– Откуда появилась? – Мальчишка принес дежурному. Говорит, какой-то дядя за гривенник на улице попросил отнести. Константин Павлович нахмурился. – Дядя? Какой дядя? – Цитируя курьера – «обнакновенный дядя, с усами». Мальчишка тоже самый «обнакновенный», разве что козырек на картузе на честном слове держится. * * * 26 февраля 1912 года. Санкт-Петербург, Петроградская сторона. 18 часов 34 минуты На месте Маршал с Филипповым устроились с комфортом: первый отыскал дворника из дома напротив трактира, тот впустил полицейских в парадную и даже притащил откуда-то два табурета. Так что Владимир Гаврилович и Константин Павлович уселись в эркере между этажами у лестничного окна, как раз над вывеской «Муромъ», предварительно погасив свет. Чтобы уменьшить угрызения совести из-за оставшихся на морозе агентов и ротмистра, решили ущемить себя в курении. До семи было тихо – пару раз выходил Николай Боровнин, поднимая клубы густого пара, выливал из ведра что-то в проулок. Однажды показался сам хозяин, постоял, посмотрел на небо, перекрестился, вернулся внутрь. Часов с семи стало оживленнее. Сперва из заведения шумной толпой вывалились ломовики, которые затем разъехались в разные стороны со смехом и руганью. А новая публика прибывала тихо, с оглядкой, по одному, много по двое. Руки в карманах, воротники подняты, походка пружинистая, будто ноги готовы в любой момент сорваться на бег, хулигански заломленные картузы, длинные шарфы. Перед входом очередной цепкий взгляд по сторонам – и быстро вниз по ступенькам. За час – с семи и до восьми – Константин Павлович насчитал двадцать четыре посетителя. И в восемь как отрезало – за полчаса никто больше не вошел внутрь «Мурома». Еще через полчаса Филиппов вытащил из кармана револьвер и тихо скомандовал: – Вперед. Они спустились по лестнице, перешли улицу. С обеих сторон выросли три высоченные тени – агенты в «летучем» были сплошь богатырской стати, чтобы уже от одного их вида у злоумышленников возникало сомнение в целесообразности сопротивления. Из арки соседнего дома вышел старший филер. – Все как обычно, Марченко, – полушепотом обратился к нему Филиппов. – Свистите, входите, громко представляетесь и пресекаете возможное неповиновение. Старший кивнул, протяжно дунул в свисток, и вместе с трелью остальные агенты ворвались в трактир. Из распахнутой двери прогремел густой бас: – Спокойно, господа! Полиция. Всем оставаться на своих местах до выяснения личности. Руки держать на виду! Филиппов с Маршалом неспешно спустились по присыпанным песком ступенькам, вошли в задымленный зал. – Добрый вечер, Силантий Иванович, – отыскал глазами хозяина Филиппов. – Не беспокойтесь, мы ненадолго. Приступайте, Марченко. Сам Марченко загородил широкой спиной выход из трактира, а трое остальных агентов принялись перемещаться от стола к столу, изучая предъявляемые паспорта. Филиппов подошел к хозяину, указал на двери кабинетов: – Там есть кто? – Никак нет, господин Филиппов. Все здесь. Константин Павлович покачал головой. – Врет. В зале на три человека меньше. Я считал входивших. Владимир Гаврилович ткнул черным стволом в плечо хозяину, повернул его к ряду дверей. – Открывайте по очереди. Маршал тоже поднял оружие, навел на первую дверь. Хозяин перекрестился, повернул ручку – никого. В следующем кабинете тоже. И так еще два раза. Пусто. – Интересно, – протянул Филиппов. – Ну что ж, пойдемте, поговорим. Он подтолкнул Силантия Ивановича к комнате, из которой тот появился при первом визите Владимира Гавриловича в «Муром». Каморка была больше похожа на спальню, чем на трактирную кабинку. То ли хозяин здесь сам обитал временами, то ли использовалась она для иных дел – по убранству определить не представлялось возможным. С одной стороны, широкая кровать и ковер с длинной бахромой до самого пола с вытканным на нем усатым молодцем, явно ухаживающим за раскрасневшейся девицей, намекали на фривольную специализацию помещения. Но полка с иконами и потертые счеты на комоде явно были хозяйские. Указав хозяину на кровать, Филиппов сам сел на стул у маленького туалетного столика. Маршал встал в дверях. – Силантий Иванович, вас, кажется, не удивляет визит полиции? Хозяин вытер рукавом потный лоб, тут же его перекрестил. – Так бывает, что заходят. Стало быть, надобность имеется. Без нужды-то навряд бы пришли. Владимир Гаврилович кивнул. – Все верно. Мы ищем троих людей. Они часто