– Вот и ладно, – Петр Леонидович хлопнул по коленям, – так и порешим: закрывать дверь я больше не стану, персонал предупрежу, что разрешил вам прогулки по коридору и в саду. За ворота пока без меня не выпущу, извините. Это было вчера вечером. После того как доктор снова ушел, Пациент сначала просто распахнул дверь и сидел за столом, глядя в открывшийся в стене прямоугольник. Спустя час он медленно подошел к выходу из палаты, выглянул в коридор. В дальнем его конце нянечка быстро-быстро щелкала спицами, держа руки с вязаньем прямо под настольной лампой. Пациент тихо кашлянул, стук прекратился, женщина подняла голову. Пациент вышел из-за двери целиком, поклонился. Сестра улыбнулась в ответ и вернулась к рукоделью. Еще через час Пациент отважился продефилировать по коридору из конца в конец. Справившись, решил, что на сегодня довольно, а завтра, пожалуй, можно будет и в сад выйти. Но так и не вышел. Два раза собирался, даже надевал оставленные Привродским пальто и шляпу, но так и не решился. И вот сейчас, снова посмотрев на дежурную сестру, он вернулся к окну, опять принялся вглядываться в пляски снежных искорок в фонарном свете. Вдруг желтое пятно пересекла черная фигура – кто-то прошел под фонарем к сторожке. За первым прохожим, воровато озираясь, освещенное место пересекли еще двое. Спустя мгновение на черном плюше зимней ночи нарисовался небольшой прямоугольник – в будке зажгли свет, а еще чуть погодя возник прямоугольник побольше – сторож открыл дверь. Видно было его большую фигуру с поднятой над головой керосиновой лампой. Вдруг фигура уменьшилась вдвое, будто согнулась, а лампа отлетела в сторону. Пациент, заинтересовавшись такими оптическими фокусами, дернул раму, распахнул окно, прислушался к ночным звукам. Ему послышалась какая-то возня и сдавленный голос, будто кто-то пытался что-то сказать с набитым или зажатым ртом. Не раздумывая, Пациент выскочил из палаты, крикнул сестре: – Звоните в участок, срочно! – и бросился по лестнице вниз, выскочил на крыльцо и понесся к воротам, крича на ходу: – Городовой! Городовой! Возня у въезда прекратилась, заметались тени. Один из убегавших остановился под фонарем, обернулся на подбежавшего к домику Пациента, дернулся назад. В выставленной руке блеснуло лезвие ножа, но Пациент, не задумываясь, уклонился от удара, развернув корпус, и, перехватив руку с ножом, вывернул нападавшему локоть. Бандит тонко, почти по-бабьи, взвизгнул, уронил финку, лягнул наудачу и попал Пациенту в колено. Тот ослабил хватку, и ночной тать вывернулся, отскочил на пару шагов, развернулся, но, услышав приближающийся топот других ног, посмотрел поверх плеча Пациента в сторону больницы, досадливо сплюнул из-под тонких франтовских усиков, пробормотал что-то про шаланду и растворился в темноте. У порога, стоя на четвереньках, сплевывал кровь в снег сторож. – Где они? Кто это и что им было нужно? – помогая подняться мужчине на ноги, спросил Пациент. Сторож пожал плечами. – Чего надо лихим людям? Поживу какую-то искали, видать. Хотя чего тут искать? Всего добра – тулуп казенный, один на двоих со сменщиком, да примус с чайником. Со стороны больницы подбежали два дюжих санитара, закрутили головами, будто решая, в какую сторону броситься в погоню. – Вы в порядке? Может, в больницу? Умоетесь, раны обработает сестра. Но сторож беспечно махнул ручищей. – Само заживет. Ступайте, барин, а то застудитесь. Один из санитаров поднял со снега нож, второй осторожно, но решительно взял Пациента под локоть. – И правда, ступайте к себе. За ворота не велено вас пускать. Мы тут сами управимся. * * * 26 февраля 1912 года. Санкт-Петербург, Мойка. 