Он, глядя на меня, произнес: — Именно так. Я снова посмотрела на кольцо. Анби была придворной дамой, а значит, ее замужество считалось изменой королю. — Не понимаю. Ведь оба кольца должны были быть у нее. А нашли только одно. Почему? — Я тоже очень хотел бы это знать. — Он повернулся и выглянул наружу. Снег больше не шел. — Он может вернуться в любой момент. — А ты знаешь, где он? — спросила я. — Я послал ему записку, в которой назвался братом Анби, и попросил о встрече в харчевне. И потому получил возможность обыскать его дом без… — он взглянул на меня, и на его губах заиграла насмешливая улыбка, — …помех. Он наверняка уже понял, что записка — просто чья-то уловка. Пошли отсюда. * * * Идя вслед за полицейским слугой по лесу и по полю тростника — высокого, выше нас, — я усиленно размышляла, что же крылось за разъединенными кольцами. Второе кольцо было у врача Кхуна. Оно оказалось у него до или после смерти придворной дамы Анби? И имеют ли эти кольца какое-то отношение к резне? — Ты спрашивала, что я здесь делал, — сказал полицейский-слуга, выдергивая меня из моих мыслей. Замерзшая трава и нетронутый снег хрустели под нашими ногами. — Я год проработал в провинции Пхёнан, там произошло тройное убийство, похожее на здешнее… Когда случилась резня в Хёминсо, я задался вопросом, а не связаны ли друг с другом эти преступления. — А чем они похожи? — спросила я, а потом добавила: — Не кажется ли тебе, что это слишком смелое предположение? Убийства происходят постоянно, их совершают и коррумпированные чиновники, и знатные люди, и солдаты. Лицо его на какой-то момент окаменело. — У меня есть на то свои причины. Я убрала со лба выбившуюся прядь волос. Отстав на шаг от молодого человека, я не сводила глаз с его спины. Плечи у него были широкими, он был высоким, словно гора. — А как, кстати говоря, тебя зовут? — поинтересовалась я. Он продолжал пристально, не оборачиваясь, смотреть вперед. — Со Оджин. Я ждала, что он задаст мне тот же вопрос. Он этого не сделал. — Меня зовут Пэк-хён. Но я предпочитаю, чтобы меня называли Хён. — Он быстро шел вперед, и мне приходилось почти бежать, чтобы поспевать за ним. — А что ты сделаешь с найденным кольцом? — Оставлю у себя. Его ответ раздосадовал меня. Нужно предоставить командиру Сону улики, чтобы он поступил по справедливости прямо сейчас. — Нужно рассказать о нем командиру. — Я пока не буду этого делать. — Почему? — Чтобы дать возможность Кхуну поведать свою версию событий не под пытками. — Оджин, — сказала я, не в силах скрыть своего скептицизма, — ты же всего лишь слуга в отделении полиции. И не можешь принимать решений на свой страх и риск. Он остановился так неожиданно, что мне пришлось упереться руками ему в спину — широкую, сильную спину, — чтобы не врезаться. Он резко повернулся, его глаза встретились с моими. Я быстро убрала руки и подалась назад. — Слуга? — переспросил он. — Да. Ты — полицейский-слуга, — настаивала я. — И не должен вести себя, как тебе в голову взбредет. Ты нашел улику и должен передать ее командиру… Он, качая головой, положил кольцо в мешочек, висящий у него на поясе, и лицо у меня запылало от возмущения. В любой момент командир мог начать пытать медсестру Чонсу, чтобы выбить из нее признание. Перед глазами у меня все подернулось красной дымкой. Мысленным взором я видела ее кровавые раны. Переломанные кости. Кровь, пропитавшую ее одежду и капающую на землю. И мне придется жить с мыслью, что я могла предотвратить столь вопиющую жестокость, если бы отдала кольцо командиру. Мои руки сами по себе метнулись к его мешочку. Пальцы коснулись грубой ткани, но не успела я потянуть за шнурок, как Оджин крепко схватил меня за кисть. Выглядел он таким же ошарашенным, какой я себя чувствовала. — Что ты делаешь? — спросил он. — Если ты не хочешь отдать улику, — сказала я глухим от напряжения голосом, — то это сделаю я. Его хватка ослабла, но загорелые пальцы продолжали держать мои бледные кисти. — Послушай, — тихо проговорил он. — Я знаю командира. Если он считает, что ему известна правда, то ничто не заставит его изменить