у вас бывают. Две фамилии и одна кличка. Или вариант имени. Матушкин, Хабибуллин и некий Жоржик. Силантий Иванович развел руками, предварительно опять не упустив шанс наложить на себя крест. – Да разве ж я паспорта у посетителей спрашиваю, господин Филиппов? Тут такие рожи, прости господи, бывают, что в глаза лишний раз боишься глянуть. А Хабибуллина и не могло тут даже быть, я иноверцев не привечаю, вот вам крест. – И снова размашисто себя осенил. – Понятно. В зале тренькнул дверной колокольчик, засвистел сквозняк, удивленный голос протянул: – Вот это я вовремя, прямо к куму на именины. Вошедшего тут же усадили за стол, проверили карманы. Поняв, что ничего примечательного не происходит, Маршал вернулся в кабинет. Хозяин молча сидел там же, на кровати, а Филиппов поднялся и внимательно разглядывал ковер, задумчиво покручивая ус. – Марченко! – Слушаю, Владимир Гаврилович. Филиппов подошел к агенту, приподнялся на цыпочки, шепнул на ухо: – Отвори-ка, голубчик, входную дверь и подержи открытой. Константин Павлович, – повернулся к помощнику, – приготовьтесь. Силантий Иванович испуганно вздрогнул от щелчка взводимых курков, вытаращил глаза на два револьвера, почему-то нацелившихся на кокетничающую на ковре пару. Снова тренькнул входной колокольчик, и внизу гобелена сквозняком подняло длинную бахрому. Филиппов обернулся на побледневшего хозяина, приложил палец к губам, ухватил ковер за верхний угол и резко сдернул с гвоздей – прямо посередине обнажившейся стены оказалась дощатая дверь. Осторожно, на цыпочках Владимир Гаврилович переместился левее проема и рукояткой револьвера громко постучал по доскам. – Выходите, господа, явите лик ваш страждущим встречи с вами. За дверью кто-то истерично взвизгнул: – Накрыли, легаши! Тикаем, Жоржик! Кто-то невидимый – судя по всему, тот самый Жоржик – хрипло просвистел: – Куда ты, дура, там тоже ждут. Но все-таки хлопнула другая дверь, приглушенный стенами и расстоянием донесся голос Кунцевича: – Стоять, стреляю! И тут же щелкнул выстрел, за ним донеслись вой и нерусская ругань, впрочем, щедро разбавляемая вполне понятными матерными оборотами, а спустя еще несколько мгновений раскрылась дверь в каморку, и из потайной комнаты вышли трое мужчин – двое на своих ногах, а третий, молодой парень с раскосыми глазами, висел у них на плечах, не опираясь на левую ногу. После них с пистолетом в руке показался и сам ротмистр. – Пришлось стрелять, Владимир Гаврилович. Я даже не понял, откуда он выскочил. Дверь задняя в стороне, а этот как будто из стены материализовался. Но я в мякоть целил, так что еще до суда хромать перестанет. Филиппов бегло осмотрел задержанных. Раненый – Хабибуллин, тут все на лице написано. Кто из них главный – усатый здоровяк или выбритый до синевы сухой хлыщ с усами ниточкой? Первый сверкал глазами и не мог решить, на ком из присутствующих остановить взгляд. Второй смотрел только на Филиппова, спокойно и даже немного лениво. Владимир Гаврилович подошел к нему, прищурился. – Надо полагать, вы и есть искомый Жоржик. А это, – он скосил из-под бровей глаза на усача, – господин Матушкин. Ну и Хабибуллин. Перевяжите его, Силантий Иванович. Нам с ним и с остальными долгий разговор предстоит. И не один, судя по всему. Пока юношу устраивали на кровати, пока суетился хозяин с водой и тряпками, оба товарища раненого молча стояли рядом. Но как только медицинские процедуры закончились, худой харкнул на пол слюной и хрипло спросил: – Об чем судачить будем, ваше благородие? Может, об том, по какому такому закону вы людей приличных от отдыха отвлекаете и из револьверов по ним стреляете по ночам? Филиппов усмехнулся наглости, обратился к ротмистру: – Роман Сергеевич, голубчик, помогите «приличным людям» избавиться от содержимого карманов. Тихо, тихо, господа, что скрывать приличным людям от полиции? На туалетный столик начали выкладывать карманное имущество. – Ассигнации, общей суммой семьдесят пять рублей. Монетами серебряными и медными еще семь с полтиной. Папиросы «Зефир». Папиросы «Добрый молодец». Марки на обеих порваны, пачки неполные. Спички, два коробка. Все, Владимир Гаврилович. Один из агентов, что дежурил с Кунцевичем у черного хода, присовокупил два финских ножа с пояснением: – Там в каморке на полу нашли. Выбросили, наверное. Филиппов нахмурился, глядя на Жоржика. – И зачем же это приличным людям финки? Тот усмехнулся.