– Видите ли, мистер Кремер, – Вулф откашлялся, – я не имею обыкновения снимать сливки. Что же касается этих молодых людей, то их визит был для меня полной неожиданностью. Я ничего не имею против вашего разговора с мисс Фрост, но нет никакого смысла… – Что значит «не имею против»? Шутите, что ли? С какой стати вам быть против? – Ни с какой. Но я счел уместным отметить это, так как мисс Фрост является моей клиенткой, и следовательно… – Ваша клиентка? С каких это пор? – Кремер уже кипел. – Что за штучки? Вы мне сами сказали, что вас нанял Лу Фрост! – Да, действительно. Но тут все переменилось. Фигурально выражаясь, я меняю лошадей на переправе. Теперь вот работаю на мисс Фрост. Так я хотел сказать, что нет никакого смысла дублировать наши действия. Она перенесла тяжелый удар и очень нервничает. Конечно, вы имеете право допросить ее, но я уже занялся этим сам и пока еще не закончил. Кроме того, маловероятно, что ее интересы не совпадут с вашими. Она также горит желанием найти убийцу мистера Макнейра, за этим меня и наняла. Говорю совершенно откровенно: ни она, ни ее двоюродный брат не имеют ни малейшего представления о красной шкатулке. Они ни разу не видели ее и даже не слышали о ней. – Черт! – Трубка на мгновение замолчала. – Тем не менее я хочу поговорить с ней. Вулф вздохнул: – В вашей чертовой дыре? Она устала и ничем не сможет помочь вам. У нее два миллиона долларов, а к ближайшим выборам у нее уже будет право голоса. Почему бы вам не заехать вечером к ней домой? Или послать кого-нибудь из ваших помощников? – Потому что я… Ладно, бог с ней! С вами бесполезно спорить. Значит, она не знает, где шкатулка? – Она вообще ничего о ней не знает. И ее двоюродный брат тоже. Даю вам слово. – Хорошо. Я, пожалуй, свяжусь с ней попозже. Если что всплывет, дадите мне знать, ладно? – Непременно. Вулф повесил трубку, отодвинул аппарат, снова откинулся в кресле, сцепив пальцы на животе, и проворчал, качая головой: – Он слишком много говорит. Мисс Фрост, я уверен, вы не расстроились из-за отмены визита в полицейское управление. Должен признаться в своем глубочайшем предубеждении против того, чтобы мои клиенты посещали это заведение. Будем надеяться, что поиски шкатулки немного отвлекут мистера Кремера от вас. – Похоже, – вставил Ллевелин, – нам остается только ждать, пока не найдут шкатулку. И вообще, если вы так заботитесь о своих клиентах, лучше бы сами поменьше их беспокоили. – Напоминаю вам, сэр, что вы находитесь здесь исключительно благодаря моему долготерпению. А у вашей кузины, к счастью, хватает здравого смысла, наняв специалиста, соглашаться с его методами. Так на чем мы остановились, мисс Фрост? Ах да. Вы говорили, что мистер Жебер приехал в Нью-Йорк в тысяча девятьсот тридцать первом году. Вам тогда было шестнадцать лет. Сейчас ему сорок четыре, значит тогда было тридцать девять, возраст далеко не преклонный. Полагаю, на правах старого друга он сразу же стал часто бывать у вас в доме? Она кивнула: – Да. Мы уже знали о его приезде. Он написал заранее. Конечно, я его совсем не помнила. Ведь в последний раз я видела его, когда мне было всего четыре года. – А вам никогда не приходило в голову, что он приехал в Нью-Йорк с какими-нибудь политическими целями? Насколько мне известно, он был членом организации «Королевские молодчики». – Вряд ли. Я даже уверена, что нет, хотя, конечно, я говорю глупости. Откуда же мне знать наверняка? Но думаю, что нет. – Во всяком случае, вы знаете, что он нигде не служит, и это вам не нравится. – Мне это ни в ком не нравится. – Интересная мысль для богатой наследницы. И тем не менее, если мистер Жебер женится на вас, это и будет его служба. Но давайте сохраним надежду, что он исправится. Скоро четыре часа, и мне придется покинуть вас. Хочу только спросить вот о чем. Вчера вы сказали, что ваш отец умер, когда вам было несколько месяцев, и поэтому вы не знали его. Потом вы произнесли «то есть» и умолкли. Я просил вас закончить мысль, но вы сказали, что это несущественно. Вполне вероятно, что это действительно так, но мне хотелось бы все же знать, что вы имели в виду. Помните? Она кивнула: – Но