свое мнение. Он не поможет тебе спасти твою учительницу. На это способен лишь один человек. Красный туман у меня в голове постепенно рассеялся. Я умудрилась прошептать: — Кто? — Настоящий убийца. Его признание вынудит командира Сона передумать. Или же, — продолжил он, осторожно отпуская мои кисти, — четвертая медсестра. Если она все еще жива, ее показания станут главным свидетельством в этом деле. Я с удивлением посмотрела на него: — Какая четвертая медсестра? — В полицейский участок приходила женщина и поклялась, что ее дочь, учащаяся на медсестру, отправилась в день резни в Хёминсо и так и не вернулась домой. — Как зовут эту дочь? — Минджи. Ей всего двенадцать лет. Может, ты знаешь ее? Сердце глухо стучало у меня в груди, ум лихорадочно работал. — Нет… Не думаю. — Я мало кого знала из младших медсестер, а если Минджи двенадцать, то скорее всего она еще чхохакый — то есть учится первый год. — И как ты считаешь, что могло с ней случиться… — Подожди. — Оджин поднял руку, и я замерла на месте, чувствуя, как лицо мне щекочут метелки тростника. Его глаза расширились — он смотрел куда-то поверх моего плеча. — Я что-то слышу. Я тоже насторожилась. И поначалу услышала лишь хрустящую зимнюю тишину. А затем уловила звуки быстрых шагов и свистящее дыхание. Оджин моментально прошел через тростник и выбрался на дорогу, и я последовала за ним. По направлению к нам бежал перепуганный крестьянин, его одежда была в крови, а кожа казалась синей. Одной рукой он зажимал рану в боку, а в другой — держал бумажный свиток. Когда он пробегал мимо нас, Оджин выступил вперед и схватил его за плечо. Мужчина с криком повалился на землю. — Что случилось? — Не услышав ответа, Оджин сел на корточки перед дрожащим крестьянином и еще раз тихо спросил: — Кто это с тобой сотворил? — Я… я… — Мужчина сжал губы, пытаясь что-то сказать, но у него не получилось. Но потом все же с трудом выдавил из себя: — Я… я не знаю, ч-что я сделал не так. — Расскажи мне, — сказал Оджин. — Я могу помочь тебе. Я подошла ближе к крестьянину и постаралась получше рассмотреть рану. — Я ыйнё, — успокаивающе сказала я. — Дай мне взглянуть, можно ли остановить кровотечение. Мужчина посмотрел на меня, и его глаза наполнились слезами, словно ему стало легче от одного моего присутствия. — Мне заплатили за то, чтобы я развесил их сегодня по всему городу, и сделал это как можно н-н-незаметнее. Я не могу их даже прочитать. — Он, запинаясь, забормотал что-то невнятное, но, когда я села на колени рядом с ним, успокоился и продолжил: — У меня дети некормлены, вот я и согласился. А когда я их расклеивал, на меня набросился солдат, и я убежал из крепости. Оджин взял у мужчины листовку и развернул ее. Пока он читал, лицо его становилось все мрачнее. — Что это? — спросила я, осматривая мужчину. Кожа напротив ребер у него была рассечена до кости каким-то острым лезвием. — Это такая же листовка, какие расклеивали вчера, — хмуро сказал Оджин. — Наследного принца обвиняют в нескольких убийствах. Кровь застыла у меня в жилах. Крестьянин ошарашенно распахнул глаза. — Кто велел тебе это развесить? — спросила я его. — Не знаю! — пронзительно крикнул он. — Как этот человек выглядел? — настойчиво расспрашивал его Оджин. — Это был мужчина или женщина? Рост, особые приметы, дай хоть какое-то его описание! Крестьянин оглянулся через плечо на пустую дорогу. — Т-теперь ясно, почему они хотели меня убить. Я понятия не имел… понятия не имел, что совершил такое ужасное преступление. О боги, у меня нет времени на разговоры. — Он попытался встать. — Нужно убираться отсюда… Земля задрожала у нас под ногами. Оджин схватил и меня, и крестьянина и утащил в поле. Я вытянула шею и увидела всадников в темно-красных шляпах с плюмажами, торчащими, словно тигриные уши. — Королевские стражники, — прошептала я. Оджин пригнул меня к земле и навис надо мной, грудью прикрывая мою спину, а руками — голову. Он прошипел крестьянину, чтобы тот тоже пригнулся. Но мужчина лишь побледнел, его глаза расширялись и расширялись, пока не стали похожи на две только что выкопанные могилы.