Чем больше рогаток и ограничений государство ставит перед своими гражданами, тем более пронырливыми и изобретательными становятся эти самые граждане, достигая невиданных высот в искусстве отыскивания лазеек в многочисленных законах и установлениях. Но помечтать-то можно! Кофеварка ответила на этот возглас насмешливым фырканьем и хрипом. — Над тобой смеются даже бытовые приборы, — не преминул заметить Федор Филиппович вскочившему Климу. — Нашел время предаваться мечтам. Работать надо, Клим Петрович, работать! С меня скоро голову снимут, а он, видите ли, мечтает. И о чем? Об эмиграции в Белоруссию! Неверов щелкнул клавишей и, вернувшись, поставил перед генералом курящуюся ароматным паром чашку и высокий стакан с холодной водой. Усевшись в кресло, он наконец зажег сигарету, которую до сих пор бесцельно вертел в пальцах, и с удовольствием сделал микроскопический глоток из своей чашки. — А это что такое? — недовольно осведомился генерал, кивнув в сторону чудовищной винтовки, более всего напоминавшей слегка осовремененный вариант древнего противотанкового ружья, которая торчала на растопыренных сошках посреди рабочего стола Неверова, бессмысленно тараща на противоположную стену пустой зрачок широкого дула. Винтовка была наполовину разобрана, извлеченный затвор и еще какие-то железки, поблескивая смазкой, лежали на столе среди кусков скомканной, испачканной черным пороховым нагаром ветоши. Немного поодаль генерал увидел снятый и зачехленный оптический прицел — громоздкий и очень мощный. — Один из последних трофеев, — признался Клим. — Решил прихватить для коллекции, уж больно хорошая вещь. «Баррет М-1», пятидесятый калибр… — Это я вижу, — перебил генерал. — И можешь не трудиться, перечисляя тактико-технические данные, они мне известны. Типичный образчик американской гигантомании. Лучше объясни, зачем ты затеял чистку оружия, когда тебе надо высунув язык бегать по городу и искать Твердохлебова? Клим отвел от винтовки влюбленный взгляд и сделал серьезное лицо. — Если вам от этого станет легче, могу побегать, — сказал он. — От меня не убудет. Но вы сами только что сказали, что традиционными методами оперативно-разыскной работы тут ничего не добьешься. Нужно что-то придумать, а лучше всего мне думается именно за чисткой оружия. Кроме того, винтовку давно следовало вычистить, а у меня все руки не доходили — то одно, то другое… — И что же ты придумал? — спросил Федор Филиппович. — Ну, мы посоветовались с господами Скороходом и Волосницыным и совместно выработали что-то вроде плана… Генерал аккуратно поставил чашку на блюдце и лишь после этого, устранив риск облиться горячим кофе, пренебрежительно фыркнул. — Нашел с кем советоваться! Клим пожал плечами. — Я помню, что оба до сих пор не исключены из круга подозреваемых, — сказал он. — Они могли действовать сообща, но не исключено, что все это — дело рук Волосницына, который решил под шумок обобрать своего шефа. Он знал Сухова и после скандала, который Твердохлебов учинил на крыльце казино, мог проведать об их отношениях и взять десантника на заметку как потенциального исполнителя. Волосницын — доверенное лицо Скорохода, знает о каждом шаге своего хозяина задолго до того, как этот шаг будет предпринят. Кроме того, он — бывший сотрудник органов, и для него не составило бы труда все организовать. — Вот именно, — сдержанно кивнул генерал. — Рассуждение логичное и не лишенное изящества, но оно, насколько я понимаю, ни на йоту не приближает нас к цели, потому что проверить его, мягко говоря, сложно. — Не так уж и сложно, как кажется на первый взгляд, — возразил Неверов. Отставив чашку, он подошел к окну и, раздвинув планки жалюзи, выглянул наружу. За окном уже стемнело, в небе горели редкие звезды, которым оказалось по силам пробиться сквозь затмевающее все и вся электрическое сияние вечерней столицы. Узкое каменное ущелье опустевшей улицы было залито розовато-желтым светом ламп, который придавал окружающему нереальный вид театральной декорации. По белой разделительной полосе с ревом промчался мотоциклист на мощном заграничном мотоцикле, похожем на реактивный истребитель. На байкере был обтекаемый шлем с непрозрачным лицевым щитком и кожаная мотоциклетная куртка с