5 часов 52 минуты Домой Маршал вернулся под утро – если можно называть утром непроглядную зимнюю питерскую темень. Аккуратно прикрыл дверь, разулся, скинул пальто, потрепал по загривку сонного Трефа, на цыпочках дошел до двери спальни, постоял немного, прислушиваясь к тишине, заглянул внутрь. Зина спала. Лунная дорожка из-под тюлевых занавесок вскарабкалась на подушку, высветив спокойное любимое лицо, трогательно по-детски подпертое маленьким кулачком. Константин Павлович так же тихо затворил створку – решил, что ляжет на диване в гостиной. Подушка из гобеленовой ткани к мгновенному засыпанию не располагала, да и, слегка вздремнув в поезде, а после взбодрившись по пути с вокзала морозным воздухом, спать теперь Маршал не хотел. Потому он улегся на диван, закинул длинные ноги на спинку из орехового дерева и принялся пускать к потолку кольца папиросного дыма. «Приехать с грабителями из Петербурга поездом мог либо Худалов, либо Боровнин – больше никто из поповцев в столице не проживает. Более того, никому, кроме этой двоицы, паспортов в последние полгода не выписывалось. Но у обоих алиби. Тупик. Так. Как говорили древние, сui bono?[14] Мотив залетных бандитов понятен – деньги Симанова. Что могло заставить местного жителя участвовать в ограблении? Обида? Обида должна быть очень сильной. Иначе половина уезда подходит. Тот же Худалов хозяина бранил. Стоп!» Маршал резко сел, поразившись простой догадке. «Почему обязательно местный наводчик должен был приехать вместе с налетчиками в поезде? Смотритель сказал, что купца с приказчиками видел на перроне. Приехать могли трое, а четвертый их встречал! Потому и обратно не поехал! Ну тогда тем более я прав – остается только ждать! Ждать, когда похищенные деньги всплывут неожиданными покупками. Не усидит злодей, не утерпит долго! Или платок у бабы новый появится, или сапоги у самого, но просочится денежный след!» Решив, что сегодня же днем телеграфирует Волошину инструкции – следить за всеми новообретениями поповцев, Константин Павлович с удовольствием потянулся, зевнул и на мгновение прикрыл глаза. Открыл их от приятного прикосновения к щеке. Уже рассвело, у дивана сидела Зина и сердито на него смотрела. – Если муж улегся спать на диване, это повод жене задуматься? Он поймал ее руку, прижал к губам. – Не хотел тебя будить. – И зря. Я соскучилась. Константин Павлович потянулся губами выше по руке, но Зина решительно отодвинулась. – Вставай, тебе уже два раза Владимир Гаврилович звонил. Что-то там стряслось у них, пока ты селянками любовался. Ванна готова. Свежая сорочка на стуле. Кофе будешь? Выйдя из ванной, Маршал набрал номер участка, но Филиппов сказал, что все разъяснит на месте, лишь попросил прибыть не позднее полудня и не забыть револьвер. Пожав плечами, Константин Павлович посмотрел на часы, снова крутанул ручку, назвал телефонистке другой номер. Когда его снова соединили, надиктовал дежурному телеграфисту послание для Волошина и отправился завтракать. – Что за ужасные валенки стоят в прихожей? – Зина намазала кусочек сайки маслом, передала мужу. – Это сувенир? Обменял на ботинки? Вспомнив, при каких обстоятельствах обзавелся этой обновой, Маршал поежился. – Да. Не смог устоять перед колоритом. Как ты провела эти два дня? Куда-нибудь ходила? Зина прекрасно поняла, что муж уводит разговор в сторону, но настаивать и расспрашивать было бесполезно, все равно ничего не добьешься. Поэтому принялась рассказывать про свой вчерашний поход в «Пассаж», про заказанные новые сорочки для него и про чудесные пирожные, которые, несомненно, и он бы имел шанс попробовать, вернись, как и обещал, вчера вечером. Константин Павлович внимательно слушал, в нужных местах с интересом наклонял голову, демонстрируя пробор и внимание, на упрек развел сокрушенно руками, что означало «сам расстроен, но служба». И вдруг посреди этой милой болтовни Зина замолчала, нахмурила брови, чуть задумалась, будто собираясь с духом, и тихо спросила: – Костя, скажи, может быть так, что человек считается мертвым, а он на самом деле жив? Маршал чуть не подавился сдобой. – Не понимаю. Что