это и правда несущественно. Даже, пожалуй, глупо. – И все-таки. Я же говорил, что нам приходится искать иголку в стоге сена. – Это действительно пустяк. Однажды, когда я была маленькая, мне приснился сон. – Пожалуйста, расскажите. – Ну хорошо. Первый раз он приснился мне лет в шесть, когда мы жили на Бали. Потом я не раз пыталась вспомнить, что было накануне, чтобы понять, почему мне это приснилось, но ничего не вспомнила. Мне снилось, что я маленькая девочка, но уже умею ходить, наверное, мне года два. Рядом со мной на стуле на салфетке лежит очищенный апельсин, разломленный на дольки. Я беру одну дольку – и в рот, а другую даю мужчине на скамейке и говорю: «А это папе». Хорошо помню, что это был мой голос, только совсем детский. Потом съедаю еще дольку, беру новую и опять говорю: «Это папе». И так до конца, пока весь апельсин не кончился. Я проснулась и заплакала. Это было на какой-то террасе. Мама спала на соседней кровати. Она подошла и спросила, в чем дело, а я говорю: «Я плачу, потому что мне очень хорошо». Я матери никогда не рассказывала об этом сне. Потом он часто повторялся. Последний раз – когда мне было уже лет одиннадцать и мы жили в Нью-Йорке. И каждый раз я плакала. – А на кого был похож этот мужчина? – спросил Вулф. Хелен покачала головой: – Я же говорю, что все это глупости. Может быть, вовсе и не мужчина, просто мне так показалось. У мамы сохранилась только одна папина фотокарточка, но я не видела ее тогда и не знаю, похож ли он на того, во сне. Я просто называла его папой. – Вот как… – Вулф вытянул губы трубочкой, помолчал и наконец заметил: – Довольно знаменательно, тем более что имела место определенная картина. А вы в детстве ели апельсины? – Кажется, да. Я всегда их любила. – Ладно. Может быть, вы и правы – ничего существенного в этом нет. Вы упомянули о карточке отца. У вашей матери осталась всего одна фотография? – Да, она сохранила ее для меня. – А себе – ничего? – Ничего, – помедлив, тихо сказала Хелен. – Тут нет никакой тайны. Мама была жестоко оскорблена папиным завещанием, и ее можно понять. Да, у них произошла серьезная размолвка, я толком не знаю какая. Это давно было, когда я еще только родилась. И все равно… Он ничего ей не оставил. Вообще ничего, даже скромного пансиона не назначил. Вулф кивнул: – Понимаю. Все состояние было завещано вам с передачей под опеку до вашего совершеннолетия, а опекуном он назначил дядю Дадли, своего брата. Вы сами-то читали завещание? – Один раз, очень давно. Дядя показал мне его вскоре после нашего приезда в Нью-Йорк. – И вы, девятилетний ребенок, разобрались в условиях завещания? Неплохо. Как я понимаю, ваш дядя наделялся исключительным правом распоряжаться вашим состоянием по своему усмотрению, причем какой-либо контроль со стороны вас или третьего лица не предусматривался. Насколько мне известно, принятая в таких случаях юридическая формулировка звучит следующим образом: «Абсолютная и неподотчетная свобода действий». То есть, в сущности, вы не знаете, каким состоянием будете располагать по достижении двадцати одного года. Может быть, миллионами, а может, и ничем. Более того, вы даже рискуете получить в наследство одни долги. – На что вы намекаете?! – возмутился Лу Фрост. – Если вы хотите сказать, что мой отец… Вулф оборвал его: – Помолчите! Я ни на что не намекаю, я всего лишь констатирую факт полного неведения моей клиентки относительно своего состояния. Вероятно, оно увеличилось, но не исключено, что и растрачено. Она же не имеет об этом ни малейшего представления. Как по-вашему, мисс Фрост, я прав? – Да. – Она нахмурилась. – Я действительно не имею представления. Хотя точно знаю, что все двадцать лет полагающееся мне содержание выплачивалось каждый квартал полностью и без задержек. Мистер Вулф, мне кажется, мы слишком… – Мы скоро закончим. Через несколько минут мне придется покинуть вас. Что до кажущейся неуместности моих вопросов, то я предупреждал, что они могут коснуться чего угодно. Позвольте задать еще два вопроса о завещании. Вы вступите во владение наследством седьмого мая? – Очевидно. – Кто становится наследником в случае вашей