яркими бело-красными вставками и какими-то броскими надписями. Ничего не подозревающий старший сержант ОМОНа Лосев, сделав последний круг по оживленным улицам и направляясь домой, проехал мимо ничего не подозревающего Неверова и покатил навстречу приключениям, увлекаемый мощной «хондой». Клим опустил жалюзи и вернулся к столу. Ему ничего не почудилось в пронесшемся мимо мотоциклисте, но он точно знал, что сию минуту где-то в огромной Москве бывший десантник тщательно готовится к осуществлению дерзкого плана, подробности которого известны только ему. — Я предложил Скороходу и Волосницыну ловить Твердохлебова на живца, — сказал он генералу. — Идея не блещет новизной, но ничего иного не остается. Да и выглядит все, согласитесь, вполне естественно: кредиторы Скорохода торопят его и не желают слушать оправданий, проценты растут, а тут еще и долг удвоился, так что он очутился меж двух огней… В такой ситуации необходимо что-то быстро предпринимать, пока не начались пренеприятнейшие последствия. Скороход в срочном порядке продал за полцены виллу на побережье Испании, выручив что-то около миллиона восьмисот тысяч в пересчете на доллары. Это частично снимает финансовую проблему, но лишь частично. Я предложил продать картины. У него, как вы сами заметили, самая богатая коллекция произведений членов группы «Бубновый валет» во всей Москве. Это предмет его гордости и зависти коллег-коллекционеров. Продать картины он, естественно, отказался, заявив, что и без картин найдет, что из своего имущества обратить в наличность. Да и смешно это, согласитесь, чтобы человек с таким состоянием не сумел найти каких-то три-четыре миллиона! Но я настаивал именно на картинах, и вот почему. Твердохлебов, по словам того же Скорохода, прямо заявил, что намерен довести его до самоубийства. Потеря денег для богатого человека, конечно, удар, но это всего лишь потеря денег, которые он давно научился зарабатывать быстро и в больших количествах. А вот безвозвратная утрата любимой коллекции — неважно, коллекция это фарфоровых безделушек или пивных крышек, — это уже нож в сердце. Особенно если утрата невосполнима, как в случае с подлинниками живописных полотен. Поэтому, если дать Твердохлебову реальный шанс что-нибудь сотворить с принадлежащими его заклятому врагу картинами «бубновых валетов», он непременно клюнет на удочку и явится в условленное место строго в назначенный час. Там-то я его и возьму. Генерал недовольно пожевал губами, заглянул одним глазом в чашку и оттолкнул ее с таким выражением лица, словно увидел внутри какую-нибудь гадость. — Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, — проворчал он. — Возьмешь… А может, получишь пулю в затылок? — В случае если организатором всех ограблений является сам Скороход или его начальник охраны, меня, конечно, попытаются убрать, — согласился Клим. — И сделать это легче всего во время задержания Твердохлебова. Убит в перестрелке, и вся недолга. И все участники событий будут петь в один голос, что собственными глазами видели, как меня застрелил не кто-нибудь, а именно Твердохлебов. Ну а наша контора на что? Хватит им даром хлеб есть, пускай поработают! Посидят в засаде и, если кто-то и впрямь попытается сделать мне больно, выскочат, как чертик из табакерки: вы не ждали, а мы — вот они! И свидетели будут квалифицированные и непредвзятые, и Твердохлебов, если что, не сумеет в очередной раз уйти. И в самом крайнем случае моя геройская гибель на боевом посту не будет напрасной, — заключил он довольно патетическим тоном, из чего следовало, что к перспективе своей «геройской гибели» агент относится весьма и весьма скептически. «Ну да, — подумал генерал, глядя, как Клим скупыми глотками допивает кофе, — тому, кто уже несколько раз умирал и снова воскресал, немудрено уверовать в собственное бессмертие. Как в песне поется: смелого пуля боится, смелого штык не берет… Эх, если б и впрямь так было! А то ведь сколько их, смелых и отчаянных, уже в земельке косточки парит, и сколько их еще туда ляжет…» Впрочем, высказывать эти мысли вслух он, конечно же, не стал — во-первых, из суеверия, а во-вторых, потому что угроза смерти была неотъемлемой частью их работы, о которой было не принято говорить.