значит?.. – Мне кажется, я видела привидение. Константин Павлович протянул руку, положил свою ладонь поверх Зининой, чуть сжал. – Милая, ты же знаешь, я не верю в мистику. Ты увидела человека, который тебе кого-то напомнил? Надеюсь, не здесь? Зина прикусила губу, высвободила ладонь. – Нет. На улице. Да, наверное, ты прав. Просто показалось. Маршал промокнул губы салфеткой, встал, обнял жену. – Если в следующий раз увидишь призрака, просто ткни в него зонтиком. Правда, если он не рассеется, придется извиняться. Зина улыбнулась, но мужа не отпустила. – Сядь, пожалуйста. Судя по настойчивости Владимира Гавриловича, ты опять можешь не прийти ночевать, а у меня для тебя важная новость. Точнее, подарок. – Подарок? – Константин Павлович опустился на стул, настороженно нахмурился. – Что за повод? Я забыл о какой-нибудь годовщине? – Повод еще не наступил. И подарок будет позже. Думаю, к Покрову. Но ждать его мы будем вместе. – К Покрову? Что за ерунда? – Господи, муж! – Зина топнула под столом ножкой. – Я иногда думаю, что Владимир Гаврилович тебя перехваливает и вовсе ты никакой не сыщик! Маршал нахмурился еще больше, недоуменно глядя на довольную физиономию жены. Потом вдруг резко встал, снова сел, взъерошил пробор, расстегнул пуговку воротничка, снова вскочил, повалив стул, шагнул к тоже поднявшейся жене, схватил ее за руки, прижал их к губам. Зина улыбалась, а глаза ее мужа подозрительно блестели. Треф втиснулся между ними и довольно высунул язык, глядя снизу вверх на хозяев. Он не понимал, что происходит, но был уверен, что это что-то хорошее. * * * 26 февраля 1912 года. Санкт-Петербург, Казанская полицейская часть. 11 часов 42 минуты Встретив по пути к кабинету Филиппова аж трех «волкодавов» из «летучего» отряда[15], Константин Павлович понял, что оружие его попросили захватить неспроста – явно намечался нескучный вечер. У начальника он застал ротмистра Кунцевича, который чистил револьвер прямо на разложенном на столе для посетителей носовом платке. – Вот, Константин Павлович, – кивнул на ротмистра начальник, – показал Роману Сергеевичу свой наган, так слышали бы вы, как он меня ругал. Говорит, в нем чуть мыши не завелись. Маршал молча вытащил свой револьвер, положил на стол перед Кунцевичем, а сам уселся на своем любимом подоконнике, закурил и спросил: – Я так понимаю, есть вероятность сегодня пострелять? – Надеюсь, что не придется, голубчик. Но лучше быть готовыми. Вот, читайте. – Филиппов протянул помощнику желтоватый листок. На нем в три строчки довольно ровным почерком было написано: «Тот каво вы ищити беглай матрос с Патемкина кличут Жоржик. Он с Матушкиным и татарином Хабибуллиным грабют дачи. Словить их сможите в трактире Муром на Петроградской стороне они там кажный вечер заседают часов с восьми бражничюют». – «Муром»? Трактир, в котором Боровнин работает? – Константин Павлович вернул записку Филиппову. – Он самый. Довольно сомнительное место. Вполне подходит и для сходок бандитских, и для сбыта награбленного. Сегодня навестим сие заведение. Если не застанем поименованных в этой депеше господ – потрясем хозяина. Он хоть и крестится поминутно, но глаза не сильно богомольные. Вполне себе может вещичками ворованными приторговывать. Выдвигаемся в шесть. Возьмем в кольцо. – Филиппов повернулся к висящему на стене плану столицы. – Вы, Роман Сергеевич, черный ход перекроете. Возьмете с собой Бубнова и Андронникова. Вяжите по-тихому всех, кто выходит. А мы с вами, Константин Павлович, постоим у входа, посмотрим за дверью. Как поймем, что основная масса постоянных посетителей уже внутри, так и заходим. Само собой, с поддержкой агентов. Что вы хмуритесь, Константин Павлович? Маршал кивнул на записку. – Странная записка. Слишком малограмотная для такого почерка. Как будто специально слова коверкали. – Соглашусь, – с готовностью кивнул Филиппов. – Но эту тайну оставим на потом.