– Мам, ну ты же знаешь: не может быть. Понятливая мама сразу сменила тон и тему. – Как там Бенедикт? – У него скоро юбилей. – Я помню. – Наверняка захочет, чтобы ты приехала. – Не захочет. Фаина до сих пор не простила ему тот адюльтер. – Адюльтер? Ты же говорила, что это был лишь невинный флирт. – Да какая теперь разница! Все равно в постели он был скучным, плоским и зеленым. – Как крокодил Гена? Мама, ты меня убиваешь! – захохотала Софья. – Такие интимные подробности и через столько лет! – Вот именно. В моем возрасте можно смело гордиться тем, чего раньше следовало стыдиться. – Теперь я понимаю бедную Фаину. Мама пренебрежительно фыркнула. – Подумаешь! Ну переспали пару-тройку раз, что такого! Он по мне с первого класса сох! Захотелось отблагодарить за верность! – Мам, я сейчас лопну со смеху! Не могу представить Фомича в роли любовника, хоть тресни! – Ну… Беня, конечно, на любителя, не спорю, но в молодости в нем что-то было. Такой, знаешь, юноша бледный со взором горящим. Наши девчонки влюблялись. – А ты? – Побойся бога, дочь моя! Что ты такое говоришь! У меня в голове тогда была только наука и… наш преподаватель английского. Лорд Байрон, не меньше! До Бенедикта ли мне было? – Еще и Байрон! Мам, ты не перестаешь меня удивлять! – Не только тебя. Беня был удивлен не меньше, можешь мне поверить! – весело рассмеялась Алла Николаевна. – Он и надеяться не смел, к тому же была Фаина, а тут такое счастье привалило, я ему отдалась в отеле после конференции. В Гамбурге, кажется. Только не спрашивай, где в это время был твой папа. – А где в это время был мой папа? – Твой подлец папаша в то время был счастливо женат на этой прошмандовке Наденьке. Его я приглядела гораздо позже. И вообще, не приставай ко мне! Давай лучше обратим внимание на твой моральный облик. – Не надо, – сразу испугалась Софья. – Еще как надо! Неужели этот вымороженный Кирилл отбил у тебя вкус к жизни? Не верю! Ты же моя дочь! – Просто мне нужно прийти в себя. – Приходить в себя лучше всего в объятиях. – Чужого мужа? – Поверь, ничто так не будоражит кровь! – Мам, сегодня ты превзошла себя. – И все из материнской любви! Нет, пожалуй, материнская тут ни при чем. Тогда из женской солидарности! Ты же знаешь, женщина, у которой к сорока годам не было любовника, не состоялась! – Раньше ты вроде говорила – к тридцати! – Да! Но тогда тебе было двадцать семь! Еще имелась надежда! – А теперь? Уже не осталось? – Наоборот! С тех пор как ты оставила своего карпа, она расцвела с новой силой! А тут еще какой-то просто знакомый нарисовался… Дерзай, моя девочка! А я буду на тебя радоваться! – Намекаешь, что больше тебе ничего не остается? Не верю! Помнишь, ты рассказывала, как строила глазки какому-то старому бонвивану из Чехии? – Это на прошлый Новый год? – с удовольствием подхватила Алла Николаевна. – Да, строила! И с большим успехом! После полуночи он сделал мне неприличное предложение! – Да он к тому времени был пьян! – Возможно, но не больше твоего папаши, который умудрился заснуть до боя курантов! – Надеюсь, ты не воспользовалась этим? – За кого ты меня принимаешь? Я приличная женщина! Профессор! Доктор наук! – вскрикнула Алла Николаевна и тут же расхохоталась. – У меня просто живот ужасно разболелся. Шампанское дурацкое было. Пришлось растолкать твоего отца и поехать домой! – Мам, честное слово, я уже не могу смеяться, – взмолилась Софья. – Кстати, папа дома? – Рядом сидит. Чай пьет. – Так он все слышал? – Я все слышал, – басом подтвердил папа. – Привет, дочка. – Вчера только вернулся, – сообщила Алла Николаевна. – Простыл на этом жутком Сахалине. – И теперь твоя мама лечит меня своими эротическим новеллами. – Пап, мам, я вас люблю. – Мы тебя тоже, Сонечка, – ласково произнес отец. – И помни о том, что я сказала, – добавила мама. – Помню, мам. Позвони, когда что-нибудь выяснишь. – Всенепременно, котик! Иногда полезно ходить пешком и лазать на чердак Мама, которая славилась своей обязательностью, позвонила через два дня. – Перелопатила все, что смогла найти, – дивным сопрано заговорила Алла Николаевна. – Разумеется, никаких прямых данных не нашла, но их и быть не могло. Но все же смею выдвинуть две, на мой взгляд, годные версии. Пристанищем камня вполне могла стать квартира родителей Ларисы в Москве, где она жила вплоть до гибели. И эта версия самая реальная. По крайней мере, именно туда пришли те, кто искал «Красное солнце». – Уже после ее смерти в двадцать шестом году? Алла Николаевна усмехнулась. – Разумеется. Рейснер была слишком заметной фигурой. Устраивать налет на квартиру опасно. Кроме того, вся операция должна была остаться тайной, иначе большевики распорядились бы алмазом по-своему. Была придумана комбинация по устранению всех, кто стоял на пути. Прежде всего самой Ларисы. – Устранению? Но я читала, что Лариса Рейснер умерла естественной смертью… то есть не совсем естественной, а от тифа, выпив сырого молока. – Так и было. Утром в дом Рейснеров пришла женщина в хиджабе и предложила купить молоко. Детей, мол, надо кормить, бедствуем. Сердобольная кухарка купила. Вечером выпили. А на следующий день мать Ларисы, ее саму и брата Игоря увезли в больницу. И заметь, мать и брат выжили, умерла только Лариса. Даже врачи кремлевской больницы такого не ожидали, ведь были привлечены лучшие силы. Ее любовник Радек из штанов выпрыгивал. – Ее убили зараженным молоком? – Возможно, было что-то еще, уж очень все странно. Однако никаких сведений не осталось. Но ужасно интересно другое! Когда мать Ларисы вернулась из больницы, к ней снова пришли. Какой-то человек. А наутро – ты следишь за моей мыслью? – женщину нашли мертвой. – Убили? – Если бы! Она покончила с собой. Но если ты меня внимательно слушала… – Ей помогли. – И сделали это очень тонко. Совсем не в духе большевистских властей. Не находишь? Наверняка хотели узнать, где спрятан камень, но она не знала. – Или знала и сказала. – Если бы камень нашли, мы с тобой не вели бы столь увлекательной беседы.