смерти до этого срока? – Если бы я была замужем и имела ребенка, то мой ребенок. Если нет, то половина отходит моему дяде, половина – его сыну, моему двоюродному брату Лу. – Вот оно как. Даже в этом случае вашей матери ничего не достается? – Ничего. – Так. В той ссоре ваш отец принял сторону брата? – обратился Вулф к Ллевелину. – Советую вам в ближайшие пять недель беречь двоюродную сестру как зеницу ока. Если с ней что-нибудь случится за это время, вы станете обладателем миллиона долларов, а ночные кошмары и угрызения совести надолго лишат вас покоя. Крупные завещания – штука сплошь и рядом пренеприятнейшая. Подумать только: однажды погорячился человек, и вот его уже давно на свете нет, а другим людям столько несчастий! – Вулф пристально посмотрел на клиентку и поднял палец. – Очень скоро вам самой придется составить завещание, распорядиться своим состоянием на случай смерти – ну, допустим, восьмого мая или чуть позже. У вас, полагаю, есть адвокат? – Нет, в нем не было необходимости. – Теперь будет. Богатство для того и придумано, чтобы содержать адвокатов, призванных охранять его от разграбления. – Вулф посмотрел на часы. – Должен вас покинуть. Считаю, мы недаром потратили столько времени. Я вижу, вы думаете иначе. Напрасно, поверьте мне. Благодарю вас за долготерпение. А пока мы томимся в ожидании вестей об этой злополучной шкатулке, хочу попросить вас о небольшом одолжении. Не могли бы вы сегодня пригласить мистера Гудвина к себе на чай? Последние полчаса Ллевелин сидел с очень недовольным видом, но, услышав эти слова, сделался просто мрачнее тучи. Хелен взглянула на меня и снова повернулась к Вулфу: – Не знаю, но если вы настаиваете… – Настаиваю. Надеюсь, мистер Жебер тоже будет у вас? Она кивнула: – Он уже там. Во всяком случае, был там, когда я разговаривала с мамой. Правда, маме может не понравиться… – Догадываюсь, что миссис Фрост будет не в восторге. Она ведь считает, что вы лезете в осиное гнездо. Но настоящее осиное гнездо – это полиция. А мы, в отличие от нее, вас пока не ужалили. Что касается мистера Гудвина, то он вполне здравомыслящий и рассудительный молодой человек, не лишенный к тому же наблюдательности. Мне бы хотелось, чтобы он побеседовал с мистером Жебером и с вашей матерью, если она согласится, конечно. Мисс Фрост, вы уже не маленькая и затеяли сложное и небезопасное предприятие. Надеюсь, вам удастся убедить ваших родственников и друзей хорошенько все взвесить. И если они находятся в неведении относительно обстоятельств смерти мистера Макнейра, то, не исключаю, им будет интересно узнать некоторые подробности, чтобы потом вместе с нами нащупать тропинку к истине. Посему, если вы соблаговолите пригласить мистера Гудвина на чашку чая… – Думаю, и отец сейчас с ними, – ворчливо вставил Ллевелин, – он собирался подождать нас. Представляю, что там начнется. Если вам нужен Жебер, почему бы не позвать его сюда? Он куда угодно пойдет, если Хелен попросит. – Нет, в ближайшие два часа я буду заниматься своими цветами. – Вулф снова посмотрел на часы и поднялся. Наша клиентка перестала кусать губы и обратилась ко мне: – Мистер Гудвин, мы бы хотели пригласить вас на чай. – С удовольствием, – кивнул я. – Премного благодарен. Подходя к двери, Вулф заметил: – Мисс Фрост, должен признаться, что мне приятно иметь такого клиента, как вы. Приятно, что вы не ходите вокруг да около, а прямо говорите «да» или «нет». Я убежден: когда мы завершим наше дело, вам не придется ни о чем жалеть. – На пороге он повернулся: – Кстати, Арчи, пока ты не ушел, принеси тот пакет из своей комнаты и положи на мою кровать. Он проследовал к лифту. Я встал и, пообещав гостям вернуться через минутку, взлетел по лестнице. Миновав без остановки второй этаж, где была моя комната, я поднялся на самый верх почти одновременно с лифтом. Вулф ждал меня у входа в оранжерею. – Во-первых, посмотри, как будет реагировать вся эта компания на возвращение молодых Фростов, – распорядился он. – Во-вторых, постарайся все-таки выяснить, не видел ли кто-нибудь из них шкатулку раньше. А может быть, она и сейчас у них. В-третьих, вызови их на откровенность.